3-1-12а
Несчастье в семействе Ростовых, с Наташей,
Дошло и до сына отдельным письмом,
Его вновь просили все горести наши,
Отставкой вновь скрасить, вернувшись в свой дом.
Никак не могло возвращенье свершиться,
Поскольку кампания требует кровь,
И, чтобы на этот поступок решиться,
Ему свою честь закопать нужно вновь.
Однако совсем отказаться от мысли,
Уважить родителей и Соню обнять,
Не мог он сейчас, но они на нём висли,
Всегда ярким грузом опять и опять.
А Соне ответ свой писал он отдельно:
— Моей ты души, обожаемый друг,
Желание свидеться вновь — беспредельно,
И быть всегда вместе с тобой — безраздельно,
Нет лучшего в жизни иметь мне досуг.
Но мне помешать от возврата в деревню,
Ничто удержать не могло бы, как честь,
Дворянский наш долг, он настолько и древний,
Врагам нашим всем он — что вечная месть.
Теперь, пред открытием новой кампании,
Не только бесчестным мог стать пред собой,
Пред всей нашей братской, гусарской компанией,
Я счастьем своим дам позорный лишь бой.
Та осень с охотой, с любовью в поместье,
Со святками — праздник наш славный зимой,
Никак мне не даст отрешиться от чести,
Защитником быть той отчизны родной.
И этот свой долг по защите отечества,
Привычною жизнью он сделал в полку,
Как необходимость всего человечества,
Отпор посягательствам делать врагу.
Вернувшись из отпуска, радостной встречей
Был принят, как раньше, в родной снова полк,
Обласкан был делом и важной столь речью,
Как он в лошадях слыл прекрасный знаток.
Был он в Малороссию послан лишь с целью,
С закупкой надёжных лихих лошадей,
И по выполненью сего порученья,
Имел благодарность армейских частей.
Он в ротмистры, кроме того, произведен,
Опять получил прежний свой эскадрон,
Который и раньше слыл храбростью «вреден»,
И этим искусством весь полк награждён.
Кампанья нача;лась движением в Польшу,
Всего было вдоволь в войсках всех родов,
Зарплату платить стали на; много больше,
Не та, что была, с тех начала годов.
Войска обновились и личным составом,
А также и тягой, «лошадных» всех сил,
И новым, вновь принятым тоже уставом,
Тот — старый, который себя пережил.
Начало войны наполнялось сознаньем,
Обычно одержанных раньше побед,
На этот же раз — также и пониманьем
Возможных, по ходу, случившихся бед.
Войска отступали по разным причинам,
И мы, оставляя вновь каждую пядь,
Напором врага распрямлялась пружина,
Не знали, как, чем эту силу унять.
А там, наверху, в руководстве войсками,
За знание это своя шла война,
Но честно сказать, как всегда, между нами,
Бездарность царя и двора — вся вина.
Но для гусар и других армии ча;стей,
В разгар наступающих летних погод,
Такое спокойное в деле участье,
С отсутствьем в снабжении всяких невзгод;
То был просто отдых, а не отступление,
При наших пространствах им дела и нет,
Пусть там, наверху, это их неумение,
За всё ОНИ будут держать весь ответ.
Сначала стояли у Вильны, с весельем,
Знакомством с поляками время текло,
Оно насыщалось ещё и бездельем,
Потом оно в пьянство уже перешло.
Получен приказ отступать нам к Свенцянам,
Попутно всегда истреблять провиант,
Но, как и всегда, все «безделия раны»
Заглаживать, мы проявляли талант.
Конечно, талант этот был столь глубоким,
И в нём эскадрон наш весь в пьянстве погряз,
Под этим предлогом грабёж был жестоким,
И в том грабеже гусар каждый увяз.
Под прозвищем «пьяный» остался на память
Тот лакомый лагерь, у тех же Свенцян,
И трудно нам было и пьянство ослабить,
Унять и грабёж, как побочный изъян.
Под тем провиантом уже изымали
Ковры, экипажи и всех лошадей,
А что не могли увезти, то ломали,
Под плачем несчастных в местечке людей.
Но в этом повальном изъятьи и пьянстве,
И не отставал весь его батальон,
Явив всем на зависть пример хулиганства,
Что пять бочек пива изъяты все в том.