Через час после обедни
К храму тянется толпа.
Неприкаянных и бедных
Тащит тяжкая судьба.
«Одолевший» злую «белку»
И угрюм с лица, и груб.
Я ему даю тарелку
Похлебать горячий суп.
Он отвержен, нищ и жалок.
Льет в замерзшее нутро
Эликсир для жизни вялой,
Где загнуться нехитро.
На моей картине мира
Быть подобных не должно.
Я пришла по зову клира
В храма доброе тепло.
-Вам еще тарелку супа!?
Я хочу побольше дать.
Может, выглядит и глупо,
В сердце снова- благодать.
Так тепло, светло и славно
На душе, вокруг меня.
Парусом взмывает плавно,
Как на реях корабля,
То свободное от мнений,
Расширокое, как пир,
Без стеснений и сомнений-
Чувство счастья на весь мир.
И пока рука в работе
Хлеб насущный раздает,
Я как будто бы в полете
И моя душа поет .
Подмигнул «окоченевший».
Суп и впрямь, как эликсир,
В его взгляде потеплевшем
Капля засветилась сил.
И когда обед весь съели,
За горяченьким чайком,
Мы уже рядком сидели.
Он мне тихим говорком:
-Говорят, болезнь съедает…
Не кручинься, что за «жисть»!
На, иконку, помогает!
Я живой, и ты держись!
Я ее в горячих точках
На груди носил всегда.
А теперь пусть будет, дочка,
Добрая тебе звезда.
Будто вспыхнула комета!
Кровь ударила в виски!
Сердце от любви и света
Разорвется на куски…
В этом грубом грязном нищем,
В его скомканной душе,
Жившей самой грубой пищей,
Свет, как в храме, в витраже.
Все добро равновелико
Горю на моей земле.
Человека жизнь двулика-
Добрый, но живет во зле.
Вот и я освобождаюсь
В храме от его оков,
Словно мир весь обнимаю,
Как бы не был он суров.