Шёл дождь. Она ждала вингсьюта.
Он должен был вот-вот с шестка
к ней ломануть, чтобы отсюда
упечь в заморские шелка.
Зачем же мы тогда в келейной
сошлись кафешке с ней? По кой
ляд говорим? Зачем ко мне в ней
серотонин совсем плохой?
Обман любого полувздоха
её был выверен. И тут
всё справедливо, но ведь плохо,
когда совсем уж и не врут.
— А знаешь, я живу снаружи
других не хуже, а — вполне, —
она сболтнул вдруг. Но хуже,
с того ничуть не стало мне.
Ответ же был мой укорочен,
кой чёрт копаться в пустяках:
— Я, знаешь, сманенных — не очень,
и прибранных — не на руках.
Я был не прав, но не был крайним
в тех отношениях. И всё ж:
двух зёрен, смолотых раздраем,
в единый колос не соткнёшь.
Она задумывалась дальше…
А я, устав от этих «не»,
в другую сторону — и фальши
её хватало мне вполне.
Шёл дождь. И вдруг она: — А знаешь,
а знаешь ли, пещерный, ты,
как подмывает девку замуж
гормоны, маменька, хиты,
когда ни радости, ни денег,
ни четырёх отдельных стен
и надо бы давно из девок…
а то не вылезешь совсем?
Ты кипятком таким не прыскал.
Вот потому и с тем я, кто
умом горазд мой каждый пиксель
монетизировать легко.
Поверь, любая тщится нюшка
взять хоть какой от жизни толк,
когда в облом на авенюшно-
пацанском шпарить по хот-дог.
И я рвалась куда-то деться,
повыбирать из разных схем,
локаций. Я ж простая девка,
мне не до Солнечных систем.
Мне подойдёт любая сборка.
А там — и стерпится, дай бог,
и слюбится так, что работа
с фрилансовых собьётся ног.
Под вечер — сон, откуда тралом
ни в мир не сдёрнешь, ни в турне,
ни в пир. А рай, на то и рай он,
что под рукой на стороне —
в пустой гостинице, в халате,
в сабо на босу ногу, в снах,
в снотворных, в базе данных, в БАДе,
в зеркалке той, что на сносях
страдает выставками, — тем он,
похоже, и бодрит мадам,
за атлантическую темень
в роскошный списанную хлам.