Бледный след на моей коже
тех чернил, пылали что
на моём запястье. Может
не заметил их никто?
Может канули, пропали?
Не увидели слова,
то есть слово, что пылало
цветом красным, как уста.
Слово, имя, буквы; красный
до сих пор бледнеет след.
Розовый – и тот опасней,
но здесь розового нет.
Здесь цвет крови. Красный, алый…
Чуть заметен он уже.
Будто путник я усталый.
Слов других всех – то – нежней.
Сколько времени пролилось!
Сколько крови утекло!
Было время – ты молилась.
Я смотрел через стекло.
Но ведь годы здесь бессильны.
И чернила те не смыть.
Ты взрослей, красивей, стильней,
знаешь ты искусство – быть.
Пусть года летят быстрее,
пусть конец имеет всё!
Но меня всё так же греют
буквы те. С ними везёт.
Тихо святятся на коже,
побледнели уж за год.
И мечты бледнеют тоже.
Имя – слаще капель сот.
Только имя то спасало
и дарило мне покой.
Но, казалось, имя – мало.
Я манил тебя рукой.
И блестели, как на солнце
красные чернила вновь.
Наливал себе на донце
сам я – красного, как кровь.
Но прошло то время плача
и прошло то время слёз.
Сам закончу, ведь сам начал,
пусть с бессмысленнейших грёз…
И неважно завершенье,
но начало из начал
важно. И привет с прощеньем
тебе. Как я величал,
называл тебя в начале,
так скажу я и в конце.
Без сомненья, без печали,
с недоверием в отце.
«Бармен, лей!» - моё признанье…
«Нету счастья, мира…». Нет.
То в моём было сознанье
далеко. Уж много лет.
Но я не забуду счастья:
«"Кира " - в отблеске свечей».
И, исцеловав запястье,
прыгну в руки палачей.