Л. Рубинштейн. Мама мыла раму. М.: Новое издательство, 2022. – 146 с.
Литературный текст, даже самый признанный и совершенный, – своего рода книжка-раскраска, которую нужно доделывать читательским воображением. И рождается он всякий раз, только соединяясь с конкретным представителем аудитории – соавтором единичного итогового продукта.
Это одна из причин того, почему роли писателя и читателя в последние десятилетия все меньше различаются. Есть и другие. Источником вдохновения для писателя всё чаще служит не жизнь, а написанное о жизни. Автору нужно много читать, хорошо знать литературу и разбираться в тенденциях ее развития. Читателю не легче. Всеобщая грамотность, формальное политическое равенство, обилие информации и техническая возможность ее комментировать провоцируют его на непрестанное самовыражение.
Всё это размывает традиционный тандем «писатель – читатель». Теперь он скорее выглядит как «писатель-читатель – читатель-писатель».
Что не могло не привести к росту количества текстов. А это, в свою очередь, – не только к снижению их качества, но и, вообще, к вопросу о необходимости данного критерия. Ведь едва ли не каждый тест хоть как-то (ключевое слово) организован и потому содержит хоть какой-то (ключевое слово) элемент поэзии. О поэтике всякого текста, включая инструкцию к пылесосу, говорит и поэт Лев Рубинштейн в предисловии к своей новой книге «Мама мыла раму» И он, в известном смысле, прав.
Но не в последнюю очередь по этой же причине авторы последних десятилетий порой так ограничивают свое участие в тексте, что это походило бы на уклонение от своих обязанностей, имей они дело действительно с читателем, а не с читателем-писателем. С таким как ни экспериментируй, что-нибудь да выйдет. И порой даже интересное.
«Мама мыла раму» – смешные грустные живые откровенные комментарии Л. Рубинштейна к собственным «карточкам» 1987-го года.
«Карточки» состоят из двух основных блоков. Сначала это ряд ничего не говорящих читателю пронумерованных биографических обрывков из раннего детства автора, которое пришлось на конец 1940-ых – начало 1950-ых: «... 27. Глеб Вышинский приносил мышь. 28. Володя Волошенко врал. 29. Елена Илларионовна знала Сашу Черного. 30. То и дело падало напряжение ... ». Читатель может сам домысливать эти куцые сведения. Или, что вернее, отдаться поэтике высказывания.
Затем текст «карточек» связывается ритмом, а картинки становятся подчеркнуто общими. Здесь ничего домысливать не надо: «... 77. Во тьме свистело и сверкало,/ град в крышу страшно колотил. 78. Верхушки елей трепетали,/ повисли тучи над крыльцом 79. Вначале было как в начале/ но всё закончилось концом ...». Завершаются же «карточки»: «82. В тот день все было как обычно 83. Я встал, оделся...».
В результате складывается единое полотно человеческой жизни. Которая состоит из индивидуальных переживаний, а протекает по общим законам, главные события в ней одинаковы. И внезапны.
Но то, что «карточки» воздействуют на читателя как целое, конечно, не означает, что каждая из них бессодержательна сама по себе. Понятно, что у каждого свои друзья и родственники, но так ли безразличны чужие? Подробности быта коммунальной квартиры одним интересны, потому что и они так жили (живут). Другим – потому что не жили никогда. Но страна у всех одна, детство было у каждого, а все дети, как известно, самые близкие родственники.
Кроме того, частная жизнь человека любого возраста рано или поздно сталкивается с общественной. «Карточка» № 55 «Сегодня умер Сталин» моментально выбрасывает из уютного дошкольного мира и автора, и читателя.
В предисловии к комментариям Л. Рубинштейн говорит о том, «датировка любого современного текста является его ... значимым элементом». Еще бы. Чего стоит только «карточка» № 58 «Мы мечтали, чтобы скорее была война» в сочетании с годом выхода книги. Авторские мысли – воевать обычно хотят мальчишки 8-9 летнего возраста, но, слава Богу, не позже – нашим современникам могут показаться скучно-правильными ровно до 2022 года. Случайно или нет следующая «карточка» – «59. Мы любили китайцев».
Здесь, кроме прочего, видно тождество читателя и текста как непостоянных величин. Если текст меняет читателя, то и читатель, стремительно меняющийся (и не только под воздействием литературы), постоянно преображает текст новым восприятием.
Если бы я составлял подобные «карточки», детством бы не ограничился. И среди них обязательно была бы такая: ХХ. «– Свадьба проходит в трудное для страны время...».
В комментарии указывалось бы, что именно так начал выступление на нашем с женой торжестве в ноябре 1993 года мой дед, снайпер первой половины 1940-ых годов и главный бухгалтер республиканского сельхозобъединения второй половины 1970-ых. Далее упоминалось бы, что смешной штамп здесь сильно приправлен грустью – какие времена в нашей стране нетрудные? Вместо заключения бы значилось: дед не только указал проблему, но и обозначил выход – «надо трудиться». С тех пор прошло много лет. А я все больше убеждаюсь в здравомыслии этой рекомендации...
В предисловии автор упоминает и о том, что поэтика высказывания может быть выше его содержания. Добавим, что выше она и линейной логики. Потому что несет в себе максимальное количество непрямых связей между миром до высказывания, высказыванием и миром после высказывания. Благодаря чему два первых элемента сводятся к третьему...
В итоге впечатление от книги Л. Рубинштейна, то есть впечатление от авторских впечатлений от его самых ранних впечатлений, остаются вполне позитивными.
После комментариев к «карточкам» безлично-личные лоскутки первой части оживают, за счет чего более волнующими становятся финальные, общие. Так в книжке-раскраске, где отдельные куски картинок уже обработаны профессиональным художником, еще не закрашенные фрагменты выглядят особенно заманчиво.
Словом, что читатель хотел сказать автору его произведением, более или менее понятно.
Другое дело, что уже на основе комментариев к «карточкам» вполне можно было бы написать и третий текст – полноценный мемуарный роман. Возможно, это как раз и будет та литература, которая не нуждается в определениях – «модная», «актуальная», «современная»... Хотя – нет. Это уже, простите, не современно. Сегодняшняя аудитория всё придумает, додумает сама, лишь дайте ей «немного букв».
В «Мама мыла раму» букв достаточно. Здесь вспоминается ещё одна расхожая фраза из советского ученического детства: «Усталые, но довольные, они возвращались домой».
Читателю, как обычно, придется поработать, но в данном случае – не напрасно.
(«Независимая газета», 16.06.2022 г.)