К СОЛНЦУ ПОВЁРНУТАЯ ДУША
О судьбе и творчестве Татьяны Грибановой
Проза орловской писательницы Татьяны Грибановой – равно как и её поэзия – уникальное явление в современной русской литературе. Впрочем, я бы не задумываясь приравняла грибановскую прозу к поэзии самой горней высоты и самого высшего разряда – за её насыщенную, неиссякаемую образность, прочно слитую с гармонией стиля и высотой духа. Духовный и жанровый продолжатель Бажова с его мудрыми и поэтичными сказами и пришвинских традиций, несущих любовь к русской земле и к родному слову, наполненных наблюдательной изобразительностью и добрым, приветливым, созидающим взглядом на любую, даже самую незначительную малость, Грибанова создаёт – а вернее, воссоздаёт! – мир утраченной России, с точными и хваткими деталями, узнаваемыми особенностями быта и уклада, яркими русскими характерами и у само́й жизни подсмотренными сюжетами.
Приём Татьяны как рассказчика неназойлив, однако крайне выразителен: основной нерв содержится не в эффектных разворотах действия, а в самой ткани рассказа. Не затейливые хитросплетения фабулы увлекают читателя, но сам удивительно мелодичный и проникающий в душу рисунок текста, где каждая протянутая событийная ниточка, точно вешняя вишня цветом, обрастает подробными и остро выхваченными из полотна реальности образными оттенками и штрихами.
И льётся-переливается реченька рассказа, завораживая читателя не только душевностью и ладом, но и языковыми деликатесами, взятыми у самого народа и бережно сохранёнными автором, а затем щедро и великодушно донесёнными до нас.
Кому-то, возможно, в грибановских просторечиях и диалектных выражениях, в её такой порой густой пасторальной архаике может почудиться нарочитость, чрезмерность – я же напротив вижу здесь безыскусность речи человека, взращённого на исконной нашей, природной языковой культуре, на деревенских байках и частушках, человека, встававшего в детстве с петушиными рассветами и впитавшего с молоком матери эту знобкую, ядрёную, пересыпающуюся звонкими эпитетами и вековечными народными присказками речь. Человека, не по книжкам да учебникам изучавшего жизнь народа, а в самой его глубинке, в гуще, в естественной его среде – деревне, где воздухом, как и родной речью, не дышат – его пьют словно парное молочко от родимой бурёнушки, словно морозный колкий вьюговей, словно вольное русское небушко, расшитое диковинными жемчугами звёзд…
Оттого-то так всецело, так больно и горячо принимаются грибановские рассказы читателями, что они до сердечного спазма, до головокружения входят в душу, обнажая её до донышка, высвобождая, очищая от скверны всего чуждого, пришлого, наносного…
Татьяна Грибанова родилась в небольшой деревушке Игино на Орловщине. Имя девочке дали, по настоянию её бабушки по материнской линии Анны Григорьевны, которая в детские годы занималась её воспитанием, в честь святой великомученицы Татьяны. Пока родители учились в Орловском пединституте, по воспоминаниям самой Татьяны, «бабушкино воспитание (до самой школы) сводилось к разъяснению нехитрого деревенского быта, приобщению к раннему труду в доме и огороде. С Божьей помощью она занималась целительством односельчан, тонко чувствовала природу. И днём, и ночью двери распахивались навстречу чужой беде: бабушка Анна Григорьевна и роды могла принять, и «порчу» молитвой снять. Долгими ночами в Красном углу просила она своими молитвами у Господа здоровья для родных и знакомых».
