В этот раз на зимние каникулы я приехал в Воронеж к родителям в понедельник- выходной для артистов драматического театра. По традиции мы стали лепить пельмени. Папин фарш, мамино тесто и мой соус - рассказы о студенческой жизни в прошедшем году. А он был удивительно насыщен событиями. Ведь летом в Москве проходил всемирный фестиваль демократической молодёжи. Понятно, мне,как и всем моим сокурсникам, мечталось поучаствовать или хотя бы побыть созерцателем этого чуда "внатуре". Но власти, дабы не было "излишней давки", отправили часть московского студенчества на Кустанайскую целену подсобить убрать рекордный урожай. Мои восторженные рассказы про палатки, дежурство на току, работу на лафетной жатке, костры под звёздно-дырчатым куполом, вдыхающим вместе с дымом наши песни, разгладили на родных лицах собравшиеся было морщинки сочувствия по поводу неувиденного фестиваля. А когда я спел впервые услышанную там у костра "Я помню тот Ванинский порт...", папа попросил повторить и удивился:
- В первый раз услышал! Всё впопад; и стихии и мелодия. Лёнька, мёрзавец, утаил, ни разу не спел! Вот я ему задам сегодня, пусть только сунется со своей гитарой...
Я понял, что Лёнька - кто-то из новых актёров, из тех, кто, по словам папы, таит в себе замороженный талант, а значит- "подмороженный", "мёрзлый" или "мёрзавец" с кем надо "долго возиться", но очень заманчиво и интересно.
Когда стол уже был накрыт и мама расклвдывапа по тарелкам горячие пельмени, по звонку я открыл входную дверь. "Чего это ради, на ночь глядя, слесарь пришёл? Чинить кран?" - замер я в замешательстве, увидев не то уже мужика не то ещё парня в пегой от снега кургузой куртке и с какой-то досадой во взгляде на меня из-под блина кепочки. И в руке что-то вроде чемоданчика с торчащим куском трубы... Матюкнувшись, он захлопнул дверь. Тут же я снова открыл её, чтобы на лестнице было слышно маму:
- Леонид! Ты куда? Это Володя, вернись!
- А я решил- этажом ошибся... может, отложим до репетиции в театре?
- Ты чего застрял на пороге? Давай расчехляй свою бандуру, мёрзавец! Будем петь и пить - Володька приехал! - прокричал папа.
Гость держался за столом непринуждённо, с какой-то озорной почтительностью нахваливал пельмени, но от третьей тарелки и от третьей стопки коньяка отказался:
- Жена, однако... Ведь я тут по делам.
С этими словами Леонид взял гитару и очень душещепательно женским голосом запел:
Десять коробочек серных спичек,
Я настою их на мыльной воде.
Этим ужасным, но верным средствием
Я утолю свою боль во груде...
В конце песни он, всхлипнув, засунул в рот указательный палец, оттопырил и рванул, как струну, щеку, а та издала оглушительный хлопок. Я засмеялся, а папа сморщился:
- И это ты предлагаешь спеть беспризорникам на "толкучке" в первом акте "Кремлёвских..."? Не пойдёт... Хотя понимаю: инженер Забелин торгует этими спичками и, что это - безобразие, можно подчеркнуть этой песней. Нет, ты подобрал не то, здесь надо что-то другое. Послушай Володьку. он привёз с Колымы, ой что я? С Целины! Володька, давай!
Едва я успел пропеть первые слова "Я помню тот Ванинский порт", как исчезла дурашливая улыбка с лица Леонида, он, чуть подавшись вперёд, повернулся к маме и исповедал ей всю песню до конца...
Мвма, утирая слезу, тихо сказала:
- Фирс, это про нас с тобой... в тридцать седьмом...
У папы дрогнул кадык. Постучав о коробку "Казбека" так и не зажжённой во время песни папиросой, он решительно сказал:
- Вот такая нужна.
- Да что вы, Фирс Ефимович! Ни в коем случае! она не подходит, ну никак!
- Вот опять ты встреваешь там, где не надо! Мало тебе ссор и скандалов с коллегами и властями, а теперь- с хозяином постановки. Ничего ты не понимаешь.Молчи!
- Нет, это вы, мой уважаемый режиссёр "в законе" что-то сейчас путаете, путаете или просто не знаете!
- И чего я такого не ведаю?
- А, а вот: когда в Ванино построили порт!?
Папа эадумался. Закурил и после третьей затяжки очень доверительно, почтительно и в то же время строго сказал:
- Ты, Лёнька, мёрзавец этакий, прав. Песни этой тогда ещё не было. Ванинский порт построили где-то в сороковых, во время войны... Какой же ты настырный упрямый, ну прямо как Ильич. Будешь играть в "Кремлёвских курантах" Ленина вместо Ожигина. Учи текст роли!
- А мне и учить не надо, я весь текст помню и роль могу исполнить точно по вашей трактовке...
- Как это вдруг?
- Да я все репетиции на галёрке просиживаю и всё усёк. С Ожигиным повздорил. Всё какая-то мания величия прёт из него...
Тогда я не мог представить, что, увидев на сцене Воронежского драматического театра Лёньку в роли Ленина, я не ухмыльнусь, поскольку обязательно обнаружатся в нём и " слесарь", и " блатняга" с хулиганскими песнями, и просто " мёрзавец", как озорно называл Лёньку папа. Не мог представить, что я вместе со всеми зрителями буду долго, стоя, аплодировать актёру после сцены, когда его Ленин, согнувшись, долго рассматривал карту на столе будто азартно искал и отмечал на ней что-то, а потом выпрямился и устремил на огромную карту России на стене тот воистину "взгляд в будущее", какой мне да и всем зрителям в зале не доводилось видеть ни у какого-либо другого исполнителя роли вождя. Казалось, именно этот взгляд, а не рука оператора, зажигала на карте лампочки будущих электростанций...
Счастливого Лёньку - будущего легендарного ЛЕОНИДА БРОНЕВОГО, выбежавшего на мороз из подъезда, я еле-еле успел догнать у трамвая, чтобы вручить ему забытую гитару и кулёк замороженных Шишигинских пельменей.
***