2. НАША ПРОЗА
Рассказы
Александр ВОРОНИН
(г. Дубна, Московской обл.)
Член Союза писателей России
КАК ИЗ МЕНЯ ВОРА ДЕЛАЛИ
В 1978 году в СССР был самый пик застоя. Мне только двадцать пять лет, я женился первый раз, твердо решив покончить с холостяцкой загульной жизнью и быстренько, пока голова светлая, сделать что-нибудь полезное для своей страны. Чтобы мое имя потом вписали в энциклопедии, а на малой родине поставили бронзовый бюст, как А.Н.Туполеву в Кимрах. А то треть жизни уже за плечами, там же валяются горы пустых бутылок и рыдают толпы обманутых девушек, а в активе только планы, один заманчивее другого. Как раз в это время и Фортуна медленно, со скрипом, но стала поворачиваться ко мне передом: я женился, снял двухкомнатную квартиру на втором этаже с балконом, устроился освобождённым комсомольским секретарём в строительную организацию и уверенно смотрел в будущее. На работе я был сам себе хозяин, под окном стояла персональная машина “Москвич” с шофёром из моих же комсомольцев – гони, куда хочешь с ветерком. Очень мне такая жизнь нравилась! Я начинал понемногу чувствовать себя лицом, особо приближённым к императору. Заодно внимательно присматривался к партийным и профсоюзным начальникам, примечал, как и что они едят, как пьют, как гуляют и, вообще, что они творят в этой жизни. Все друзья и родственники хлопали меня по плечу и предсказывали впереди широкую и ровную дорогу.
Дело в том, что меня по молодости тогда легко одурманила официальная пропаганда. Я серьёзно верил в светлое коммунистическое будущее и хотел туда въехать на белом коне, если не в первых рядах, то уж никак и не последним. И очень мне нравился модный в то время у лекторов и пропагандистов тезис, что все, кто с нами, сядут в скорый поезд и помчатся прямой дорогой в коммунизм, а кто против или ещё не определился, тех мы оставим на перроне, чистить себя от родимых пятен капитализма и ждать следующего поезда. Если он будет.
Это было самое счастливое время в моей жизни. На работу и с работы я летал как на крыльях, сутками мог заседать в комитетах, сидеть в президиумах, с радостью ездил на все пленумы, встречи и учёбы, любил организовывать субботники, спортивные праздники, вечера отдыха, дискотеки, сдавал металлолом тоннами. Всё у меня шло на взлёт: и в работе, и в семье, и от друзей отбоя не было. Не жизнь, а вечный кайф. И тут меня угораздило приехать с женой в отпуск к её родне в Ростовскую область. Там всё и началось.
Легли в первый вечер спать, сразу стук в окно: “ - Хозяйка, зерно надо?” Тёща выбежала, пошушукалась, бутылками побрякала и меня зовёт:
“ - Пошли, зятёк дорогой, поможешь брезент во дворе расстелить!” Открываем ворота, машина задом заезжает - шух! И пшеница на брезенте – будет, что зимой курочкам и уткам поклевать. Утром затариваем зерно в мешки, и я опускаю их в погреб. Скриплю зубами, но пока молчу. Всё-таки я в гостях, а со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Даже если вся родня жены ворует, я уже вышел из возраста Павлика Морозова. Но тёщин билет в общий вагон нашего поезда в коммунизм я мысленно разорвал на мелкие кусочки в первый же день. Нам с ней не по пути, пусть посидит на лавочке на перроне. В светлом будущем всего полно и всё бесплатно, у неё там сразу пропадёт смысл в жизни – зачем воровать, если у всех всё есть и поровну.
Вторую ночь спим, опять стук в окно: “ - Хозяйка, кукурузу надо?” Тёща выходит: шу-шу-шу! Опять брякает бутылками с самогонкой, угощает ребят, как и в первый раз. Открываем ворота, машина заезжает - плюх! Гора початков на брезенте. Утром раскладываю их на солнышке сушиться и решаю, что пора деньги искать на обратную дорогу. Такая жизнь не по мне, тикать отсюда надо, пока в это болото меня не затянуло с головой.