Таким образом в душу будущей писательницы ненавязчиво, очень естественно входило православие с его христианскими заповедями и мудрым народным укладом. Этот удивительно соразмерный и приноровлённый ко всем нехитрым крестьянским нуждам быт писательница подробно и очень искусно передаёт в своих воспоминаниях о самых ранних годах своего пребывания на свете: «Вот я просыпаюсь в подвязанной к потолку люльке. Она опущена на такую высоту, что бабушка, сидя за ткацким станом, может в любой момент меня подкачнуть. Копошусь в одеялах, сбрасываю поясок-свивалень... Выбравшись из баек-фланелек, устраиваюсь половчее и дивлюсь, как сторожко такают в тишине ходики с охрипшей престарелой кукушкой; как сноровко управляются бабушкины руки с мельтешащим туда-сюда челноком; как, поддев коготком, выкатывает из плетёной корзины и гоняет по горнице разноцветные шерстяные клубки мой не знающий ни рода, ни племени (хоть и дёргает у бабушки из прялки «куделю», а всё-таки самый обожаемый друг!) полосатик Барсик. И вообще – вокруг столько манящего! Да хотя бы дедушкина недоработанная со вчерашнего вечера плетушка. Ишь, развалилась в углу хаты, будто барыня! Мир вокруг меня такой огромный, и конца и края ему не видать! К тому же пока он для меня совершенно неведом и таинственен. И это так здорово! Всю оставшуюся жизнь можно заниматься его разгадыванием...»
Впрочем, в этом укладе многое было продумано не только для развития женских навыков и хозяйственной сноровки девочки, но и для возвышения духа и ума, для обогащения сердца. Так, прошедший войну дед любил усаживать внучку на колени и занимать её невероятно интересными фронтовыми рассказами. Маленькая Таня часто с увлечением копалась в домашней открыточной шкатулке, где хранились его боевыми награды – за Сталинград, за Днепр, за Варшаву, за Берлин… К устным рассказам добавлялись и книги, которые мама-студентка привозила из города – это были Чуковский, Барто, Сладков и, конечно же, Пришвин. Всё это с самых первых шагов девочки на земле воспитывало её духовно, будило в ней творческое воображение, взращивало и укрепляло её языковое чутьё и память, создавая прекрасную основу для собственных будущих поисков смыслов и тем, сюжетов, образов и жанров.
Ну и, конечно, любимая бабушка, которая, пожалуй, более всех остальных зародила в любознательной внучке любовь к народному языку, уважение к своим корням. Вот что сама Татьяна говорит о своей бабушке Григорьевне: «Общение, разговоры с ней выпадают целительной росой на мою разгорячённую душу. Хочу того или нет, но слово Божие благодаря бабушке оседает и накапливается в потаённых пластах моей детской души, омывает и подпитывает её корни, закрепляется в ней навечно, чтобы не сумела забыть Христово ученье, чтобы когда-нибудь и мои внуки узнали его от меня. Моей ранней весной мудрая бабуля, несмотря на безбожные времена, умудрилась посеять во мне, словно на нови, на только что вспаханном поле благодатные семена Православия, и теперь даже в самые горькие минуты взгляд мой и сердце моё устремлены в просветлённые выси».
Отучившись, родители вернулись в родные места, где ещё сорок лет преподавали сельским ребятишкам школьные науки: мама – русский язык и литературу, а отец – иностранные языки. По стопам отца пошла и юная Татьяна, по окончании школы поступившая в тот же орловский педагогический на «иностранный» факультет. Тяга к стихосложению и живописи, которая к тому моменту у девушки уже ярко проявилась, временно ослабла из-за трудных учебных лет, неизбежных бытовых сложностей и проблем: работа, затем – встреча с будущим мужем, рождение детей…
Но властный зов писательства, необоримая потребность создавать свои миры и делиться с читателем опытом, знаниями и чувствами неуклонно брали своё, требовательно врывались в жизнь, переполняли душу. Стихи, рассказы, воспоминания стали перекочёвывать из схронов памяти и воображения на бумагу, из заветных потаек души – поближе к читательскому сердцу. И вот уже в 2008 году вышла первая книга стихов «Апрель», проиллюстрированная дочерью-художницей Анной Грибановой, преподавателем живописи в московской Академии Ильи Глазунова. А через год, после выхода второй поэтической книги «Прощёный день», Татьяна Грибанова была принята в Союз писателей России.
Постепенно появились публикации в российских литературных журналах, пришло признание, а с появлением соцсетей – и большая читательская любовь. Практически неизменно под всеми грибановскими постами – восторженные отклики, слова благодарности, добрые и чистые эмоции. И такой неподдельный интерес к творчеству этой замечательной писательницы не случаен – напротив, абсолютно закономерен. Каждый находит в рассказах и стихах Татьяны Ивановны то, к чему так тянется русская душа – приметы быта и времени, знакомые диалектные словечки и описание православных праздников, в конце концов ту простоту, истинную близость к природе и волю, без которых русскому человеку долго не прожить. Читатель невольно, иногда даже безотчётно откликается на те опознавательные знаки родного культурного кода, которыми плотно насыщена природа грибановского письма, и испытывает подлинную радость от узнавания, погружения в родную стихию и пробуждения родников памяти.
