4-3-9
Одев французские шинели
И вместе с ними — кивера,
Они поехали к той цели,
Где Петя был ещё с утра.
Они, как выехав из леса,
И в совершенной тишине,
Достичь чтоб большего прогресса,
В лощину съехали во тьме.
Сопровождавшим их казакам,
Велел остаться здесь, внизу,
А сами рысью, крупным шагом,
По дороге, и — к мосту.
— Но если что, коль попадёмся,
Есть у меня и пистолет,
Живым я им и не отдамся,
Во избежанье худших бед.
— Нельзя здесь говорить по-русски,
— Промолвил Пете командир:
— Не только знать акцент французский,
Здесь должен соблюдаться мир.
Раздался оклик часового:
— Стой, кто идёт, — и звон ружья;
— Уланы мы полка шестого,
И едем мы совсем не зря.
— Ваш отзыв, — вдруг раздался голос,
Того, стоял кто на посту,
Закрывши путь им словно торос,
Как раз на самом том мосту.
— Жерар, полковник, нужен срочно, —
Был вместо отзыва ответ;
— Ваш отзыв нужен очень точно,
Иначе въезда нет — запрет.
— Когда один из офицеров
Свою всю объезжает цепь,
Полковник нужен, при;нять меры,
Мне время дорого терпеть, —
Прикрикнул он на часового,
С попыткой совершить наезд;
И тот, отпрыгнув, дал дорогу
На беспрепятственный проезд.
В своём движенье по дороге,
Навстречу шёл один солдат,
И Долохов спросил в итоге,
Так, между прочим, невпопад:
— Где командир и офицеры? —
И нужный получив ответ,
Достойный для принятья меры
И для свершения всех бед.
— Там, выше, во дворе у фермы,
Заброшенный господский дом;
У них спокойны стали нервы,
И тишина царит кругом.
По обе стороны дороги
Потрескивали их костры,
Картавых голосов «отроги»
Им были хорошо слышны.
Они уже достигли цели,
Въезжая в этот самый двор,
Где у костра кругом сидели,
И слышен чёткий разговор;
Когорта офицеров явно,
Денщик их — с ними в колпаке,
Варил, помешивая яство,
Шомпо;лом что-то в котелке.
— Приветствую я офицеров,
Моих несчастных всех коллег,
Немало есть средь нас примеров,
На сей диковинный ночлег.
Один из них высокий ростом,
Поднявшись, подошёл к нему,
И осторожно, но так просто
Спросил, чем может услужить ему.
— Не вы ли, Клеман, чёрт возьми вас?
Но, обознавшись, замолчал,
— Мы ищем полк наш, потерявшись,
Шестой наш полк, в нём наш причал.
Ответ молчанием был встречен,
И подозрительным стал взгляд,
Как будто промах был замечен,
Вонзив невидимый в них яд.
— Вы опоздали на наш ужин;
— Спасибо, мы — не голодны,
Нам, как и вам, ночлег здесь сужен,
Здесь оставляя лишь следы.
Отдавши лошадей солдату,
Они присели у костра,
Они внесли как будто плату,
Им чтоб согреться у огня.
Не покидало подозрение
На вид непрошенных гостей,
И даже вплоть до их презрения,
Оно становится сильней.
Вновь повторил вопрос тот длинный:
— Какого путники полка?
Но Долохов, как тот невинный,
Ещё придвинувшись слегка;
Не слышал будто он вопроса,
С кармана трубку он достал,
И закурил, уйдя от спроса,
Вопросом встречным их достал:
— Как безопасна та дорога
От нападенья партизан?
— Они везде, спроси у бога,
Никто не знает, где их стан.
На это Долохов ответил:
— Они страшны для малых групп,
А для таких, как ваш в примете,
Всяк партизан не будет глуп.
У них отряды небольшие,
Десятка пару казаков,
Остаться хочется живыми,
И пленных есть всегда улов.
