Предисловие: это моя первая поэма, которую я написал в период с 16 по 17 лет (до недавнего времени редактировал и вносил некоторые ремарки). В основе сюжета тема лицемерия, потери себя и возможности человека восстановить своё лицо даже после самого низкого падения.
За бесценную помощь в редакции, за напутствие и поддержку хочу выразить благодарность своему творческому наставнику, уральскому поэту Юрию Викторовичу Маланину, учительнице русского языка - Тиньковой Марине Витальевне, а также своей семье и близким.
Буду очень рад и благодарен, если вы прочтёте до конца и оставите небольшой отзыв/комментарий (так как это первый опыт в написании объёмной лирики, то каждый совет ценен вдвойне), но не менее благодарен, если вы просто бегло ознакомитесь с одним из отрывков. Спасибо, что открыли эту страницу!
Посвящается Мазаеву Борису Ивановичу, моему дедушке.
Часть 4. Зазеркалье.
4.1.
«Георгий!» - отворяя дверь поспешно,
От радости воскликнула жена.
С утра она ходила безутешна,
Проснувшись без избранника, одна.
Всю душу вновь измучили тревоги:
«Куда он мог уйти, ещё больной?»
Но вот, любимый снова на пороге.
«Зачем ты так жесток со мной, родной?
Ушёл, не проронив о том ни слова,
Воскресным днём, едва забрезжил свет!
Пока ты здесь, я всё снести готова,
И только без тебя мне счастья нет.
Не лги себе, не лги, родной, послушай:
И ты один остаться не готов!
Я вижу, что-то гложет твою душу,
И только потому ты нездоров,
Что прячешь где-то в сердце эту ношу.
Откройся мне, ведь я тебе не враг!
Ужели я предам тебя и брошу,
Тебя, с кем по любви вступила в брак?
Нет! Память обо всём, что нас связало
Жива и по сей день в моей груди.
Устрой скандал, коль жаждешь ты скандала!
Но, выпустив свой гнев, не уходи...»
Супруг не отвечал. Войдя бесшумно,
Прошёл он в дорогой гостиный зал
И, оглядев убранство полоумно,
Он громко, что есть сил... Захохотал.
Смеялся долго, грудью сотрясаясь,
Как будто вспомнил тысячи потех,
Но вовсе не над Анной насмехаясь,
То нервный, истерический был смех.
Насытившись сполна своим задором,
В беспомощности всех душевных сил
Он бросил вслух с насмешливым укором:
«И правда, для чего я уходил?
Сбежать нельзя, мой враг везде со мною,
И жребий мой давно им предрешён.
Когда я лгал другим, то за душою
Я страх взрастил, и стал реальным он
.
Он начал жить во мне, обрёл сознанье,
И долго я его не замечал,
Пока не обратил своё вниманье
На мой же облик в плоскости зеркал.
Впитало гнев и злобу отраженье,
И всё в нём оказалось чуждо мне.
Тогда искал я тщетно объясненье,
Не мог признаться в собственной вине.
Я всё списать пытался на усталость,
Мерещится, я думал, от забот,
И, к самому себе питая жалость,
Я в мистике, представь, искал оплот!
Мне снился сон о днях далёких детства,
Где бабушка твердила часто вслух
(Я вновь поверил в сказки малолетства),
Что в зеркале живёт зеркальный дух.
Признаться, у зеркал и впрямь есть сила,
Которую сейчас я понял лишь:
Её преданье притчей мудрой было,
От правды таковой не убежишь,
А смысл её слов в другом таился:
Тот дух - лишь символ, некое клише,
И я зеркал напрасно сторонился,
Не в них была проблема, а в душе.
Боялся я признать свои пороки,
Что мучили меня так много дней,
Но в славе моё зло берёт истоки,
Ведь я был лицемер и был злодей,
Обличие борца успех имело,
И, чтоб и дальше в гору шли дела,
Я в маске жил, душа моя черствела,
Тебе я причинил немало зла.
Тебе! То грех страшнее святотатства,
Ты так переживала за меня!