Взять грибановский рассказ из книги коротких рассказов и миниатюр «Узелки на память» – «На свету», где незнакомая старушка на сельской автостанции напомнила героине её собственную бабушку Григорьевну. Рассказ внешне бессюжетен, воспоминания льются, переходя одно в другое, наплывают вешними волнами, окутывают читательскую душу своими чудодейственными токами, незаметно поддерживая и врачуя. Называет героиня свою бабушку совсем вышедшим из современного обихода словом «родимая» – так прежде в народе ласково обращались к матери, сестре, жене или даже просто знакомой женщине. Какое тёплое слово, как обережно оно ложится в контекст рассказа! Благодаря таким словам и понятиям перед глазами во всей своей объёмности встаёт быт русской деревни прошлого столетия: со всеми этими платками-«подшалками» и «белокрайкой» – это когда белая полоска идёт по краю платка, «узляком» (это завязанный в узелок небольшой вещмешок или платочек), «хархарами» (в донских и орловских говорах – плохонькая одежонка, тряпьё), «перевоем» (от слова «перевить») и узелком-«репушком», «крашенками» (ну, это понятно – пасхальные яйца!) и «жарёхой» (вкусное слово, обозначающее в основном жареную картоху с грибами, а коль свинью забьют – то и с мясцом) – и другими не менее сочными выражениями и словечками. Всё это разом обрушивается на читателя и хошь не хошь, а возвращает нам нашу родовую память, ведёт нас к самим себе, к нашим истокам.
С таким же сердечным теплом и уважением к самым рядовым, но таким необходимым и неизбежным повседневным занятиям и проблемам простых людей написан и рассказ «Под Ильин день» – об ураганном ветре, принёсшем пожар на скотный двор, о совести и бесстрашии, любви, вере и надежде.
В рассказе «Забытая зима» невероятно колоритно описан деревенский быт, устроенный просто и мудро, близкий к природе и, конечно, пронизанный народными и православными традициями. Произведение изобилует образными, яркими, поэтичными выражениями, сравнениями и метафорами: «И пока я, обивая снеги, топотала на крыльце валенками, скоргыкала по ним бурьянным веником, пока, скинув отцовский собачий полушубок, чебурахалась у рукомойника, перемёрзлой калиновой ягодкой раннее декабрьское солнце уже покатилось по чистому раздолью хуторских полей. Сквозь запотевшее кухонное окошко, смотревшее на восток, заклубилась, просы;палась перламутровая пыль. Радостней и задорней разгулялось, загудело в не прикрытой заслонкой печи. Высветляясь, стала всё чётче проявляться житейская утварь: большой выскобленный стол, на нём, посерёдке, накрытый клетчатой тряпицей кубан, престарелый резной буфет со стопками тарелок и мисок, с графином смородиновки, с ещё бабушкиной выщерблиной по самому краешку глиняной солонкой».
