3-1-17
Наташа вся стала намного спокойней,
Однако, нисколько и не веселей,
Она избегала всей жизни сторонней:
Та напоминала всё прежнее ей.
Балы и концерты, катанья, театры,
Хождение в гости и свет вечеров,
Казались уже никогда не возвратны,
Всё это казалось ей в виде оков.
Ни пенья, ни смеха не слы;шно в их доме,
Покрылся, как трауром, прежний весь дом,
Он словно в тюремной погряз весь истоме,
Не слышен счастливый в нём голоса звон.
Как только пыталась начать она пение,
Так слёзы тотчас же душили её,
Огонь невозвратного прошлого, тление,
Вселился надолго к Наташе в житьё.
То слёзы раскаянья, воспоминаний,
О чистом периоде жизни тех лет,
То слёзы досады, что без понимания,
Она жизнь молодую сгубила навек.
А жизнь вся её ведь могла быть счастливой,
Кощунством казался над горем и смех,
Мужчины казались ей мукой пытливой,
И просто для жизни чредою помех.
Не стало и в жизни былых интересов,
Девичьей и так беззаботной судьбы,
Её заполняла, что «пляска тех бесов»,
Не стало и дум о дальнейшей любви.
Болезненней, чаще всего, вспоминала
Охоту и святки, всё в прошлом году,
Но знать не могла она и не внимала,
Что так поломать могла быстро судьбу.
Отрадно отныне ей думать так стало:
«Она была прежде красивее всех,
Теперь же я хуже всех тех, кого знала,
Возможно, меня поднимают на смех.
Я стала намного дурнее, чем прежде,
Исчезла улыбка, погряз в горе вид,
Сравнялась я будто с какой-то невеждой,
Пропал ко всей жизни уже аппетит.
А жизнь проходила, и что ж будет дальше,
Где вновь я должна теперь счастья искать?
Мне лет всё становится больше и больше,
Могу я бездетной, незамужней стать!
Теперь я домашним всем стала, как в тягость,
Общений и встреч с ними — не избежать,
Пропала у жизни вся прежняя радость,
А что же осталось мне в жизни той ждать?»
Ей только приятно общаться лишь с Петей,
Вот с ним иногда получался и смех,
Она не желала кого-нибудь встретить,
И не выезжала для личных потех.
А кто из гостей бывал часто в их доме,
Ей нравился только всегда один Пьер,
Нежнее, чем Пьер, и никто его, кроме,
Не был осторожен и такта — пример.
Она ощущала всегда эту нежность,
Наш Пьер по природе своей был такой,
Его доброта и рассеянность, честность,
Всегда создавали душевный покой.
Она замечала неловкость, смущение,
Приятное сделать, когда он хотел,
Стыдливость в поступках и их торможение,
Не дай бог, не вспомнить её тот пробел.
Они помнили оба слова нежные Пьера:
«Когда был бы холост, просил бы руки»,
Слова утешеньем казались, как мера,
Вдохнуть в неё толику жизни и веры,
Какой-то надеждой снять муки с души.
Поскольку же всё-таки Пьер был женатым,
То нравственным чувствам меж ними преград,
Всегда было место, быть ими зажатым,
Курагин, напротив, без них — очень рад.
И мысль лишь о тот, что могла бы случиться,
Меж нею и Пьером не только любовь,
А даже вид дружбы внезапной родиться,
И не будоражила женскую кровь.
Соседка Ростовых, в Отрадном, Белова,
Прибыла в Москву уже после поста,
Угодникам кланяться будет готова,
Говеть ей с Наташей, и в том — неспроста.
Наташа от скуки и от безразличия
С великой охотой схватилась за мысль,
В обход докторов, в медицине величия,
От спячки своей «перейти ей на рысь».
Говеть не как раньше, по дому, в три службы,
А в церкви, неделю, и три раза в день,
Говеть, ради с богом, возможной всей дружбы,
Поможет ей сбросить с себя эту тень.
Пришлось по душе то усердье Наташи,
Графиня одобрила этот порыв,
При этом пришлось ей на улицу даже,
Шагать целый день словно тот в жизни — взрыв.
В покое от вечного дома сиденья,
Нужё;н воздух свежий ей вместо пилюль,
И от докторов предписанья, леченья
Она «убегала от вражеских пуль».
Ей надо вставать было в три часа ночи,
К заутрени чтобы ей в церковь поспеть,
Хотя еле - еле раскрыла все очи,
Но радость молитвы и чувство говеть;
Всегда побеждали с великой надеждой,
Что вместе с молитвой поможет ей бог,
Избавится от «той всей грязной одежды,
Одеться в которую принц ей помог».
Говели они уже вместе в той церкви,
Священник в которой — приличный престиж,
Имел в своём деле, в своей круговерти,
Сравним был он с тем, «как увидеть Париж».
Наташа с Беловой, избрав своё место,
Пред матери божьей иконой в церкви;,
Молились прилежно и с богом так тесно,
Как только их чувства впитать всё могли.
Она ощущала и чувство смиренья,
Пред непостижимым, великим творцом,
И все её, прежних всех дел намеренья,
Уже выходили счастливым концом.
Крестилась и кланялась с божьею просьбой,
Простить и помиловать бога за всё,
За всё то свершённое ею безбожье,
Судьбу оградить от несчастья всего.
Домой возвращаясь в тот ранний час утра,
Когда ещё люди все спали в домах,
Своим испытала Наташа всем ну;тром,
Как новое чувство рождает размах.
Размах исправления прежних пороков,
Возможности нового счастья, любви,
Прилив к организму всех новых всё токов,
И даже бурление в недрах крови.
И в ней в продолжение этой недели,
Все чувства с успехом рождались, как вновь,
Они с Аграфеной Петровной говели,
«И, как говорят, попадали всё в бровь».
И счастье рождения нового чувства
В ней всё приближалось уже с каждым днём,
В душе от той грязи в ней стало так пусто,
Она вся светилась, как новым огнём.
В последний говения день, воскресенья,
Вернувшись счастливая снова домой,
В себе всё достигла всех чувств воскрешенья,
А тяжесть поступков, как смыло волной.
Исчезла вся тяжесть прошедшей всей жизни,
И доктор, приехавший к ней в этот день,
Поздравил её как бы с «личной отчизной»,
Но, всё же, велел продолжать «дребедень».
Все те порошки, что приписаны ране,
Довольный успехом, и два раза в день:
— Моё к ней, графиня, такое вниманье,
Навеки рассеет нависшую тень.
Последнее ей помогло то лекарство, —
Исчез вновь в кармане его золотой:
— Теперь впереди — только светлое царство,
Дай бог, чтоб ей встретился кто-то родной!