Mon Dieu! Quelle vache de gueerre.
Господи! Как жестока война. (франц.)
Его несли мы с ничьей земли, а лучше бросили б так;
К чему, рискуя шкурой, спасать того, кто почти мертвяк?
И к чему подмога ему нужна под шквальным огнём,
Если пуля в башке, жизнь на волоске, дырки сплошные в нём?
Но всё ж, дотащили мы его. Грязь же! страшней чумы;
Петлял высокий, скользкий окоп – о, там нахлебались мы!
То бьёмся о стенки с ним, то скользим, он же - стона ни одного;
В крови и в поту, хоть невмоготу, мы несли его, как своего.
И вот он здесь в блиндаже лежит, санитарный ждёт драндулет,
Пожимает врач плечами над ним, припечатав: «Шансов нет.»
Мы сидим, дымим за партейкой в бридж на соломой крытом полу,
А над нашим матом за вдохом вдох клокочут, как храп, в углу.
На соломе в карты режемся мы, зубоскалим и ржём подчас,
И не скажешь так, что заклятый враг чуть меньше мили от нас.
Тянется, как кишка, медпункт; при свечах не видать границ,
Пляшут свет и тень на глине стен, на щетине каменных лиц;
И пока мухлюем в прогорклой мгле, лишь храп достаёт больной,
Кто б думать мог, что смерть наш мирок смахнула своей метлой.
И-эх! И я пропускаю ход; встаю размяться чуток;
От спёртой вони тянет зевать, прикурить ищу огонёк,
Подгребаю к ближайшей свечке я, где как раз лежит мужик,
В тусклом свете бел он совсем, как мел; я глазею какой-то миг
Тихо и пристально на него – и странная мысль, как дрожь:
Ведь этот бош на носилках так неприятно со мною схож.
Понятное дело, сбивает с ног такой поворот в уме.
Как вроде бы я лежу пластом с головой в крови, как в чалме,
В шинели не серой изголуба, а в серо-зелёной тут,
И выбил один мой глаз стрелок, и мозги наружу прут;
Как меха кузнечные, ходит грудь вверх и вниз ходуном,
Со щеками, словно могильный снег, с запёкшимся чёрным ртом.
Да будь ты проклят! Как у меня, и кольцо на той же руке,
И на шее, также, как у меня, на почти гнилом шнурке
Висит с лицом жены медальон; я смотрю с другой стороны:
Так я и знал... потому что там три детских мордашки видны.
Девочки, три ангелочка в круг сбились со смехом в глазах,
Всё как обычно – бантиком рты и бантики в волосах.
«Чтоб тебя!», говорю, «Уел; я наклепал только двух»,
Под рубаху сунул вновь медальон; и что-то упал мой дух.
Ничего весёлого видеть как Господних трудов венец,
Прессом раздавлен всмятку, стал грязный прах под конец.
Ничего весёлого в стонах нет; но не этим я смущён,
И не той тоской, что явилась с ним, а тоской, что оставит он.
Ведь его уход открывает дверь в трагический мир скорбей,
И тому, кто любит, судьба прожить много его смертей.
А я за карты сажусь опять, да всё отвлекают меня
Мысли о трёх соплюшках вдали, где нет ни мин, ни огня.
Он ведь бош, а война есть война, и мы все тут без козырей;
И всё равно, стало б легче мне, прибудь фургон поскорей.
Меньше одним врагом, но я чертовски рад, что не стал
Тем парнем, кто голову снёс ему, тем снайпером, кто стрелял.
«Что-что, играем без козырей? Пардон, промахнулся, сэр;
На секунду отвлёкся в мыслях я...»
Mon Dieu! Quelle vache de gueerre.
Марья Иванова http://stihi.ru/2021/06/11/7963