Казалось бы, никакого особенного действия, никаких небывалых, надуманных, фантастических, как нынче принято у иных новоявленных прозаиков, событий, а поди ж ты – какая прозрачность чувства, какое пристальное внимание к деталям, какое искреннее любование самыми, казалось бы, ординарными вещами! Нельзя не отметить и талант Татьяны Грибановой как пейзажиста – её природа бесконечно одушевлена, зрима, выпукла, живо взаимодействует с героями и естественно вплетается в повествование, осмысленна и волшебна! Но самое главное, пожалуй, – этот уникальный грибановский дар из самых обычных, повседневных вещей, забот, мыслей и дел вытаскивать на свет Божий поэзию! Кажется, всё, чего касается её чуткий взор художника, вдруг светлеет, оживает, преображается, становится значительным и незаменимым. Писательница словно всем этим хочет сказать, что нет несущественных вещей в жизни, что каждый миг бытия исполнен Божьего света и благословения, каждый день его должен быть человеком прожит не зря, не в праздности, не в пустомельстве, не в унынии…
О том же – и великолепный рассказ-притча «Неувядка», где через образ русского цветка бессмертника показан весь неустрашимый, стойкий и целеустремлённый русский характер: «Как распустятся крошечные соцветия, напитаются восковым смоляным духом, так и не гаснут жарким солнышком на фоне боровых сизых да малахитовых мхов ни день, ни недели, ни месяцы. Вьются, бегают по ним в радости всякие-разные мураши да блошки. Бабуля, ведавшая, как мне кажется, всё на свете о целительных травах и кореньях, благоговела перед неувядкой и держала её на особом счету. А как иначе-то? Ведь ещё в дремучей древности русичи наделяли её сверхъестественной силой. Наши пращуры не сомневались в том, что душа умершего переселяется в этот необычайный цветок, чтобы передать близким свой последний поклон».
Подлинной мощью, недюжинной богатырской силушкой русского народа веет и от совсем небольшой зарисовки «Начало» – о приходе весны, о самых первых шагах её на земле, о преображающем её воздействии на весь крестьянский уклад, на всё живое. Читаешь – и вот уже чувства и мысли сами собой приходят в гармонию, словно кто-то невидимый гладит по голове и говорит: не печалься, в мире как было, так и есть – главное любовь, и сила её света победит тьму, обязательно победит…
В своей книге «Колыбель моя посреди земли» Татьяна Грибанова так описывает день своих именин: «Замечательный праздник – именины! Душа тонет в блаженстве! С купанием, оттиранием «до блеску» (загодя, ещё с вечера) в большом жестяном корыте, пропахшем духовитым земляничным мылом, с самым ранним подарком – дедулиной, спрятанной под подушку, вырезанной из ракитового сучка дудочкой-свистулькой. Со сшитым мамой (тютелька в тютельку!) на недосягаемой для меня заветной игрушке – швейной машинке – нарядным, с оборочкой по подолу, платьицем. С папиными новыми книжками про Снегурочку да про зайкину избушку, с покупными карамельками-подушечками. С утра бабуля умывает меня водицей из маленькой склянки с Божницы, даёт глоточек испить и важно радует: «Ну, солныш ты мой яснай, готовься менины справлять!» Только много лет спустя узнаю, что в старину Татьянин день называли «Солнышем», потому и бабушка меня так ласково называла. А ещё этот праздник известен как Татьяна Крещенская. Дня за окошком ровно на «воробьиный скок» прибывает, но сила солнца уже обретает значение. «Солныш» – так называется самое тёплое место в доме, «к солнцу повёрнутое» – устье печки... А солнце ещё с древнейших времён для славян, особенно для русского народа, имеет священный смысл».
Вот и объяснение (частичное, безусловно, но немаловажное!) и всей магистральной линии грибановского творчества – православный свет, свет любви и добра, который несёт она в своём слове людям, лечит души, освещает путь, выправляет духовную гнутость… И это не просто стихи или рассказы – это самая настоящая миссия, судьба, которые несёт Татьяна Грибанова светло и высоко, словом своим как истинным солнцем освещая все закоулочки читательской души, чтобы там не осталось ни одной затенённой полянки, ни единого запрелого пенёчка… Особенно сейчас, когда идёт битва добра и зла на Земле и когда весь западный мир с его лицемерными ценностями и безбожием ополчился на Россию, этот свет так необходим не только каждой русской душе, но и всем честным людям, не желающим утратить звания Человека. И тянутся к этому солнышку, словно подсолнухи, читательские сердца, раскрываются доверчиво и впускают в себя трепетно грибановский мир, чтобы навсегда сделать его своим.
Валерия САЛТАНОВА
******************************
Критические статьи о творчестве Татьяны Грибановой и рассказы автора с иллюстрациями Анны Грибановой – в альманахе «Гражданинъ» № 8 (стр. 98, 308, 312)
Читать альманах «Гражданинъ» № 8:
https://www.calameo.com/read/005053971113385934280
Скачать альманах «Гражданинъ» № 8:
https://cloud.mail.ru/public/62YY/dsKvd7rdF