Такой цены достойно ли богатство,
Которое теперь мне - западня?
И если бы вся публика узнала,
Прожив, как ты, хотя бы день со мной,
Каким «герой – спаситель» был вне зала,
То был бы истый я для них герой?
Конечно, быть героем очень лестно:
Воздет из лавра почести венок,
Но зрителям, должно быть, неизвестно:
Я был, как все, порочен и жесток.
Иль может, понимая, не хотели
Они любимый образ разрушать,
А я, живя в чужом мне, ложном теле,
На гнусное притворство шёл опять.
Тогда и родилась во мне обида:
Никто совсем не ценит мой талант,
Как будто я могу играть для вида
Одних героев, точно дилетант!
Отдушину искал я в развлеченьях,
Сбегая от презренного труда,
Но, в чуждых затерявшись отраженьях,
Почувствовал я горький яд стыда.
Какой он - я? Герой ли я, мошенник,
Чьё имя люди носят на устах?
Георгий - это личность или пленник
Чужих идей? Я лгал на свой же страх!
И вот он, страх, теперь перед тобою,
Ты видишь чужака и подлеца,
Что движет сей материей живою,
А я лишился прежнего лица.
Мне дан был шанс исправить положенье,
Спасти других людей, но я не смог,
И сам теперь не буду ждать спасенье...
Прости за этот длинный монолог».
Георгий рассказал ей про селенье
В тот миг, как озарил его порыв,
Но тут же он, пойдя на соглашенье,
Шагнул бесчестно в нравственный обрыв.
Закончив речь, он ждал её укора,
Что Анна злость и трусость не простит
(Пока супруга слушала актёра,
Был горечью исполнен её вид).
Но горечь вдруг сменилась на улыбку:
«Я грезила во снах об этом дне!
Я знала, осознав свою ошибку,
Однажды ты придёшь и скажешь мне.
Тебе казалось, негде ждать подмоги,
Что грех твой не искупишь, но поверь,
Что мне понятны все твои тревоги,
Позволь же рассказать и мне теперь.
«Чужак», кого увидел ты в испуге,
Знаком и мне, я тоже с ним жила.
Живое отражается друг в друге,
И наши души - это зеркала.
Страшней нет лжи, что люди одиноки,
Что сам себе ты царь и оберег,
Чтоб личности своей найти истоки
Тебе такой же нужен человек.
Как зеркало себя не отражает,
Понять свой нрав навряд ли сможешь ты,
Пока тебя другой не повстречает,
Что ясно отразит твои черты.
Но мир кипит борьбой противоречий,
Зло борется с добром, а с правдой - лесть,
Есть много душ, безликих от «увечий» -
Кривых зеркал немало в мире есть.
Они живут обманом, искажая
Вокруг себя картину бытия.
Блуждают души, облик свой теряя,
Блуждающей душой была и я.
Не раз мне в прошлом сердце разбивали,
Назвав меня виновницей их зла,
Но я гнала малейший знак печали,
В том гордость моя маской мне была.
Я стала от неё неотделима,
Жизнь подменив актёрскою игрой,
Но я, как все, мечтала быть любимой,
Найти себя и с кем-то стать собой.
Шло время, жизнь была мне безразлична,
Я прятала к любви взывавший нрав.
Играть я научилась на «отлично»,
Свой облик, правда, больше растеряв.
Но маска находила обожанье,
В то время мне и вздумалось как раз:
Быть может, что играть моё призванье,
Стать образом, живущим напоказ?
Приковывая взгляды, я играла,
От публики встречая добрый жест.
И верила, чтоб стать иконой зала,
Мне стоит убежать из здешних мест.
Быть может, там жила бы я, блуждая,
С разбитым сердцем меж глухих сердец,
Но в миг, когда дошла бы я до края,
Явился мой защитник и борец.
Сейчас себе внушает он напрасно,
Что не был, мол, героем ни на час,
Хотя бы раз, добра желая страстно,
Но душу он от верной смерти спас.
Лишь позже заигрался он с геройством,
Почувствовав, что значит слово «власть»,
И нёс ярмо. Губительным расстройством
За то ему ниспослана напасть.
