Как известно, всё, что не убивает нас,
Убивает, просто не сразу.
Молчащий мир, зверствующий хамас,
Новости, сжавшиеся до Беэри с Кфар Азой.
Бурые кляксы расползаются по листам
Свежих газет. Но редактор следит за тоном.
По кампусам бродит призрак "фри палестайн"
Изуродованным нравственным камертоном.
В кои-то веки обедаем вчетвером.
До ужасов далеко, целых два клика мышкой...
- "Мама, - спрашивает дочка, - это уже погром?"
- "Нет, малышка."
На паре домов ночью намалевали звёзды,
Дети в школе шутят про юденфрай.
Бросить всё и уехать ещё не поздно.
Уехать и бросить всё ещё не пора.
Соседи что-то обсуждают, слегка опуская взгляд,
Но если кончилась соль, мы ходим к соседям.
В конце концов мало ли, что они говорят.
Понадобится - уедем.
Кто-то сбегает к сараю за топором,
Кто-то проверит, как кухонный нож наточен…
- "Мама, это уже погром?"
- "Нет, доча."
Как же мы здорово научились не замечать
Расставленные предками вехи.
Лет двадцать пять назад я заснул на час,
Чтобы вынырнуть в двадцать первом веке -
В огромном свободном мире, где предрассудкам бой,
Где люди становятся лишь добрей и мудрее,
Где каждый готов любую тварь уравнять с собой,
Где можно быть кем угодно. Даже евреем.
Но и в нашем веке, и в веке двадцать втором,
И в двадцать третьем, и дальше, пока не канем,
Девочка спрашивает: "Мама, это уже погром?"
И ответ прилетает камнем.