Моему старшему брату пришла повестка в армию. Мама ходила расстроенная, а отец её утешал.
– Я всю жизнь в армии прослужил. И что?
– Сейчас времена другие.
Лёшка уговаривал родителей не делать проводы.
– Ничего дома не устраивайте, с ребятами попрощаюсь в кафе на Крещатике, денег я на это заработал, а потом посидим дома за столом. Вечером он пришел со своей девушкой.
– Простите, мама. Оказывается, у нас будет ребенок. Очень прошу Оксане помочь, пока идёт служба. Родителей у неё нет – жила с бабушкой, недавно и её не стало.
... Мама всплеснула руками и тяжело села на стул.
– А чего ей одной оставаться? Пусть переезжает к нам – в тесноте, да не в обиде. – спокойно произнесла она.
Оксанка расплакалась. Её волнение было заметно – щёки горели от страха и стыда. Мама подошла к ней, обняла и успокоила:
– Жаль, что не успели свадьбу сыграть, расписаться надо бы до рождения ребенка. Ничего, съездим в часть, там и распишетесь. Не плачь – тебе нельзя нервничать, а то ребенок будет беспокойным.
Прослужил братишка недолго, только до своего дня рождения. Когда мама получила известие о его смерти, упала на диван и закричала дурным голосом. Узнав причину, я потерял сознание, и, как мне потом рассказали, долго не мог прийти в себя. Когда очнулся, вокруг сновали врачи – от одного к другому. Мама держалась за сердце, обливаясь слезами и причитая. Оксана стояла, как изваяние, ни жива - ни мертва, белая, как мел, держась за живот, и... на скорой помощи увезли её, а не меня. В больнице она потеряла ребенка, и после похорон к нам больше не вернулась – уехала в неизвестном направлении.
Все говорили, что это родственники виноваты – отправили ему деньги в подарок. За них его и убили львовские бандеровцы-сослуживцы. Но я, зная его твердый характер и смелость, знал, что он вступил с ними в бой и дрался до последнего, пока не остановилось сердце.
Но... оказалось – задушили его. Денег при нем не нашли, виновных – тоже.
Ненавидели они всех русских и русскоязычных, издевались над ними. Когда мы ездили с родителями на присягу, я случайно заметил у него синяки, да и похудел он сильно. Я всё понял – слышал про дедовщину. А мне старший брат сказал:
– Учись, братишка, на пятёрки, поступай в институт. Ты такой слабенький, болеешь часто. Армия – не для тебя. Меня рядом не будет, и заступиться – некому.
Со мной что-то произошло. Я не мог спать ночами, плакал, как девчонка, стоило только вспомнить своё счастливое детство с братом. Так ждал его из армии... он защищал меня от всех, никому не давал в обиду и сам никогда не обижал. Пацаны его уважали.
Родители сильно сдали: мама болела, отец беспрестанно курил, стал прикладываться к бутылке, но мама никогда не ругалась, понимала, как ему тяжело. Иногда казалось, что им больно на меня смотреть – я жив, а брат – нет. Преследовало чувство вины, хотя я понимал, что ни в чем не виноват.
Как только закончился учебный год, папа отвез меня в Крым к бабуле, своей матери. Когда мы были помладше, она часто приезжала к нам с большой корзиной фруктов и ягод, с пирожками из этих же гостинцев. Я помню, как поднимались с ней на гору - там находился сад-огород, где они с дедом и с папой вырастили много плодовых деревьев. Деда давно уже не было, бабушка жила одна и радовалась, когда приезжали любимые внуки.
Мы сразу бежали в сад и с удовольствием забирались по стволу, как обезьяны, и за несколько минут набирали и спускали на веревке полное ведро фруктов. И каких только деревьев в саду не было... черешня, вишня, слива, абрикосы, яблони-скороспелки, груши, персики...
Бабушка любила нас, всегда веселая и ласковая, почти никогда не сердилась, что бы мы не вытворили... А тут... прижалась ко мне и заплакала горючими слезами. Папа её успокаивал, но я видел, что он отворачивается – тоже плакал. И я разревелся от несправедливости – разве можно умирать таким молодым... По брату я сильно тосковал.
