Когда рассвет ресницы целовал
и зарождался день в предсмертных муках,
под рёбрами ворочались слова,
и пеленали внутренности туго:
слова пленяли, плавили, влекли,
частично возвращали душу в тело,
вливались в ритм дыхания земли,
и обращались в чёрное на белом.
Я обращалась, я была сильна:
то рык, то щебет в пересохшем горле,
то шерсть, то перья, капала слюна,
но чорт возьми! кому тут нос утёрли?
/
Так!
сосчитав размеренно до трёх,
взлететь с постели чёрной, хищной птицей,
освободив от плена первый вдох,
чтоб к ночи ближе снова обратиться
волчицей, превращая время в шлак,
в историю, окрашенную кровью,
сквозь миражи, которые прошла,
стуча когтями, в мрак средневековья,
где растворялась истина в воде,
мрак нападал, а я давилась мясом
чужих стихов —
они вон там! везде —
и в Селестине, в Гернике Пикассо,
и в книжных лавках, где росла трава
сквозь каменную кладку подземелья,
я ощущала, что едва жива
в пылу перерождений, ставших целью:
преступной, благородной, без тепла,
когда я здесь — усталая, немая.
Кровь леденела, медленно текла,
все эти жизни разом принимая.
Слова качались, словно впопыхах
их прикрепили к нёбу русской речью.
Я точно знала, обратимся в прах,
когда утратим облик человечий.
1 декабря 2023