На историческую тему. За лютиком

Перстнева Наталья
Голова (Мы с Карлом)

Семнадцатый ужасный век,
А, между прочим, в нем
Идем мы как-то с королем –
Вокруг и плач, и смех.

Идем мы как-то с королем
Под крики «тру-ля-ля!»,
Толпа увидела живьем
Меня и короля.

Ее приветствуя кивком
(Сильней стараюсь я),
Король гуляет босиком,
Я выше короля.

А надо мною синева,
Прекрасный славный век!
И я – в короне голова,
И чертов дровосек…


Что-то ворон

Что-то черный пролетел
Что-то горькое пропел
Ворон ворон без тебя
У меня до смерти дел

Он махнул крылом
Он сверкнул зрачком
Было не могло
Сразу отлегло

Загудела семья
Вороного воронья
А за пазухой моей
Тот кто вас черней

Тот кто вас главней
Не накаркаешь
Приходи за ней
Хоть с подарками

А душа такая -ять
Не подстроишься
Помирать ей что плясать
Да и что еще

Остается петь с тобой
Песни черные
Если ты и сам дурной
Мы придворные

Как слетаем от щелчка
С горки кубарем
Так тебя как петуха
Спишем в убыли

Ворон ворон ты о чем
Песней маешься
Ей привычней с кумачом
Обознаешься


Теремок

«Отсель грозить мы будем шведу…»
И швед, и прочий осмелел,
Забыл далекую победу,
Разнес скульптуру и уел.
Как будто вовсе не осталось…
И не осталось ничего –
Ему напомнить надо малость
Из теремочка своего.


Пешка

Я хожу из клетки в клетку,
Думаю, какие львы
У меня случались в предках,
До потери головы…

Рядом дураки и дуры,
Лучше выглядеть нельзя.
Что там лошади и туры –
Обещание ферзя!

Это греет даже в пекле,
Рать глядит из-за спины.
Наземь падают, как кегли,
Карфагенские слоны.

Ну и как вам ход блохою?
А могло бы повезти…
Нам бы небо голубое.
Нам бы поле перейти.

Где ладьи, где офицеры?
Поле – чистая стезя.
Все танцуют хабанеру.
Это игры без ферзя.


Сады

Ты говоришь о пустяках,
Они впиваются как гвозди.
Вот эти дырочки в руках,
Вот эти никнущие грозди,

Должно быть, это мы и есть.
Ну как тебе в саду искусства?
Придет лиса… Да ей не съесть,
Ей так, пощупать взглядом чувства.

Потом в улыбке унести.
Потом глумливо облизнуться.
А как бы славно подмести
Ее хвостом слепые блюдца!

Но мы прозреем, не дай бог,
И сбросимся Семирамидой
С садовой рейки на песок.
Хоть не покажем даже вида.


Этот город

Этот город вечно пляшет,
Вечно пляшет и поет.
Я ищу свою пропажу,
Я заглядываю в рот
Площадей и закоулков.
Всюду хохот, всюду звон.
Вот ведь чертова прогулка!
Мы звеним – и я, и он,
Одинаково разводим
Рукавами до утра.
Ни на что ты, брат, не годен.
Да и ты, его сестра.


Божьи коровки

В воздухе божьи коровки
И прочие носятся жалости
Октябрь гуляет по бровке
Дунет вот-вот – и пропало все

Я прохожу по небрежности
Как это все называется
Берег начало безбрежности
Только тебя не касается

Ты на краю балансируешь
Небо такое прозрачное
До горизонта счастливое
Будто вот-вот заплачется


Музыка

Птицы сбросили желтые перья,
Обгоревшая кожа шуршала,
И считала я пальцы деревьев,
И себя только недосчиталась.

Нам хотелось над кем-то заплакать,
Но не стоили слезы счастливых…
Наша верность приходит собакой…
Это все-таки было красиво.

И любви ускользающей крылья
Шелестели. И некому плакать.
Наша верность приходит собакой
К нашей пригоршне пепла и пыли.

А теперь, когда все это мимо,
За деревьями птичьи скелеты,
Сделай так, чтобы было красиво,
Для нее и которого нету.


Если не тонет птица
                Т. А.

*
Рыба и так не тонет
Птице надо держаться
Можно потом разбиться
Можно и помешаться
Воздух в моих ладонях
Он ничего не весит
С песней про тонн шестнадцать
Сколько же весит песня

*
Вот летит птица
Следи за ее полетом
Столько любовь длится
Взмахи ее годы
Верность ее вечность
Сколько летит птица
В сердце ее наконечник
Ты хороший охотник
Не промахнись сегодня
Вот тебе мертвая птица


Товарищи

Когда отчаешься найти
И собеседника и друга –
Тут лес минутах в десяти,
Все одного с тобою круга

Товарищи по немоте –
Столпы, философы, поэты,
Березки в чистой красоте…
Но только хочется не это.

А в остальном его верней
И не отыщется приятель.
Он крепко держится корней
И обойдется без объятий.


Пьеса

А мне бы жизнь перечитать,
Понять, как может нищий сытого.
Но эта старая тетрадь
Не то, что станешь перечитывать.

Куда занятнее пустой
Театр, оставленный актерами,
И все, что спрятано тобой
За пьесой, репликой и шторами.

Вот то упавшее перо,
Плащи и мантии с мушкетами.
Вот Коломбина и Пьеро…
Пожалуй, даже ради этого.