Время шло. Говорят, что оно лечит, но это не так – нам всем не хватало нашего Лёши. У бабушки в саду остались его зарубки, и имя, вырезанное им на одном стволе, за что ему впервые крепко досталось хворостиной. Тогда меня ещё не было, но он мне рассказал об этом, чтобы не повторял его ошибок. Бабуля заставила лечить дерево смолой-варом и объяснила, что все на свете живое и всему больно. Когда отец уговаривал её продать сад, потому что ей уже тяжело за ним ухаживать, и лучше переехать к ним, она отказывалась.
– Никогда! Здесь Лёшины зарубки – дерево засохнет, а они останутся. Сережа будет здесь жить, он любит Крым и наш сад. А в армию я его не отдам – хоть убейте!– твердила она сквозь слёзы.
– Ну, что Вы, мама, не надо так расстраиваться. Сережа у нас отличник, он поступит в институт и станет офицером, как я. И армия у нас будет уже другая.
– Рассказывай сказки... Не будет он военным, как вы с дедом! Никогда! Какая – другая? Когда вон... что у вас в Киеве творится?
Папа уехал, а тут такое началось... В общем, мы с родителями оказались в разных странах. Мы с бабулей теперь жили на Украине, а они – в России. Но мама позвонила и сказала, что скоро мы будем вместе, они решили все оставить и переехать к нам – папа уходит из армии.
***
Я помнил, как в Киеве «майданутые» бандеровцы и боевики в черной форме маршировали по улицам, наводя на всех страх, а на домах появились надписи: «бей москалей-кацапов и жидов», или – «здесь живут москали». Меня перестали выпускать на улицу - родители боялись, что со мной что-нибудь случится.
А здесь... всё было иначе... особенно, когда проходил референдум - концерты на улицах, праздник, Путин на огромном экране на площади. И казалось, что вот такое оно счастье и должно быть... Жаль только, что папы с мамой не было рядом. Крым так переменился! С людьми что-то случилось – все улыбались, ходили счастливые, с российскими флагами, а кто-то и плакал от радости. Баба Тася постоянно вытирала слёзы, говорила, что ждала этого двадцать три года, и по-украински учиться разговаривать не собиралась, и весь крымский народ ждал возвращения на Родину.
Мои родители учились в Москве, в институте познакомились, влюбились и поженились. Там родился Лёшка, он был русский, а я родился в Киеве и оказался украинцем. Но я украинский не любил, мне мама рассказывала, что он искусственный и его выдумали, чтобы отличаться от русских. И Колька из нашего класса ненавидел, когда его называли Мыкола, и Таньке не нравилось, когда «училка» называла её Тетяной – мы же русские.
Мама позвонила нам, поздравила и велела ждать.
Учебники у меня были московские, я их прихватил с собой. Я ребятам рассказывал настоящую историю, а не ту, что внушали нам, будто все беды на Украине из-за России, а Бандера – герой. Я знал, что Харьков два раза бандеровцы сдавали фашистам без боя и встречали их цветами, хлебом с солью, и никогда не считал Бандеру героем. Читал про все его зверства над людьми, мне отец давал книжку.
В киевской школе приходилось спорить с историком, доказывая, что СССР освободил всю Европу от фашизма и победил. Тогда никто не опасался говорить правду, но учитель мне постоянно говорил:
и Петька сразу заявил: Много знаешь... Держи язык за зубами. Не то время.
Вскоре к бабушкиной подруге-соседке приехал внук Петька, из Донецка. Он рассказал, что там творится, что все ждали помощи от России, кричали: «Россия! Россия! Путин! Помоги!» – но поняли, что надо справляться самим. Если бы весь народ был за Россию, как в Крыму, может, тогда...
Когда начались стычки между противоборствующими сторонами, как в Киеве, родители отправили Петьку сначала в Донецк, а потом в Крым, как и меня, к бабуле. Он был такой заводной и решительный, что мы сразу подружились. У него остался в Донецке друг, Лёвка.
– Поеду в Донецк к Лёвику на каникулы, надо помочь строить баррикады от бандеровцев, которые пришли к власти. Он давно всем помогает, звонил мне, рассказывал. Хочешь со мной?
Я согласился, но сказал:
– Без кольчуги там нечего делать. Первая пуля – наша.
