Часть первая
Под крышкой клавиши остыли.
Забыв про славу и аншлаг,
Уснул рояль под слоем пыли,
Как будто позабыл снять фрак.
Он был в концертах бесподобен,
За весь оркестр звучать способен,
Ему бомонд рукоплескал,
Когда на сцене он блистал.
И вот молчит с угрюмым видом -
Заброшен всеми, позабыт,
Во всём запущенность сквозит,
Как будто заражён ковидом.
Он был невыносимый сноб,
А стал похож на пыльный гроб.
Рояль был редкою моделью -
Изящество боготворил.
Когда-то он с виолончелью
Роман возвышенный крутил.
Она его очаровала,
С ума свела во время бала.
Он был растерян и смущён
Но ей всецело поглощён.
В ней было всё так гармонично -
Под обнаженною струной
Рождался голос неземной,
И билось сердце драматично.
Но сгинул век, как ураган,
И завершился их роман.
Рояль виолончели, кстати,
В наследство средь других вещей
Оставил нотные тетради
На память о любви своей.
Когда она их открывала,
Внутри мелодия звучала,
Рекою чувственной плыла
И утешала, как могла.
Воспоминанья оживали,
Рыдал от нежности смычок,
У горла застревал комок.
Так струны трепетно дрожали,
Как будто был рояль живой
И обнимал её душой.
Часть вторая
Сидят убийцы, шлюхи, воры
В гримёрке тесною толпой.
Весь мир – «театр», а мы актеры
Трагикомедии дурной.
Ведь кто-то нам из интереса
Упрямо пишет эти пьесы,
Другой билеты продаёт
И барыши в карман кладёт.
Мы сами роли выбираем,
Всё знаем в них до мелочей -
От простаков до сволочей.
И, роль исполнив, умираем.
Но можете не сомневаться,
Что шоу будет продолжаться.
Болят у балерин суставы
От пальчиков до самых пят,
Гремят костяшки, как составы,
И позвоночники хрустят.
Не зная в жизни лучшей доли,
Чем наживать себе мозоли,
Овладевали мастерством
Упорным, каторжным трудом.
Они – заложницы балета,
Отдав всю молодость станку,
Что ясно даже дураку,
Сгорели в небе, как кометы,
Пока рукоплескал весь зал
И кто-то «браво» им кричал.
Не надо слов, они все тщетны,
И мне в стихах не передать,
Как может голос незаметно
Звучаньем сердце поражать.
Он проникает до печёнок
Мужчин и ветреных девчонок,
Тепло оставив в глубине
И след мурашек на спине.
От звука возникают спазмы,
Всё резонирует внутри,
И вдруг восторг, чёрт побери -
В ушах - подобие оргазма.
Так голос искренний, живой
Насквозь пронзал меня порой.
Святое дело - на премьере,
Ведь я прекрасному не чужд,
Поспать часок по крайней мере,
Пока несут на сцене чушь.
Иль побыстрее удалиться
В буфет, пока бодяга длится,
И закусить коньяк икрой
От утомления игрой.
Затем проникнуть за кулисы,
Где раздеваются актрисы.
С унылым видом поскучать
И голых дам не замечать.
В сортире встретить режиссёра
С кривой ухмылкой сутенёра,
И в разговоре с ним узнать,
Что гений он, ни дать, ни взять.
Скажи, зачем, дружок Серёжка,
Либретто переврал немножко?
И Пушкина не ставя ни во грош,
Ты по плечу его небрежно бьёшь?
За наглость несусветную, Серёжа,
Тебе бы Пушкин дал по роже.
Как ты посмел, едрёна мать,
Его сюжеты исправлять?
Ты лучше, брат, разок рискни
И сам шедевр нам сочини -
Роман в стихах иль пьесу
Нетривиального замесу.
Да не тушуйся, будь смелей,
И вытворяй, что хочешь с ней.
Ну что мне делать? Сам не знаю!
Но разве можно трэш терпеть?
От скуки мигом засыпаю
И на весь зал могу храпеть.
Когда за хвост на сцене тянут,
Храплю я так, что уши вянут.
От гнусной фальши и гримас
В партере спал я и не раз.
Меня за это даже били,
Во двор однажды выводили,
Но я охране не грубил,
Простить за храп меня просил.
Теперь добавлю без насмешки,
Люблю «театр» я, как поэт.
Ведь невзирая на издержки,
На свете места лучше нет.
Есть в акте творчества безумство -
Из правды бесподобной лжи
Порой рождается искусство
И струны трогает души.
Тогда дела я забываю,
Всю ночь роман в стихах читаю
Или, сраженный наповал,
Смотрю удачный сериал.
Когда искусством я пленяюсь,
Бегут мурашки по спине,
Всё изменяется во мне,
И лучше стать чуть-чуть стараюсь.
Тогда не сплю я до зари
Рождаясь заново внутри.
Часть третья
«Стихи должны быть глуповаты»,
Как Пушкин завещал когда-то.
Так над собою он шутил,
Поскольку остроумным был.
Однажды мне промолвил друг:
- Как ты, брат, скучен и банален,
В числе других твоих заслуг
К тому же слог не актуален.
Чем удивить решил Парнас?
Всё это было тыщу раз!
Довольно чушь писать и муть,
Займись полезным чем-нибудь.
Крутых и дельных мужиков
Тошнит от прозы и стихов.
Короче, Саня, не смеши
И сказок больше не пиши.
Хоть хорошо на вид сложён,
Куда ты лезешь на рожон?
Пиши-ка лучше на заказ,
Как хорошо в стране у нас.
Совсем чуть-чуть подсуетишься,
Глядишь, слегка прибарахлишься.
Чтоб не подохнуть с голодухи,
Пой смело оды показухе!
Тогда немало преуспеешь,
Ведь сочинять ты, брат, умеешь.
Пора покончить со стихами,
Стать прозаичнее, умней,
Хоть молодость мне продлевали
Стишки беспечностью своей.
Ах, как приятно увлекаться
И даже чёрта не бояться,
Представ весёлым дураком,
Когда вокруг царит дурдом.
Люблю поэзию без меры,
Во многих жанрах преуспел,
Но ведь всему же есть предел,
Пора закончить мне карьеру
И наконец-то перестать
Ублюдкам нервы щекотать.
Я пел сонеты Мельпомене,
Капризной спутнице моей,
И умереть хочу на сцене
В лучах блистающих огней.
Драматизировать не стоит,
Глаза мне занавес закроет,
Над сценой тело вознесут
И за кулисы отнесут.
Ко мне сбегутся персонажи
Неугомонною толпой,
И над моею головой
Всплакнет тихонько кто-то даже.
В восторге зал взорвется, но
Уже мне будет всё равно.
Не стоит слишком раздражаться,
Что я не выйду на поклон,
Ведь шоу будет продолжаться,
Show must go on, show must go on.
Что делать, брат, наступит срок
И мне напишут некролог.
Кто будет автор - друг иль враг?
Надеюсь, всё же не дурак.
Своим врагам, не буду врать,
Мне влом некрологи писать.
К тому ж не сочинял ни разу
Я некрологи по заказу.
Зато назло своей судьбе
Я эпитафию себе
Без промедленья сочиню
И сам себя похороню:
«В могиле сей лежит поэт.
Он в жизни тем оставил след,
Что вопреки веленью моды
Не сочинял ублюдкам оды».
27.03.21. А.Г.