На краю болота, у лесной опушки, где покрылась заводь ряскою густой,
Одарило лето серую Лягушку глупою надеждой, странною мечтой.
Озарило солнце ясную поляну, и холоднокровным согревая кровь...
Но вперед, пожалуй, забегать не стану. Слушай, мой читатель, сказку про любовь.
Как-то раз Сорока, сплетница и врушка, притащила новость, вредное трепло!
Далеко-далёко, мол, одной лягушке в этой жизни очень, очень повезло.
Мол, Иван-Царевич, паренек с приветом, выбрал странный способ поискать жену,
Говорят, папаша там помог советом. Вот болтушкой буду, если обману!
Если в целом царстве не нашел невесту, в небо, как в копейку, ты стрелу отправь.
И судьба решает пусть тебя заместо. Пылкие мечтанья воплотятся в явь.
Вышел Ваня в поле, богатырской дланью* натянул сильнее лука тетиву...
И включив упертость прям таки баранью, он полез в болото - к счастью наяву.
Счастье было страшным, счастье было странным. Обалдел Царевич, даже вспомнил мать.
Не нарушить слова, что дано Иваном. Раз стрелу поймала - надо целовать.
Замерло сердечко у Лягушки серой от рассказов птичьих о судьбе чужой.
Подразнив надеждой, обнадежив верой, овладела сказка всей ее душой.
И со всем возможным лягушачьим пылом прокричала крошка в предвечерний зной:
- Расскажи, Сорока, что там дальше было? Стала ли лягушка Ваниной женой?
Кваканьем и смехом залилось болото. И с издёвкой птица покосила глаз:
- Расскажу, конечно, слушай, коль охота, ибо продолженье для тебя как раз.
Скинула лягушка лягушачью кожу, стала пред Иваном девица-краса,
Нет ее милее, нет ее моложе, у нее такие ясные глаза,
И она плясунья, и она хозяйка, и с такой не стыдно Ване под венец.
Вот такая песня, вот такая байка. Хэппи энд, короче, сказочке конец.
Просто под покровом тихой летней ночи загадать желанье на свою звезду.
И легко поверить в болтовню сорочью.
- Приходи, Царевич! Я тебя так жду!
Научусь готовке, танцам, этикету. Буду верной - чище родниковых струй.
Милый мой Ванюша, только сделай это! Только ты не медли, только расколдуй...
Серая Лягушка стала диковатой и считалась странной средь своих подруг.
И туман, что топи кутал белой ватой, обострял душевный у нее недуг.
Кто глумился вместе, кто поодиночке над мечтой, что рвется к счастью и теплу:
- Глянь, сидит - Царевна - на замшелой кочке! Пропустить боится Ванину стрелу!
Намекал ей Филин, хохлясь виновато, что царёвый метод сильно устарел,
Что стреляют пулей нынче автоматы, на вооруженье - только огнестрел.
Пули жалят злобно, быстрые, как мушки. И сидеть опасно, где проходит гать*...
- Не стрелу, так пулю, - говорит Лягушка, - за него поймаю, пусть идет стрелять.
Через середину покатилось лето. Сколько на болоте было пересуд,
Сколько лягушачьих песен было спето, сколько лягушачьих свадеб видел пруд.
И нарвав кувшинок в заводи зеркальной, приходил к Лягушке свататься Лягуш.
Отказала сразу, с первых слов буквально. Не такой мечтался-грезился ей муж.
И одна осталась... На зеленой кочке всё ждала, вздыхала, пела невпопад.
Дни сменялись днями, а за днями - ночки, за медвяным летом - осень-листопад.
Стало утром зябко. Стало как-то зыбко призрачное счастье, грезы о любви.
- Может, эта сказка - глупая ошибка, или наважденье, или ОРВИ?..
Может быть, Сорока просто пошутила? И не мог лягушку парень полюбить,
И не снять заклятье никакою силой... Нет, не верю в это! Нет, не может быть!
Всё за нас решили звонкие рассветы, и судьбу вершили звездные дожди.
Но зима - не лето. Где ты, Ваня? Где ты? Только ты не медли, только приходи...
--
В синих незабудках на лесной поляне всех бы положили разом наповал,
Если бы не чуйка у Царёва Вани - шел он в группе первым и подал сигнал.
И дымком не тянет, и не хрустнет ветка, но засада рядом, в роще. И пока
Враг не обнаружен, залегла разведка, будто растворившись в травах у ставка*.
Но мы знаем точно, что у тех, кто в роще, за два года тоже обострился нюх.
Затаились тоже. Как сказать вам проще? Обе наши группы обратились в слух.
Мы - "зеленку" слева, те - "зеленку" справа от заросшей тропки взяли на прицел.
Кто услышит первым, тот и будет правый, кто увидит первым, тот и будет цел.
Вдруг в тиши осенней, прямо у болотца, хрустнул лист опавший, будто под ногой.
Удержаться как-то Ваньке удается, и на звук стреляет первым тот, другой.
И уже, наверно, об исходе боя говорить не нужно, ясно всё без слов.
Почему же замер, у тропинки стоя и нахмурив брови, наш Иван Царёв?
Подошли ребята, смотрят - там лягушка: маленькое тельце, желтый лист в крови.
- Что, Иван-Царевич, не твоя ль подружка прыгнула навстречу пламенной любви?
Дать бы в лоб за шутку Петьке-балагуру! Вечно что-то ляпнет, сам и ржет, как конь.
Ванька не смеется, Ванька смотрит хмуро. И кладет лягушку на свою ладонь.
- Бедная малышка, разве ты не знала? Не поймаешь пулю - пуля не стрела!
Но мою ты пулю за меня поймала. Много или мало - ты меня спасла...
Замерло болото, роща и поляна: Филин и лягушки, среди них Лягуш.
Все с наивной верой смотрят на Ивана, словно не боец он, а спаситель душ.
- Мы над ней смеялись, что верна обету. "Не придет, - кричали, - сколько ни зови!"
Дорогой Царевич, только сделай это! Только ты не медли, только оживи...
Завершить бы сказку невозможным чудом - поцелуем, свадьбой, пиром с пирогом.
Но про небылицы говорить не буду. Не про чудо сказка. Сказка о другом.
Положил Царевич на цветок кувшинки серую Лягушку, на речную гладь.
Мог бы поклониться в пояс по старинке, а рука взметнулась, чтобы честь отдать.
На краю болота камыши-рогозы тронул луч заката, завершая день.
И ложились росы, чистые, как слезы. И шептали травы, удлинилась тень,
Паутинку ветер бросил легкокрыло, облетали листья - скоро холода.
Медленно кувшинка лепестки закрыла, опустилась тихо в глубину пруда.
А потом сомкнулась над кувшинкой ряска, погрузилась заводь в ночи темноту.
Вот такая песня, вот такая сказка. Про любовь, про веру, верность и мечту.
Кто нам пишет судьбы? Древние заклятья? Звонкие рассветы? Звездные дожди?
И ушла разведка по болотной гати. И никто не ведал, что там, впереди.
2.12.2023
© Александр Белов, 2023
*
Длань - рука, ладонь
Гать - настил, дорога через болото
Ставок - пруд (на южно-русских и украинских территориях)