Мы искали на мусорных помойках железные пластины, рубили их кубиками, обтачивали на кругляши, а в школе сверлили дырки и скрепляли. Учитель труда нам помогал - дал работу всем ученикам, думая, что это для игровых баталий нужно. Получились три кольчуги, для Лёвки тоже сделали, но они оказались такими тяжелыми, что весь месяц мы «качали» мышцы, подтягиваясь на турнике. Бицепсы не выросли, и кольчуги не сделались легче, но мы все равно стали сильнее. Раздобыли каски, накопили денег на дорогу, из тех, что получали на развлечения и обеды, заготовили сухие пайки на всякий случай.
Бабушек мы обманули, сказав, будто идем на каникулы в поход с одноклассниками – они поверили. Мы уже взрослые, нам на будущий год по тринадцать лет будет. В первый же день каникул решили уйти своим маршрутом, что наметили по карте. Бабули собрались нас провожать, как чувствовали, что мы идём на войну. Но мы с Петькой им запретили, сказали, что над нами все смеяться будут. Ушли с полупустыми вещ.мешками, куда они положили жареные пирожки и бутерброды. Перед этим выпросили у бабы Таси старую сумку на колёсах, убедили – чтобы тяжести не таскать на себе – тушенку, сгущенку. А сами побежали к тайнику, достали кольчуги, каски и свои припасы, заполнили сумку и покатили – иначе нам бы ни за что не донести своё снаряжение в руках до самого Донецка.
Добрались до границы на автобусе. У города Армянска на Перекопском перешейке больше чем на полкилометра протянулась очередь из автомобилей. И, как ни странно, нас с Петькой, не задержали на обоих блог-постах. А для остальных медленно шла проверка. Мы увидели, что наши пограничники пропустили большую очередь из украинских военных, возвращающихся домой, а украинские – не стали впускать их на Украину. Это показалось нам странным.
Мы шли пешком так долго, что устали и едва передвигали ноги, но вдруг одна попутка остановилась, водитель открыл дверь и предложил нам залезть в кабину. Вышел, забросил тяжеленную сумку и подсадил.
– Что у вас там, кирпичи? Куда идете, парни? – спросил он.
Находчивый Петька, первый вопрос пропустил и рассказал, как договорились заранее, что мы братья, идем в Донецк домой. Хотели добавить, что бабушка умерла, но нам это показалось кощунством, и мы передумали. Просто, идем себе и идем.
– А что-то не очень похожи вы друг на друга...
– У нас отцы разные, – нашелся сразу Петька.
– До Донецка я вас не довезу, но у меня будет остановка для разгрузки, там можно будет найти попутчика с машиной.
Довольные, мы уселись удобно и даже задремали. Шофер разбудил и пригласил перекусить в дорожной харчевне.
– Да у нас все есть, мы и вас накормим, – ответил Петька.
– Ладно – эта еда вам еще пригодится, я угощаю.
Мы наелись до отвала татарских беляшей с мясом.
– У меня тоже есть такие парнишки, только не живем мы вместе, разошлись. А увидел вас – сердце сжалось. Ждите, сейчас я договорюсь, доберетесь до самого Донецка.
Мы присели на лавку около столовой и стали ждать. Водитель оказался хороший, все выполнил, что обещал. Мы поблагодарили его, и... на другой день были уже на месте. Ехали всю ночь и спали сидя.
Поблагодарили парня, что довез нас. Он оказался не такой скромный, как тот водитель, и мы накормили его бабушкиными пирожками с капустой. Петька знал, где живет Лёвка, и мы пошли к нему по адресу. Встретила нас его бабушка.
– Родители постарались спрятать сына от бандеровцев, мы же евреи, а он попал – из огня да в полымя.– сказала она.
Мы ей объяснили, зачем приехали. Она на нас заворчала:
– Вы думаете, что взрослые без вас не справятся? Глупо поступили – родители потеряют, переживать будут. Моя дочь сюда тоже едет из Киева, и нас с Лёвочкой хочет в Крым отправить – опасно здесь становится. И внука совсем не вижу, сама попросила срочно приехать – боюсь за него.
