ДВОЕ
Я знавал этих двух. Он по осени шел босиком,
и в любую погоду – в рубашке на голое тело,
был спокоен и выглядел свежим здоровым бычком,
не способный хамить, и обиды хранить не умел он,
всех и всё понимал. Даже птичьим владел языком.
Рядом с ним иногда очень странная женщина шла,
зябко кутаясь в шубу, перчаткою нос прикрывая
и озябшие губы. Боялась на улицу выйти сама,
как потом я узнал, от соседских бесед изнывая,
в одиночестве полном в квартире сходила с ума.
Но безумной прослыв, убегала из дома бродить
по пожухлой траве и по листьям осенним,
и встречала его, ей хотелось с ним поговорить, -
птичье слово ей чудилось смутно-забвенным,
все, казалось, звало свою жизнь изменить.
Он встречал её тоже, читал по холодным губам
перевод женских мыслей с людского на птичий,
слышал я этот щебет любви и сердечный там-там,
каждый миг этой встречи нечаянно-личной
он свистел - Я тебя никому никогда не отдам...
Но затмения срок невелик был отпущен, увы,
и она уходила, закутавшись по уши в шубу,
зябко ежась, не слыша в том свисте судьбы,
убегала домой, прикусив посиневшие губы.
Ну, а он оставался, поющий, здоровый, как бык.
Одинокий и вечно раздетый, свободный от дел,
он по осени шел босиком, так привычно
был спокоен и свеж, но насвистывал, пел,
звал ее, слышал я, все на том же, на птичьем.