А мы молчали, огорчая воздух, очередью страхов.
Сожгли нарочно дом родной, чтоб был не вхож достойный тоже.
И невзначай не смог считать - СЕБЯ (!) владельцем злаков,
Как будто нами взрощенных. Сгорел наш дом. И что же…..
Служить пытались во дворце. А в свой шалаш примерить слуг.
Но их лицо, в постели жгло, как жжёт в тарелке волос.
Пульсируя в конце концов, под их истошный мимо звук,
Стараясь виду не подать, глотали нож и он - унёс наш голос.
Вознелюбив незнание… в других того, что чувствуем
(Жаль, с горлом перерезанным - ни спеть, ни рассказать)
Мы будто перекошенные статуи - запутались,
Не представляя где бы нам… хотя бы постоять.
Возможно можно в Аргентине. Или в саду цветных камней.
Сочилась боль сквозь белый мрамор кожи….
Густая и вишнёвая, и сладенькая для червей…
Смывали яро каждый день, но виделась она в глазах прохожих.
Советам брезгуя, мы шли, то жарить интеллект, чтоб изнемог,
То вешать в облаках соленой дури-пыли.
А бился стойко, даже жил!
Однажды смолк…
Нет, стих, и….
«Люби или убью» - нас прямо, честно, в лоб, оповестил он.