Мы достали свои припасы, угостили её бутербродами с копченой колбасой и сгущенкой, а она нас напоила чаем, и пошли на розыски друга. Нашли его, чумазого, около местного отделения милиции, там собралось много народа. Рядом были выстроены баррикады из старых покрышек, внутри этого сооружения женщины готовили еду борцам за свободу. Лёвка так обрадовался, что мы сдержали слово, сразу стал показывать и рассказывать, как брали отдел милиции, как милиционеры перешли на сторону народа. Это было очень интересно и волнительно. Мы жалели, что не присутствовали при этом. К вечеру женщины, которые готовили еду, нас заметили, накормили борщом и гречневой кашей. А потом приказали отправляться домой, сказали, что будет штурм, и их тоже бойцы отправят домой.
Вернулись к Лёвкиной бабушке. Она обрадовалась, узнав, что он жив и здоров, заставила всех вымыться, и мы уснули на диване, как убитые. Еще два дня мы бегали, стараясь хоть чем-нибудь помочь, предлагали командиру стать для них разведчиками. Когда получили отказ, решили действовать сами, на свой страх и риск. Лев знал в городе все закоулки, но повел он нас за город, и мы увидели в зеленке бронетранспортеры, шесть штук, и один танк. На нём сидели украинские военные. Мы подошли, хотя и боялись. Лёвка на украинском языке стал просить их, чтобы не стреляли в людей, что там стоят все безоружные и наши мамки. Их командир ответил, что они-то стрелять не собираются, а вот скоро подъедут из Правого сектора боевики – от них добра не ждите. И приказал, чтобы мы бежали скорей и передали матерям расходиться по домам.
– Они не уйдут – стоят за Федерацию. – ответили им.
Командир улыбнулся, и мы убежали на баррикады. Там разыскали Главного и передали ему весь разговор. Он поблагодарил нас и велел тоже отправляться домой. А сам стал говорить бойцам, чтобы готовились воевать с «головорезами» из Правого сектора.
Дома нас ждала приехавшая Лёвкина мать, она поворчала на сына, но обняла и прижала к себе. Я почувствовал, как соскучился по своим родителям. На другой день она нам посоветовала возвратиться в Крым. Другого выхода не было, но мы решили попрощаться со своими взрослыми знакомыми на баррикадах, с которыми уже успели подружиться.
И вдруг рядом с командиром я увидел своего папку.
– Папа!– бросился я к нему.
– Как ты здесь очутился, сынок? Ты же должен быть с бабулей в Крыму?
– Мы с другом добрались, приехали помогать на баррикадах.
– А я, по-твоему, для чего здесь, сынок? Нет, мой дорогой, в Крым поехала мама, и что с ней будет, когда она узнает, что ты не в походе, а неизвестно где? Мало ей горя? Сейчас же я вас с дружком отправлю домой, ждите меня там. Без тебя разберемся. Вот, боец нашелся...
Оказалось, что отец с друзьями оставил украинскую армию, когда увидел, что её готовят на войну с народом, и прибыл на помощь восставшему Юго-Востоку. Я гордился своим папкой. Мне хотелось быть рядом с ним, но ослушаться его я не мог.
Он дал бойцам в камуфляжной форме руководящие указания,(он же у меня полковник) и мы пошли попрощаться с Лёвкой, его матерью и бабушкой, но главное – надо было договориться о встрече в Крыму.
Когда папа приподнял сумку на колесах, тоже подумал, что там кирпичи, но мы рассказали, что там лежит, и предложили ему оставить кольчуги себе – вдруг пригодятся.
– Слишком они малы для наших мужчин, а вам будут нужны, когда будете играть с саблями в Илью Муромца и добрых молодцев...– с улыбкой ответил папка.
Он крепко обнял меня, я почувствовал его родной запах и расплакался на прощанье.
– Ну вот, боец... Отставить слёзы! Какой же ты взрослый стал, малыш...
Он посадил нас в машину и отправил в обратный путь.
... Мама уже приехала и не находила себе места. Она побывала в школе и узнала, что ни в какой поход никто не отправлялся. Глаза у неё были красными от слёз, хотя папа успел недавно позвонить, что «пропажа» нашлась. Она не сказала мне ни одного плохого слова, только крепко прижала, плакала и гладила ласково по голове.
Теперь мы все ждем папку, мама потихоньку плачут с бабулей, а я знаю – он обязательно вернется, раз обещал. «Хватит нам горя» – сам так сказал. А у мамы вырос небольшой животик, и она сказала, что скоро я стану старшим братом.