истуканом стоит и стоит,
и так долго, пока коркой не зарастут мягкие ткани,
бережливый костлявый скелет
при случае с удовольствием ломает,
нет, нет, трусость не причём,
рот поминок ищет улыбку,
так глубоко не заглядывался никто
в чёрную дыру пёстрых картинок…
глаза стекают к бровям, возвращают взгляд,
говори со мной самоубийца
сквозь зеркальную заставу мыслей,
постыдная осень ищет ладонь весны,
пальцами чувствовать холод зимы,
плавает безразличие под парусом сломанных вёсел,
это первое и последнее из признаний
уплывающей в жижу просьбы…
я стану рад не радости,
я босиком отравлю осколки,
стану прощаться с именем,
противится краплёному свету незрело тёмному коридору,
там факела разговаривают сажей,
тени сжигают влюблёно,
равнодушный объектив негативно штампует цветные лица,
тела крыс там, откуда не возвратиться…
награды закроют отверстия пуль,
просочатся бесследно в узлы нервов похожих на кулаки,
поздно,
слишком поздно менять высохшей груди
набрякшие кровью соски,
знакомые,
незнакомые,
опасные,
неопасные,
в мавзолее давно восковая кукла вместо вождя,
а дождь ослабляет путы,
оставляет грязь,
порхает…
самоубийца,
всегда кто-то волновался, хватая ветер руками,
всегда находился кто-то, кто волновал,
пусть категории всех лицемеров пройдут мимо,
у тебя есть удивительная способность – оставаться правым,
жизнь злопамятна, трудна в общении,
смерть – часть избавления,
спешишь туда, где уютно в скользком общении,
я думаю так – там где холод,
огонь конечно согреет,
дарю тебе текст,
как глоток горячего грога,
расскажи, когда кончишь себя, о своих ощущениях.