Взять ваш отряд — большой, к примеру,
Судить по множеству костров,
Принять успеете вы меры
От нападения врагов.
И при таких, как ваш отрядах,
Наверно, пленные и есть,
Как правило, всё это стадо,
Достаточно — воздать им месть.
Они же — лишняя забота,
На их охрану нужно сил,
И ослабляют всю работу,
Я их бы всех огнём скосил.
Сказав такое в злобном тоне,
Сумел издать он громкий смех,
Который в этой мирной зоне,
Стал тишине, как акт помех.
При этом Петя испугался,
Смех мог врага насторожить,
Он от костра чуть-чуть подался,
Свой страх не смел он обнажить.
Слова и смех были; напрасны,
Вновь воцарилась тишина,
Судьбой все были так несчастны,
Что всех настигла здесь война.
Понятно стало, что помеху
Внесли с собою «гости в дом»,
Но чтоб не дать «возникнуть греху»,
Вновь развернулись все кругом.
Шеф встал и кликнул тут же лошадь,
Но не исчез у Пети страх,
Слова он посчитал за похоть,
Мог оскорбиться даже враг.
Один из вражьих офицеров
Другому что-то прошептал:
— Принять, быть может, надо меры,
И прекратить ночной скандал.
В нём затаилося сомнение,
А приведут ли лошадей,
Но проявив, однако, рвение,
Солдат привёл им тех зверей.
— Прощайте, господа, до встречи!
Отдав дань вежливости знак:
— Простите несуразность речи,
Что был несдержан я в словах.
Вновь оседлав своих лошадок,
Нисколько в том не торопясь,
Хотя и был визит не сладок,
Идея, в общем, удалась.
Они поехали не в поле,
А вдоль пристанища врагов,
Где было слышно русских горе,
Всех наших пленных голосов.
Спустившись вниз той же дорогой,
И снова въехали на мост,
Где тот же часовой убого
Свой охранял столь важный пост.
Они всё тою же лощиной
К своим казакам возвратясь,
С себя стряхнули груз невинный,
Самим собою становясь.
Теперь прощай, и командиру
Ты непременно передай,
Что на заре за честь мундира
Должны очистить этот край.
Сигналом общим для атаки
Быть должен выстрел прозвучать,
Такого рода общей драки,
Нам надо чаще применять.
Не мог наш Петя скрыть восторга,
Как смело в стан войдя врага,
Доло;хов умно, очень зорко,
Как взять быка им на рога;
Наметил планы нападенья:
— Я восхищён, вы — наш герой,
Позвольте мне от наслажденья,
Поцеловать за тихий бой.
Он Петино то намеренье,
Сам быстро упредил, сказав:
— Благодарю за поведенье,
За ваш такой спокойный нрав.
4-3-10
В отряд вернувшись из разведки,
Застал Денисова в сенях:
— Ну, наконец, вернулась «детка»,
А я — не спавши, весь в трудах.
Себя корил за свой поступок,
Зачем «сыночка» отпустил:
— Возможно, поступил я глупо,
И сам себя я не простил.
Ну, слава богу, жив остался,
Но побывавши у врага,
В разведке опыта набрался,
В бою не дрогнет и рука.
Ложись, вздремнём ещё немного…
— Нет, мне пока что не до сна,
Я пред сраженьем очень строго
Держу себя — пока война.
Он сел на лавку, отдыхая,
Был полон радужных надежд,
Себе так живо представляя,
Что станет завтра от невежд.
Но как бы Петя ни старался,
Себя удерживать от сна,
Сон в организме просыпался,
И начиналась чувств борьба.
Себе помочь — не впасть в сонливость,
Он вышёл снова из избы,
Свою пополнить в том пытливость,
Про партизанские следы.
Вблизи от этой штаб-квартиры
Виднелись чёрные бугры,
То были как бы интеръеры:
Казачьих люксов — шалаши.
