Война и мир. гл. 2-3-25б и 2-3-26а

Марк Штремт
2-3-25б

А жить остаются лишь вредные, злые,
Кто в тягость себе, даже многим другим,
Все обществу нашему — просто чужие,
Но жизнь господь дарит чуть больше им.

Смерть первую я никогда не забуду,
Невестка моя была жертвой добра,
И вашего брата теперь помнить я буду,
Отдал за Россию  свою жизнь он сполна.

Зачем умирать было ангелу Лизе,
Она никому не вершила и зла,
Не слышали мы никогда о капризе,
И в мыслях своих всем желала добра.

Пять лет пролетело с момента уж смерти,
Но я лишь теперь своим малым умом,
Во всех наших буднях и их круговерти,
Для нас всех родных оказалося злом.

Однако, для бога — творца человека,
Была выраженьем лишь благости мер,
Отмеренных каждому, как частью века,
Его проявленьем любви, как пример.

Она может ангельски слишком невинна,
Иметь силы матери и их нести,
Возможно, и в том и была вся причина,
Его, бога нашего, гнева, мести;.

Была безупречной женой ему Лиза,
Любила Андрея, молясь за него,
Она не давала к войне ему визы,
Беречь мужа бог велит прежде всего.

Надежду оставила нам, сожаленье,
И, несмотря на большую печаль,
На всё благотворное на; нас влиянье,
Но, всё же, нам Лизу всем очень уж жаль.

Пишу, убедить вас в евангельской вере,
Она для меня в жизни — важный закон:
Свершаются наши людские потери
По воле его, если есть в том резон.

А воля идёт от любви к человеку,
И что ни случается с нами всегда,
Идёт нам во благо как «испокон веку»,
А значит, он прав в наши эти года.

В Москве проводить нам обычную зиму?
Хотя есть желание, видеть вас всех,
Но вряд ли поднимем у нас эту тему,
Причиной — опять Бонапарт, как на грех.

Здоровье отца всё заметней слабеет,
И противоречья по жизни — вредны,
В политике речь его остервенеет,
А в спорах — не выдержат просто нервы;.

Но он недоволен лишь Наполеоном,
Который себя в их один ставит ряд,
И, как в нарушение всяких канонов,
Монархам Европы «подсы;пает яд».

Считает себя императором тоже,
Которому в мире и равных-то нет,
А князь наш, Болконский весь лезет из кожи,
Никчемность его доказать в том, похоже,
Тем самым здоровью наносит он вред.

Семейная жизнь всё плетётся по-старому,
Особо ведёт себя брат мой, Андрей,
Он ожил от горя, и делу немалому
Себя он отдал, а сам стал добрей.

Он даже поехал уже заграницу,
Давно доктора в том давали совет,
Ведь после ранения надо лечиться,
А он всё тянул этот нужный обет.

Вы пишите, в нашей столице Андрея
Признали одним из умнейших людей,
И новая с этим уставом затея…
Занять предлагали и ряд должностей.

Он многое сделал у нас, здесь в деревне,
Для всех мужиков и частично дворян.
Сменил он порядок работы столь древний,
Найдя в нём нам вредный для дела изъян.

Меня удивляют неверные слухи,
О мнимой женитьбе с Ростовой его,
Они, эти слухи, лишь тем и так плохи,
Не поколебать чувства, память всего.

Печаль глубоко вкоренилася в душу,
Чтоб мог он преемницу Лизе найти,
И мачеху сыну, к которому стужа
Вся в сердце и в душу могла бы войти.

А, кроме того, и насколько я знаю,
Она не из тех, кого выбрал бы князь,
И больше скажу: я сама не желаю;
На этом кончаю свою с тобой связь.

Прощай, милый друг, под могучим покровом,
Да сохранит вас наш преданный бог,
Мы все одинаково ходим под богом;
Бурьен тоже шлёт поцелуй, как итог.
Целую, Мари.

2-3-26а

Княжне Мари в средине лета,
Письмо прислал внезапно брат,
Он дозой яркого вдруг света
Был словно чувствами объят.

Письмо пришло из-за границы,
Решил признаться он сестре;
В Швейцарии Андрей лечился,
И жил там словно на костре.

Разлука подогрела чувства,
Любовь как вспыхнула в нём вновь,
В его душе вдруг стало пусто,
В мужчине закипела кровь.

Он неожиданную новость
С восторгом сообщал сестре,
Как будто вдруг вскипела совесть
И легче стало на душе.

Он объявлял ей о помолвке
С Ростовой младшей, Натали,
И извинялся, как неловко,
Все обстоятельства зашли.

Просил сестру простить за скромность,
Что в свой приезд ей не сказал,
Отец явил ему условность,
Чрез год лишь разрешенье дал.

Но не сказал он по причине,
Он просто пожалел сестру,
Она подобно бы пружине,
Пошла бы умолять, к отцу.

И, не добившись этой цели,
Лишь раздражая старика,
Весь гнев и злость ей бы влетели,
Всё получив своё сполна.

В письме продолжил эту тему

«Тогда отец мне дал отсрочку,
Обдумать, подождать мне год,
Уже полгода длится «ночка»,
И я уже совсем не тот…

Я полон твёрдости в решенье,
Мне очень тяжко долго ждать,
Кончается моё терпенье,
Мне доктора здесь дали знать;

Ещё три месяца леченья
Рекомендуют доктора,
Задержка будет в возвращенье,
В здоровье не внесёт добра.

Мои о том переживанья
Леченье сводят всё на нет,
Ещё полгода ожиданья,
И меркнет жизни даже свет.

С отцом ты знаешь отношенья,
Я независим был всегда,
Просить о сроке сокращенья
Намерен я в мои года.

Свершить всё против его воли
И заслужить отцовский гнев,
Когда осталось жить не боле…
Прошу напомнить мой «напев».

Мне срок убавить ожиданья…
Письмо прошу ему отдать,
Мне сообщить его желанье,
И мне спокойно чтобы спать».

Не сразу приняла решенье,
Письмо то передать отцу,
Но после всех молитв, сомнений,
Решилась сделать по уму:

Письмо отдать по назначенью…
Последовал столь злой ответ:
— Пиши ему без промедленья,
Даю ему такой совет:

«Недолго будет ожиданье,
Пусть подождёт, пока умру»;
Княжна пыталась в оправданье,
Унять его ту «доброту».

Но, как всегда, возвысив голос:
— Женись, голубчик хоть сейчас,
Ежели есть ещё и совесть,
То всё случится в самый раз…

Со счастьем мачеху сыночку
Найдёшь в любимой ты жене,
А я — продолжу «проволочку»,
Добуду счастья и себе:

Женюсь я тоже на Бурьенке,
Пусть будет мачехой и вам,
Умру женатым я в «застенке»,
Урок ему я преподам».

Ни разу больше в этом деле
Не поднимал князь разговор,
Но сам с досадой на пределе
На дочь обрушил свой укор.

К предметам прежним для насмешек
Прибавился ещё другой,
Старик себя как будто тешил:
С детьми вступил он просто в бой.