На мокром асфальте Дворцовой набережной Санкт-Петербурга Будимир ощутил себя заблудившимся семилетним пацаном.
В памяти вспыхнула августовская южная ночь и двадцатиметровые желтые акации детства. Деревья, ошпаренные синими всплесками луны, тянулась влево и вправо по пустынным улицам Красного хутора до самого черного неба. Сучья корячились оленьими и буйволиными рогами. Некоторые из них были похожи на раздрызганные летящие кораллы из картинок про Лукоморье. Другие – финской заточкой аккуратно метили прямо в дрожащее заячьим хвостиком сердце. Стволы тяжело покачивались на ветру и как живые скрипели старыми туловищами.
Кое-где еще раздавалось утробное воркование горлиц, диких голубей, устраивающихся на ночлег.
На вихляющие кончики острых веток наматывались сизые куски то ли облаков, то ли тумана и бились, точно в ознобе. Хрупкие стручки акаций с твердыми ядрышками семян шуршали и лопались под кожей мягких сандалий. По сухому днищу водосточных канав вдоль сплошных деревянных заборов в высоком бурьяне еле слышно скользили юркие фигурки ящериц и змей. Во дворах на длинных металлических цепях метались злые и горластые волкодавы. Каждый хуторской дом по крашеному фасаду был огорожен палисадом, кустами сирени и плотными рядами вишен, слив или абрикос. Окна жилищ предусмотрительно наглухо прикрыты ставнями, запирающимися изнутри на длинные кованые штыри. Полоски света, пробивающиеся сквозь щели в ставнях, были настолько тонки, что никак не влияли на библейскую неосвещенность улиц.
Внутри чужих домов незнакомые люди жили своей загадочной жизнью и не собирались разделять с Будимиром его детские ночные страхи. Больше того, они готовы были немедленно пресечь всякие попытки постороннего покуситься на их покой и личную собственность.
Внезапно ночной кошмар усилился резкими кошачьими криками, переходящими в мурлыкающий рык. Будимир, испугавшись, так рванул по темной и пустынной улице, что ноги, почти не касаясь пыльной дороги, несли его под самыми кронами акаций, куда глаза глядят. Кусты жасмина и шиповника секли щеки. Тонкие паутинки опутывали голову. Колючки чертополоха, как баба-яга, хватались за рубашонку.
Поскользнувшись на мокрой от ночной росы траве, Будимир, не успев ничего сообразить, полетел головой вперед в глубокий овраг и повис на кустах сирени, словно на крыльях ангела, между небом и землей...