Соседка

Вселенная! Ну то есть Бог,
К чему тебе беседы
О том, чего поэт не смог?
Он был твоим соседом.

Ну, то есть по ночам шумел,
Синячил, как покойник,
Когда в объятиях висел
Твоих, не рукомойник.

Ну то есть тот, кому плевать
На чистое искусство.
Поэзия такая блять,
Попробуй прикоснуться,

Глядишь – и рукава в крови,
И пальцы не в сметане.
На подоконнике – лови –
Он пригласит на танец

Не то что девушку в цветах,
Такое сдуру редко,
Но этот мир, и этот страх,
И вот тебя, соседка.


За лютиком (Восьмой рыцарь)

Семь рыцарей сошлись тогда
Под круглою луной.
Сказал им главный Борода:
«…Но должен быть восьмой.

Иначе дело не пойдет,
Так рукопись гласит.
Кто первым выйдет из ворот –
Мудрец или пиит, –

Тот и поднимет славный меч,
Торчащий из земли… –
И чтобы возгласы пресечь: –
Но вы же не смогли».

Положим, это ржавый гвоздь,
Никто и не хотел.
Скорей беги на помощь гость,
Покуда жив и цел!
………

Мудрец над книгою мудрил
И мыслью воспарял,
Был занят, в общем, не спешил.
Поэт слегка проспал

И к вечеру как раз окреп
За лютиком пойти.
А значит, волею судеб
Сошлись в лесу пути

Семи бесстрашных молодцов
И нашего бойца.
Судьба, она, в конце концов,
Не обознается.
………

Итак, упал суровый взгляд
На светлое чело
Того, кто было сдал назад,
Но снова не прошло.

Поэт был с почестями взят,
К присяге приведен,
И, как легенды говорят,
Заговорил и он.

Не то чтоб сразу точно в масть,
Но раз уж быть беде,
Он молвил, банды не страшась
Героев: «Лютик где?»

«Да, это истинный храбрец!
Как с мясом молоко,
Кто красоту и жар сердец
Соединит легко?

Вон там, где лысина блестит,
Начертано луной,
Что ты особенный пиит.
Короче, завтра в бой.

…А лютик где? Коварный маг
Заколдовал цветок.
Стоит тот немощен и наг
И ржав… Но это что!

Он обесцветит целый мир,
Когда не встрянешь ты!»
Поэт ответствовал: «Но, сир,
Я только рвал цветы

И тяжелее не поднял
Гусиного пера…» –
«Ну, стало быть, твой час настал.
Пора, мой друг, пора.

Сказал не я, но все равно
Торжественно звучит.
Не спорь с судьбою и со мной,
Я сир, а ты, пиит?»

Пиит, как водится, упал
И духом, и вообще.
Луны безжизненный опал
Синел в его в плаще,

Должно быть, холод зимних роз
И тонкость нежных чувств
Он передал бы и донес,
Но рыцари искусств

Не понимали, кроме драк
И крепкого вина.
Во всем средневековый мрак
Виновен и луна.

Не вем, но что-то пролилось,
Как к спичке керосин,
Он семерых озрел один
И вырвал вещий гвоздь

Из декольте сырой земли.
Ну ладно, из груди.
А вы бы в полночи могли
Вот с этими людьми?..

Осталось только тет-а-тет
С неведомым сойтись,
За все потребовать ответ.
И колдуна найти.
………

Вот миннезингер на простор,
Выходит, травы смяв,
На человечий разговор
С властителем отрав.

Колдун во тьме захохотал
И звезды погасил,
Свихнувшийся Сарданапал.
Но так же жизнь любил.

А кто за это порицать
Надумает его,
Того не вынесет тетрадь.
Любовь сильней всего.
………

Сошлись они, огонь и лед
И жизнь с небытием.
Сейчас как атом громыхнет…
Давай, пока живьем,

Отметим этот бренный миг,
Истории финал.
Чей римский дух пред ним возник –
Тигеллий, Ювенал?

Сверкали искры, дым столбом
Поднялся до небес,
Дух ворона взмахнул крылом –
Упал безмолвный лес.

Как покружился, так пропал.
А мог бы и помочь.
Бледнел в предчувствие опал,
Была беззвездной ночь…

Ты что-то помнишь про нее?
Она забыла всех.
Так за твое небытие!
За призрачный успех!
………

Колдун, конечно, победил
И все к чертям разнес.
Но кто о том пролил чернил
И бренди – вот вопрос.

Любви ли слово начертал
Пиит своим гвоздем,
Никто не ведал и не знал –
Он спит младенца сном

Среди акаций и берез.
Немного подождем,
Сей меч и пьяница при нем
Прибудут на допрос.
………

Потомок! Что тебе в пыли
Искать следы борьбы?
Все восемь рядом полегли.
Но если у судьбы

Решишь потребовать отчет,
То знай, она не спит.
А лютик после прорастет
Там, где упал пиит.


Лютики

Бежать к себе и от себя,
Без отдыха бежать,
О чем-то брошенном скорбя,
И камни собирать.
Вот здесь написано: «Он жил».
На этом: «Для чего?»
За ним безмолвие могил,
И где-нибудь его
Заросший лютиками холм
На берегу чужом,
Где бесконечный шелест волн
Не плачет ни о ком.