Вокруг, но рядом с их жилищем
Стояли группы лошадей,
Две фуры были им не лишни,
Со снаряженьем для людей.
В овраге кое-где светились
Их догоравшие костры,
Спать многие и не ложились,
Настолько чувства всех остры.
Он подошёл к фура;м-телегам,
Под ними раздавался храп,
Нашёл там место для ночлега,
Под спящим мягкий стлался трап.
Узнал свою он лошадь рядом:
— Ну что, дружок мой, Карабах?
Напоим завтра мы их ядом,
Вольём в их жизнь пред нами страх.
— Что барин, вам ещё не спится? —
Спросил его сосед, казак;
— Нет, предо мой ещё теплится
Огромный вражеский бивак.
Я возвратился из разведки,
Картина вся прогнала сон,
Как вспомню, утром будут в клетке,
В ушах стоит атаки звон.
— Но даже сон и то — короткий
Поможет вновь набраться сил,
И глаз становится столь чётким,
Чтоб вас никто не укусил.
— Да нет уж, не усну от мыслей…
Да, вот ещё — чуть не забыл,
Они меня всё время грызли,
К оружью кремни раздобыл.
Возьмите, у меня их много,
И не отяготит запас,
Всё для полезного итога,
И, дай бог, не в последний раз.
— Да, кстати, притупилась сабля,
Вы не могли бы наточить?
Она в бою, как в поле грабли,
Врага сподручнее мельчить.
— Ну, отчего же, можно, нужно,
Раздался вскоре точки звук,
Он разносился споро, дружно,
Конечно, от умелых рук.
Пока ему точили саблю,
Он влез на фуру отдохнуть,
И «партизанскому ансамблю»
Продолжить сон на добрый путь.
От скуки вновь рождались мысли:
Он — в партизанах офицер,
Они на нём всё время висли,
Как офицера в том пример.
Слияние в войне двух армий,
И регулярной, и простой,
Как будто власти двух тех партий,
Но целью связанной одной.
Ему понравилась их служба,
Она романтики полна,
И эта яркая их дружба,
Геройством катится волна.
И лес, и фуры, «штаб-квартира»:
Изба заброшена в лесу,
И все лесные интеръеры,
И у врага всё на носу;
Он жил в волшебном будто царстве,
Но организм тащил ко сну,
И нет нужды в любом лекарстве,
Вести подобную войну.
Она катилась, как под гору,
Запущенное колесо,
Порой не видимая взору,
Но ясно видна налицо.
Он часто вглядывался в небо,
Оно — волшебно, как земля,
Оно — то ясно, в тучах либо,
В себе реку воды тая.
Они бежали слишком споро,
И открывали массу звёзд,
И бесконечные просторы,
Всю навевая массу грёз.
Глаза вдруг стали закрываться,
В ночной прохладной тишине,
Стремленье сну уже отдаться
Давно рождалось в глубине.
И монотонные в том звуки
Как будто навевали сон,
Его усиливая муки,
Им не поддаться в унисон.
Не спящих этот тихий говор,
Слегка и ржанье лошадей,
И точка сабли — тихий норов,
Вдруг — звуки музыки слышней.
Они приятно щекотали
Настрой на дело всей души,
Они как будто сохраняли
Спокойствие в такой тиши.
Сон сделался сильнее мыслей,
Природу трудно победить,
Как бы те мысли в нём ни висли,
Сон помогает их свершить.
Во сне предавшись наслажденью,
Был отдых телом и душой,
Сон вдруг исчез с тем пробужденьем,
Опять же связанным с войной.
— Готово, ваше благородье,
Как бритва, вот ваш инструмент,
Теперь французское отродье
Должно почувствовать момент…
Очнулся Петя вдруг, мгновенно,
Его был чуток сидя сон:
— Уже светает, право, верно,
И дело «лезет на рожон».
Встряхнувшись, дал ему целковый…
Повсюду зарождался сбор,
И Петя был уже готовым,
Скакать в атаку «в весь опор».