3-1-18а
В Москве уже шастали вредные слухи,
О всём неудачном начале войны,
О нашей, российской, обычной прорухе,
И с поиском в этом кого-то вины.
Нависла над Родиной чёрная туча,
Смоленск уж оставлен, и наш государь,
На всякий такой непредвиденный случай,
Покинул и армию в самый разгар.
В начале второй, наконец-то, декады,
Июльского знойного лета в стране,
Страна «возводить начала; баррикады»:
Воззванье царя огласили во мгле.
И Пьер обещал для «родного семейства»,
Достать, привести этот наш манифест,
И сей документ оборонного свойства,
И стал баррикадным в исторьи, как перст.
Как перст, как призыв, всех народов России,
Подняться в защиту родной стороны,
Лопаты и вилы, и люди босые
Поднялись на помощь от этой чумы.
И в то воскресенье, по обыкновенью,
Семейство Ростовых свершило визит,
В домовую церковь справлять всю обедню,
К семье Разумовских, молва так гласит.
Нещадно «работало» наше светило,
Особенно жарким был солнечный день,
Оно, это солнце, всех просто спалило,
Рождая в народе всю жаркую лень.
В церкви; Разумовских, хотя день и жаркий,
Собралась московская высшая знать,
И в этой стоявшей церковной всей давке,
Наташу злой голос пытался узнать:
—Да, это она и та самая дама,
Пред нами Ростова, Наташею звать;
— А как похудела, но — всё та же «гамма»,
Её красоты никому не отнять.
Она даже слышала и ей показалось,
Что названы были и их имена,
Её тех мужчин, кто в надежде остались,
В её все счастливые те времена.
Всегда ей казалось, все на; неё глядя,
О том лишь и думают только о ней,
Какую, вкусив она, толику яда,
Себя как бы бросить в объятия ада,
Бывает в судьбе у красивых людей.
Наташа в лиловом и шёлковом платье,
Страдая от прежних поступков в судьбе,
Была тем спокойней в «словесных объятьях»,
Чем больше, стыднее у ней на душе.
Сама, и без них, она знала, как прежде,
Она сохранила свою красоту,
Напротив, всё мучило в новой надежде,
Заполнить по жизни ей всю пустоту.
А служба «катилась» торжественным ходом,
И странные ей самой «слёзы в груди»,
Каким-то и радостным, медленным кодом,
На жизнь её капали ей на пути.
«Но, что же мне делать, исправится как мне,
Как быть с моей жизнью в дальнейшем пути,
Какие такие от доктора капли,
Помогут себя в этой жизни найти?»
Такие вот думы терзали Наташу,
И одновременно с текущей мольбой,
В душе создавали какую-то кашу,
Но, всё же молитва выи;грыла бой.
Молилась за брата, его командира,
За князя Андрея, как за жениха,
За честь и защитников их же мундира,
Были; бы все целы от действий врага.
Молилась за всех ей любимых домашних,
Как с тем, вспоминая, пред ними вину,
И даже врагов ей любимых вчерашних,
И к ним — Анатоль, у неё — он в долгу.
Молилась за царский весь род и фамилию,
За наш православный, христьянский Синод,
За правильный ход и в политике линию,
Войны весь победный, конечный итог.
Нежданно, нарушив порядок всей службы,
Скамеечку вынес служитель-дьячок,
Молитва с колен вдруг на ней стала нужна,
Какой-то внезапный дать службе толчок.
Толчок, в смысле гимна-послания бога,
Присла;на Синодом к спасенью страны,
Священник у царских дверей, у порога,
Встал на колена средь всей суеты.
Все сделали то же, ему подражая,
Весь смысл той молитвы — единство страны,
Врага, где б он ни был, всегда поражая,
Победу тем самым свою, приближая,
И с нею — конец ненавистной войны.
В её состоянье душевной свободы,
Молитва вонзалась в её существо,
Она возбуждала «духовные роды»,
Какое-то с богом единство, родство.
Она слушала каждое слово молитвы,
Она ощущала и трепет души,
Весь ужас предсказанной им же той битвы,
За все совершённые ими грехи.
В грехах к тем же людям, себя причисляя,
Просила простить, указать верный путь.
Надежду на счастье своё, ожидая,
Душевный покой ей по жизни вернуть.