***
Мне говорят: пожалей людоеда,
мать пожалей его —
людоедку.
Пожалей людоедовского соседа,
людоедствующую соседку.
Пожалей людоедовых деток,
которые
ждут,
когда они смогут тоже
подрасти,
чтобы взять
и отрезать мне голову —
быть на отцов-людоедов похожими.
Тихо на улице.
Снова сумерки.
Хорошо,
потому что людей не видишь, и
если бы только я мог,
то умер бы
с колыбельной мамы,
поющей на идише.
Сколько столетий одно и то же!
Может быть что-то не знают, не ведают
эти,
которые,
Господи-Боже,
жалеют соседей моих
людоедовых?
Нет, не найдёшь ты во мне
ни грамма
ненависти,
но
во сне,
то и дело —
вижу:
прабабка идёт, Нихама —
с внучками,
внуками к месту расстрела.
Кажется,
вижу:
собаки, стражники,
детская кровь
остывает не сразу.
Что это?
Сорок второй
под Чашниками —
или
неделю назад —
в Кфар Аза?