Не успел. Под вечер заходит сосед, молодой парень, на голову выше меня ростом и в плечах в два раза шире: “ - Яблоки нужны? Зимний сорт – “семеренко”. До февраля спокойно долежат, тогда и продадим по бешеным ценам”. Тёща с женой аж подпрыгнули от радости: “ - Где они, неси скорее!” “ - Знаю одно местечко в питомнике. Давайте зятя в помощь, по три мешка за ходку привезём”. И все на меня так ласково смотрят, мол, выручай, дружок, на тебя одного надежда. А я, как Мальчиш-Кибальчиш перед расстрелом, посмотрел на небо, на жаркое солнышко и спокойно им говорю: “ - Нет, ребята, эти делишки вы уж как-нибудь без меня обделывайте. Я недавно в партию вступил, ещё тушь на партбилете не просохла, а вы мне на шею петлю накидываете... Ничего у вас не выйдет”. И стою, улыбаюсь, хотя внутри у меня всё кипит от ненависти к этим расхитителям народного добра.
Что тут началось! Как меня только не обзывали: и трусом, и нахлебником, и бездельником... Припомнили все мои недостатки, все мои промахи за последние годы, приписали то, чего вообще никогда не было. Я держался и улыбался из последних сил (а я всегда улыбаюсь, когда волнуюсь), и думал про себя: надо же, совсем больные люди, их лечить надо и как можно скорее, разве можно на них обижаться? Но когда они партию стали поливать грязью, утверждая, что все коммунисты воры, я не выдержал и ушёл в сад. Был бы у меня тогда пистолет под рукой, всех троих положил бы рядышком на кукурузу. И рука не дрогнула бы. Вот такой я был идейный. А пришлось залезть на абрикос и просидеть там до темноты, плюясь в их сторону косточками. Не слез даже к ужину, хотя несколько раз звали и даже обещали налить самогонки для храбрости.
Когда вышел из сада, смотрю - на лавочке уже и мешки приготовлены, лежат аккуратной стопочкой. Плюнул я со злости и пошел есть суп с курицей, раз предстояла тяжёлая работа. Не судьба, думаю, стать мне большим начальником. Поймают сегодня с яблоками, сообщат домой, вышибут из партии, пнут под зад с комсомольской работы - и начинай всё сначала. Если вообще срок не влепят на полную катушку, как запятнавшему светлое звание коммуниста.
Когда высыпали звёзды на небе, подкатил сосед на мотоцикле с самодельной коляской, куда влезает, по его словам, десять мешков. Осторожно поехали, не включая фар. Но он местный, раньше тут бывал и всё разведал. Спрятали мотоцикл в высокой кукурузе и через молодые яблоневые посадки идем по вспаханной земле в старый питомник. Ноги все время куда-то проваливаются, ветки хлещут по лицу, со всех сторон какие-то шорохи подозрительные, цикады трещат, не переставая, глаза пот заливает, то ли от страха, то ли с непривычки. Пьяные охранники, стоя в кузове грузовых машин, гоняют вокруг садов, орут, бибикают, палят из ружей - страху на воров нагоняют. Я даже приседать иногда стал, если рядом стреляли, чтобы шальной пулей не задело, а сосед хохочет, мол, у них патроны все холостые или с солью.
Яблок действительно было очень много в тот год. С одной яблони, не влезая на неё, мы ощупью, в темноте набирали каждый по два мешка отборных крупных яблок. Ветки гнулись до земли под тяжестью плодов, а вокруг ствола в два слоя валялись паданцы. У меня сердце ныло от жалости, когда мы выносили мешки к мотоциклу и шли прямо по яблокам, давили их ногами в темноте. Сосед от жадности набил яблоками пять мешков вместо трех, и пришлось две ходки делать, чтобы нам не перевернуться в темноте где-нибудь в овраг.
Всю оставшуюся ночь меня мучили кошмары. Будто вызывают срочно на бюро в горком партии. Захожу, а у них на столе уже мои мешки с яблоками лежат, и все старые коммунисты яблочки жуют. Спасибо, говорят, тебе за яблоки, сынок, вкусные очень, но партбилет, будь добр, положи на стол. Он тебе больше ни к чему. А дальше, ещё страшнее, пытать начали: то мне клеймо на лоб ставили, то ноздри рвали, то какие-то душманы по шариатским законам руку по локоть отрубали. И такая вот чернуха до утра. Чуть молодую жену во сне не искусал, насмотревшись этих кошмаров.
