Если бы я не была фрейлиной королевы,
если бы я была безымянным мастером,
я бы повторила гоголевские напевы,
летя над бесконечными туманами грустной земли,
я бы отдала дань всем евангельским легендам,
и в каждой из них был бы ты, ты, ты…
Подо мной откормленный боров,
темный как холмы соснового бора с листвой
поросшей понизу чащи и мглой изощренного мира сна.
Фаустовская Маргарита меня опережает, но что с того?
Ее спеленутое, безглазое, безгласное тело напоминает одеяния Ешуи
перед Понтием Пилатом, слугой и рабом кесаря, а воля у всех одна,
воля Божья, и лишь ты не желаешь приспосабливаться к ним,
и поэтому я твоя раба.
Дьявола сразу узнают читатели, а тебя, мой милый, узнала только я.
Кто заведует вечной жизнью? Никто,
три мира – ершалаимский, воронежский и мистический,
потусторонний, держащий ритм в себе,
воинствующий старообрядец, твой мир в ветхом зимовье на краю бора галактический.
Такой великий, что уже не до потехи, такой горемычный, что уже не до смеха.
Ты говоришь то, что ты думаешь, ты говоришь то, что ты думаешь и вторит эхо.
Я бы прислуживала тьме – Наташка, но ты такой яркий, я мотылек с тобой, неумеха.
Бросай рукописи в огонь, он тухнет по сравнению с тобой, мира нет, он голытьба.
Только твои руки, губы, мой полет бесконечно тебя любя, улыбаются черные птицы ястреба.