Мы шли, роняя шаровидные молекулы зрелищных конспектов на пожухлую листву, и что-то сбавляло ритм и без того нулевого внутреннего аппарата... Нас называли Смытыми Рукавицами... Мы выхватывали повествовательные нити, влетали в огромный мировой сустав, потребляя кровяной кислород... Земные точки изливались из пяток, а руки-ящерицы плавились над сиюминутным песком туннельных этапов... Звериный силовой айсберг хранил таинственные закономерности мироздания, тонкий вкус кожаных вспышек и поворачивание спиц в ожидании видений наталкивали на плотные скрученные рифмы...
- Что-то в тебе иначе функционирует, - звенел голос Механика номер один.
- Возможно, - выталкивал короткий смешок я. - Всё возможно на этих безумных страницах шагов...
- И то, что подчиняет твою грамматику, спаивается с телом всех тел в кругах чёрных дыр... - продолжал механический голос штриховать чужеродную бумагу моего сознания...
Тональность не та... казалось мне. Не тот формат употребления звуковых волн и кранов...
Трудные щупальца осваивали компьютерный язык моего четырёхсердечного жерла... Вторгались в узкие лабиринты, шипели и двигались, смещали общую картину и тревожно напоминали о прошлых окнах и дверях бесконечного серого коридора, из которого я выбирался в течение многих звёздных миражей...
Мы шли сквозь знаки препинания, сквозь шорох и шёпот лунных дисков, густых зигзагов и старинных ржавых наслоений...
Смытые Рукавицы реальных существ... Смытые Рукавицы железных ворот заполнения... Смытые Рукавицы впалых животов пластилиновых зебр...
Жир вытекал из моей пуповины временами... И мне хотелось съесть собственный язык и испачкать сиреневой слюной маринованный хвост залитого коньяком натюрморта...
Занудливая рыба билась об лёд моего присутствия...
- Кто-то падает вдоль тебя и выпирает, - свистел тенор-альтино Механика номер два.
- Быть может, - клевал голосовую струну я в ответ.
Слишком много было воронок и выброшенных вещей на дне фотографической субстанции...
А мы повисли в пелене её хрустящих объятий... Искали себя и потеряли... Лишь схематичный рисунок на скомканной пронумерованной салфетке напоминал о кружении наших зрачков в пределах нотной досягаемости...
И всё смывалось и таяло... Становилось вязким и ископаемым... Эхом берёзовых странствий...