Воровать приходилось каждую ночь. Все пути назад были отрезаны, и я не знал, как буду смотреть в глаза своим товарищам по работе, если вернусь домой. Спросят они меня на собрании: ну-ка, расскажи нам, молодой коммунист, как ты провёл свое первое лето с партбилетом в кармане. А я врать не умею, сразу краснею до ушей. И правду сказать нельзя - стыдно, что до такой жизни докатился. Хотя уже тогда у меня стала иногда мелькать подленькая мыслишка в голове - лишь бы не поймали, зато буду всю зиму бесплатно яблоки есть, в отличие от других простых коммунистов. Поэтому свои документы я спрятал у тещи в саду, на тот случай, если вдруг всё же придут с обыском, то неизвестно будет, кто я такой и откуда приехал - так, просто шёл мимо и никого тут не знаю. Короче, жил эти две недели как подпольщик - ходил то по тонкому льду, то по краю пропасти, то вообще по лезвию бритвы. Однако, с другой стороны, все эти незапланированные приключения вносили немного остроты и экзотики в скучную и однообразную жизнь с женой у тёщи.
Через несколько дней я немного втянулся в это дело и не так остро стал переживать за своё будущее. Раз все воруют понемножку, думал я, то это уже не воровство, а делёжка. Не зря наш мудрый народ в своё оправдание успел придумать кучу всяких пословиц и поговорок типа: “Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё!”
Случались с нами и курьёзные случаи во время этих набегов в сады. В одну из ночей спокойно рвём яблочки, никого не трогаем, никому не мешаем, вдруг слышим, грузовая машина прямо на нас едет по саду. Ну, всё, думаем, засекли нас по спрятанному мотоциклу и сейчас в плен брать будут. Легли на землю и стали потихоньку отползать в сторону. А это оказались такие же воры, только более наглые. Они загоняли машину под яблоню, трясли яблоки прямо в кузов и ехали к следующей. Быстро и хорошо, никаких мешков не надо. Фары они хоть и не включали, но шума и грохота от такого современного сбора было многовато, сторожа могут услышать и незаметно подкрасться. Поэтому мы от них ушли подальше. Вдруг они тоже с ружьями - начнётся перестрелка со сторожами, могут нечаянно ранить. Или пальнут сдуру на шум в темноту по своим, то есть в нас. Бережёного Бог бережёт.
Лишь одно меня в этой истории немного радовало: жена с тёщей резко изменили ко мне своё отношение. Не знали, как угодить за столом, лучшие куски на тарелку подкладывали, в самогонке не ограничивали, понимали, работа опасная и для здоровья вредная. Даже смотреть на меня стали с какой-то гордостью - добытчик ты наш, кормилец ненаглядный, каждую ночь что-нибудь да приносишь в дом. Одним словом, не зять, а золото, не то, что другим попадаются – лентяи да пьяницы.
Два брата жены, узнав о моих успехах в заготовке яблок на зиму, тоже решили приложить к этому руку. Старший жил в двухэтажном многоквартирном доме и не имел своего персонального сада, поэтому пробивная тёща договорилась со сторожами из другого питомника, поближе к посёлку, что нам дадут четыре мешка хороших яблок. Самогонка в счёт оплаты была выдана сторожам авансом и поэтому, когда мы с шурином в конце рабочего дня подъехали на велосипедах к шалашу, где жили приезжие сторожа из Воронежа, то на ногах кое-как стоял только один из них, и тот сначала нас чуть не пристрелил, приняв неизвестно за кого, а потом пытался травить здоровенными овчарками. Лишь когда до его затуманенного тёщиной самогонкой мозга дошло, что мы пришли по утреннему договору, он сразу полез обниматься и стал хвалить тёщу за её золотые руки. Заодно, он нас обоих общупал с головы до ног и всё обижался, почему мы не прихватили с собой ещё по бутылочке. Пока он так причитал, мы приступили к тому, зачем приехали. Процесс сбора здесь был намного упрощён - у шалаша стояли длинные штабеля ящиков с отборными яблоками, приготовленные к утренней отправке на базар или на станцию для погрузки в вагоны. Мы брали ящики с понравившимися яблоками и ссыпали их в мешки. Под разговор о достоинствах тёщи и обещания привезти ещё самогонки, мы вместо четырех насыпали шесть мешков, взвалили их на велосипеды и, кряхтя от натуги, но очень довольные собой, потащились в сторону поселка. (А про сторожей я потом стал собирать даже анекдоты, типа таких: “Гостеприимный сторож заряжает ружьё солью и хлебом”.)