Обида, страх и стыд в нём верх взымели,
Рассудок на осколки раздробив.
Но где-то там, внутри, на самом деле
Ещё живёт тот доблестный порыв.
Тому пожар в деревне подтвержденье,
Ты мог проехать мимо, но не стал,
Пока чужак в тебе ушёл в забвенье,
Ты жителям достойно помогал.
Однако он силён, не сдался разом,
Ты дал ему понять, что ты не раб,
Но жителям ответил ты отказом,
Ведь разум твой ещё довольно слаб.
Боясь угроз, ты снова стал растерян,
Поэтому не смог помочь мольбе.
Но раз ты здесь, то вовсе не потерян.
Тот самый пыл, проснувшийся в тебе!
Ты думал, что душа неизлечима
И счастье не удержишь, будто жердь,
Но всё, пока ты дышишь, возвратимо,
Нельзя вернуть лишь прошлое и смерть.
Сорви вуаль, что стала всем привычна,
Пусть твой порыв спалит её дотла!
Ты должен развенчать свой миф публично,
Разбив вокруг «кривые зеркала».
И в тот момент, когда, взойдя на сцену,
Ты вдруг услышишь голос чужака,
Прерви сюжет, устрой ему замену,
Сказав всю правду, чтоб наверняка.
Затем, в тот миг, как будет всё готово,
И образ твой рассеется как дым,
Чтоб ты себя сумел увидеть снова,
Позволь я стану зеркалом твоим!»
Сперва актёр ответить был не в силе,
Он знал, как много боли ей принёс,
Но нет - его по-прежнему любили,
И он сдержать не смог внезапных слёз.
И так смотрел он синими глазами
На пару глаз небесно-голубых,
И, верно, первый раз он со слезами
К супруге подошёл из них двоих.
Он всё ещё считал прощенье чудом,
И в голосе его звенела дрожь:
«А я, дурак, хранил секрет под спудом,
Боялся, что меня ты не поймёшь...»
Внезапный шум прервал их откровенье,
Георгию звонок входил опять.
«Ответь, родной, ведь в данное мгновенье
Ты знаешь всё, что должен им сказать».
Артист взял трубку. Сдержанно и твёрдо
Он вёл довольно долгий диалог,
Поклявшись, что теперь исполнит гордо
Последний долг - исправит свой порок.
Закончил он под лёгкое волненье,
Но будто просиял потухший взор:
«Мне дан последний шанс на искупленье,
Сейчас звонил мой первый режиссёр.
С ним только что связались наши власти
(Позорный договор, свершённый мной),
Решив, что по его, конечно, части
Вернуть мне мой триумф любой ценой.
И он готов мне вновь открыть дорогу
К сердцам толпы, как в прошлом открывал,
Ведь если я здоров, то, слава Богу,
Битком наполнит кассу полный зал.
Спектакль, он сказал, не будет новым,
Проверенный раз есть уж вариант,
Мы публику обрадуем готовым
Дебютом, что прославил мой талант.
Повторная премьера постановки
Пройдёт не невесть где-то, а в Москве,
О чём тотчас доложат заголовки,
Разрушат миф, сложившийся в молве.
Но я твоим воспользуюсь советом,
Чтоб правду для людей открыть во всём,
Затем лишь и предстану перед светом,
А после новой жизнью заживём!
Ты помнишь нашу юность? Каждым летом
При встрече я стихи читал тебе?
Так стану журналистом и поэтом,
Когда-то я мечтал о сей судьбе!
Но нынче я прошу тебя остаться,
Дурной молвой в миру тебя клянут,
Я должен с клеветою разобраться
Один, чтоб нас двоих спасти от пут.
Не будет чужака и мнимых «духов»,
Я вновь найду себя среди зеркал.
Ты долго берегла меня от слухов,
И я тебя бы впредь оберегал!»
Молчала Анна, зная: где-то между
Добром и злом супруг её сейчас.
«Прошу, поверь, ты мне дала надежду,
Клянусь, что это всё в последний раз».