Средний брат жил с семьёй в другом поселке посреди фруктовых питомников и наших проблем у него не было. Мы приехали к нему на мотоцикле в выходной, выпили со встречи и стали хвастаться, как и сколько добыли яблок. Он нас не понял, принял за каких-то недоумков и, повертев пальцем у виска, сказал, что ходит в сады в любое время дня и ночи и берёт столько яблок, абрикосов и слив, сколько ему надо, ни у кого ничего не спрашивая. (Потому что сам работал там, то сторожем, то шофером.) Тут уже мы ему не поверили. И зря, потому что он завёлся не на шутку, вскочил, дал нам по большому мешку и потащил за яблоками. Время было обеденное, на улице самая жарища, да мы ещё хорошо выпили, нас тут же развезло и было совсем не до яблок. Но из жадности мы всё же начали наполнять мешки отборными яблоками. Радушный хозяин шёл впереди нас, рвал яблоки, откусывал от каждого и советовал – брать или не брать с этой яблони. Неожиданно сбоку выскочил сторож верхом на лошади с ружьём наперевес и поскакал к нам. Сгоряча он принял нас за воров, но, увидев своих, сразу успокоился и сел с нами покурить. Пьяный средний брат и дальше продолжал чудить. Желая показать нам, кто тут в питомнике настоящий хозяин, он взвалил наши мешки сторожу на лошадь и тот без возражений быстро отвёз их к дому, пока мы с песнями плелись налегке.
Всё объяснялось очень просто – сторожа как огня боялись пьяного моего родственника и не хотели иметь с ним никаких дел, потому что он был, как сейчас говорят, “отмороженный” на всю голову. То есть, неуправляемый совершенно, как киборг-убийца: глаза оловянные выкатит, рубаху на груди порвёт – и пошёл всех мочить без разбора всем, что под руку попадётся. Даже старший брат, на котором тоже пробы ставить было негде, и тот его в эти минуты побаивался.
С тех далёких дней прошло больше тридцати лет. Воровать я так и не научился. Особенно по-крупному, как теперь модно. Да и само воровство сейчас называют по-другому: приватизация, банкротство, рейдерство, задержка зарплаты, откат и т.п. Для воров придумали новые слова: олигарх, новый русский, бизнесмен. Поэтому и создаётся впечатление, что в стране никто не ворует. Хотя одним есть нечего, а другие покупают за границей дома, старинные замки, виллы на берегу моря, яхты, самолёты, футбольные и баскетбольные команды. Идёт подмена понятий: убийцу называют киллером, проститутку – путаной, бездарь, поющую под фанеру – звездой, афериста – бизнесменом, бессовестного – крутым, честного и стеснительного - лохом.
Так что, рано списывать как устаревшее, знаменитое высказывание нашего историка Н.М.Карамзина, приехавшего в Париж, где его спросили соскучившиеся по родине земляки, мол, как там жизнь в России? Воруют! – вздохнул наблюдательный и умный писатель.
КАК Я СТРОИЛ ЧАСОВНЮ В СПАС-УГЛЕ
Заказала мужа на час. В отличие от настоящего, оказался очень хорошим человеком, простил мне все измены. Теперь живу, прощённой и без камня на душе, ведь главное, что муж простил.
Фольклор
Совместно с дубненскими поэтами больше десяти лет ездил по окрестным городам на поэтические и фольклорные фестивали или встречи с поэтами: в Талдом, Кимры, Конаково, под Тверь в Каблуково. Почти везде попутно посещали местные храмы и монастыри (под Каблуково).
В августе в селе Спас-Угол за Талдомом на родине Салтыкова-Щедрина М.Е. ежегодно проходит фольклорный фестиваль “Яблочный спас”. Перед началом посещаем церковь, могилы родных писателя (сам он похоронен в Питере). Потом у памятника писателю слушаем песни и смотрим народные танцы коллективов из деревень Талдомского района. Поэты читают свои стихи, барды поют песни, местные радуются гостям.
Большое поле напротив церкви обычно к фестивалю скашивают и все желающие валяются на душистом сене. Там же варят яблочное варенье в тазиках и угощают всех желающих. Многие привозят уже готовое варенье в банках. Чай разливают из больших угольных самоваров, стоящих на столах. Что интересно, за все годы в этот день никогда не было дождя, всегда пекло солнце и чай с булочками и вареньем был очень кстати. В дополнение к бутербродам из дома.
В один из праздников, перед началом фестиваля всех желающих пригласили поучаствовать в закладке небольшой часовни на этом поле напротив церкви. Бетонный фундамент был уже готов, рядом стояли два каменщика с мастерками и рикши с раствором. Недалеко на поддонах лежали новые красивые красные кирпичи. Любой подходил, брал кирпичи и шёл с ними к часовне.
Фишка была в том, что каждый кирпич стоил 50 рублей. Деньги надо было положить в ящик перед тем, как отдать кирпичи каменщикам. Сразу выстроилась очередь человек в тридцать. Вперёд пропустили пожилых и заслуженных людей, им стоять на жаре было тяжело. Молодые толпились в конце с одним кирпичом в руке и весело ждали своего подхода к каменщикам. Те хоть и спешили, но делали на совесть, поэтому приходилось ждать.
Кто-то из организаторов строительства рассказывал стоящим в очереди про историю этих мест, кому будет посвящена часовня, какие там будут иконы, какие проходить службы. И в конце то ли пошутил, то ли всерьёз сказал, что один купленный кирпич, положенный в стену часовни, искупит только один грех. Мол, у кого больше, идите ещё за кирпичами. Шутки шутками, но народ сразу заволновался, все стали (кто вслух, кто про себя) вспоминать свои грехи и потянулись за добавкой. Я стоял с одним кирпичом в руке, как праведник и почти святой, но после того, как все мои дружки взяли по 3-4 кирпича, я почему-то занервничал. В голову полезли разные мысли, вспомнил про два своих развода и побежал за вторым кирпичом.
Стоять на жаре с кирпичами в руках было тяжело, но на землю их почему-то никто не клал, все держали свой грех в руках, на весу. Одна молодая, но уже трижды побывавшая замужем талдомская певица надрывалась, прижимая к животу сразу четыре кирпича. Мы беззлобно подшучивали над красоткой в мини юбке и предлагали отпустить ей грехи, или хотя бы помочь подержать кирпичи. Но она на шутки не откликалась, стояла с серьёзным лицом и стойко готовилась сама искупить свои грехи.
Когда грешники закончились, каменщики из оставшихся кирпичей продолжили класть стены, а мы, просветлённые и очищенные, ушли слушать русские народные песни.
Несколько последующих ночей я засыпал и просыпался совсем другим человеком. Даже хотел начать новую жизнь и всё придумывал, как её назову, и в каком направлении она пойдёт. Но потом опять встретил красивую озорницу, начал шалить, безобразничать, забыл все данные у часовни обеты и клятвы. Так что через полгода снова ставил в храме свечки, каялся и прикидывал, сколько на следующий год придётся покупать кирпичей.
СТИХИ ЧИТАЕМ НА ТАБУРЕТКЕ
Слово не воробей. Вы когда-нибудь видели трёхэтажного воробья?
Фольклор
* У меня в воспоминаниях о детских годах есть много интересного и необычного. Один раз летом в деревне дед научил меня матерным стихам и когда приходили гости, через некоторое время после того, как уже хорошо выпили, звали меня с улицы, ставили на табуретку, и я им читал: “Три охотника ходили и убили воробья. Три недели мясо ели и осталось до …я!” И ещё пару таких же стишков. Успех был стопроцентный, изба тряслась от хохота. Уходил я на улицу всегда с полными карманами шоколадных конфет и с пирогами в руках. Угощал или деревенских друзей или вечно голодную собаку деда Жульку.
После застолья мама с папой отводили меня в сторонку и обещали купить в Дубне кучу сладостей, если я буду хорошим мальчиком и эти стишки не буду никому рассказывать в садике. Тем более с табуреточки. Раз их я выучил с дедом, значит, и читать их можно только деду и его гостям в деревне. А в садике тогда учили совсем другие стихи к праздникам и утренникам. И, как послушный мальчик, я их ни разу не перепутал местами. Поэтому всегда был с подарками: как в деревне, так и в городе.
Сохранились фото тех лет, где я позирую в рубашке с короткими рукавами, в сатиновых трусах и в сандалиях с носочками. Так ходил по деревне и в городе. А вот читающим стихи на табуретке никто меня не снял. Тогда фотоаппарат был только у дяди Бори, а он меня ревновал к своим детям. Зато в четвёртом классе я пошёл в фотокружок в Дубне и с тех пор стал единственным фотолетописцем нашей родни. С 1964 года.
* Я не один такой был в то время. Многие знаменитости всех профессий вспоминали позже о своих детских выступлениях.
Поэтесса Инна Кабыш в пять лет читала наизусть стихи любимого Маяковского. “Меня ставили на табуретку и заставляли читать. И я с восторгом лепетала:
Я волком бы выгрыз бюрократизм.
К мандатам почтения нету.
К любым чертям с матерями катись
Любая бумажка.
Но эту…
Взрослые пожимали плечами: вот ведь не только знает, но и понимает”.
(ЛГ № 28, 19-25.07.2023, с. 10.)