Посвящается памяти моего дорогого отца Юрченко А. Г.
ЛЮБЯТ РОДИНУ НЕ ЗА ТО, ЧТО ОНА ВЕЛИКА, А ЗА ТО, ЧТО СВОЯ. - Сенека Луций Анней. (Древнеримский философ).
РОДИТЕЛИ. САХАЛИН
Мои родители родом из одной и той же деревне. В 60-е годы, ещё до моего рождения, они по объявлению в газете завербовались на заработки на остров Сахалин. Тогда это было модно.
Жили мы в посёлке Гастелло на берегу Тихого океана у залива Терпения. Мама работала в поселковой столовой поваром, а отец - трактористом в леспромхозе.
Жили мы в японской фанзе, в так называемом ДОСе - дом офицерского состава. В нём во время войны проживали японские офицеры. С нами жила моя бабушка Женя, мама моего отца, и её второй муж, японец Куро де массао - бывший самурай, капитан квантунской армии, попавший когда-то в плен. Все его называли по русски Миша. Они сильно любили друг друга, потом были и похоронены рядышком.
Дед Миша, по словам моей мамы, меня сильно любил и без конца нянчил, называл: "Серёньчка му". Я помню те далёкие годы и мамины руки. Отчётливо помню, как она меня несла на руках мимо старого трансформатора, начался дождь, а она подкидывала меня на руках говорила мне: "Чук чук...". Странно, но это мгновение я запомнил на всю жизнь, всё было как будто вчера...
Но так вышло, что брак родителей распался. Мама забрала меня и уехала на свою родину - в Сибирь, в Хакасию, потом - в Казахстан. Отец остался на острове навсегда.
КАЗАХСТАН
Оставив меня с дедушкой и бабушкой в Казахстане, в посёлке Каракемир, мама вернулась на работу на Сахалин. В Каракемире мои родные жили в бараке большоё семьёй:дед Дмитрий, бабушка Маня, четыре родные мамины сестры - Нина, Рая, Таня, Лида, дядя Петя, и его дети - Юрий, Лена и Оля.
В то время мне было три года. Неожиданно я заснул летаргическим сном и спал пять суток. Врачи не могли дать точного ответа, когда я проснусь. Милиция допрашивала всех подряд, подозревали, что меня отравили или я наелся каких-то таблеток, допрашивали и воспитателей детского сада, куда я ходил. Но после переливания крови я проснулся. Тогда сообщили маме, и она вернулась с Сахалина ко мне навсегда. Я помню, как она сидела на корточках, а я стоял и смотрел на неё, и не мог понять, кто это. Рядом со мной были две мамины сестры Рая и Таня. Когда они мне сказали, что это - моя мама, я бросился к ней на шею, и мы больше не расставались.
Как-то моя бабушка поехала навестить свою сестру в слободу Кашары Ростовской области. Ей понравились те места и люди. Она, недолго думая, уговорила переехать туда всех своих дочерей и родственников на постоянное жительство. В 1971 году в Кашары переехали бабушка Маня, я с мамой, три мамины сестры, позже - дед Дмитрий, Пётр с женой Ниной и со своими детьми, то есть с моими двоюродными братом Юрой и сёстрами Леной и Олей. Потом вернулся из армии мамин родной брат Гена.
КАШАРЫ.
Когда мы переехали в Кашары, мне было пять лет. Мама устроилась на работу в кафе "Минутка". Она снова вышла замуж, и отчим, Савченко Николай Ильич, заменил мне родного отца. Мама взяла его фамилию, а я пока ещё оставался на девичьей фамилии матери, так как мои родители жили на Сахалине в гражданском браке и не были официально зарегистрированы.
В семь лет я пошёл в школу. В школе у меня как и у всех детей была своя кличка, меня "величали" - Целик - это из-за фамилии. А некоторые со зла если я им чем-то насолю или что-то не-то сделаю, называли гневно: Цилиндр! Я не обижался на них, у других детей клички были куда хуже. У Волкова Игоря например была кличка Волчок, у Жлуктова Сергея, - Жук, - всё зависело от фамилии. С виду, наверное, я казался простым мальчиком, но в моей душе постоянно присутствовала какая-то тоска, печаль, тревога. Став по старше, я надоедал матери с расспросами о родном отце, о Сахалине. Мама всегда с радостью рассказывала о природе Сахалина. Там - море, сопки и тайга, богатая грибами, черемшой, ягодами (морошкой, голубикой, клоповкой, растущей только на Сахалине), корейские кедры, из шишек которых добывают кедровые орешки, реки, полные форели и другой рыбы, неисчерпаемые дары океана, многочисленная дичь... И изредка рассказывала об отце... почти одно и тоже: любит охоту, рыбалку...
Мы жили в большом доме Елекоевых по улице Андреевской. Потом - в съёмном доме у Подкуйко. Работая в кафе, мама всегда приносила с работы в сумочке, пропахшей какими-то духами, ириски "Золотой ключик", я до сих пор помню их запах, но я их почему-то называл "гнилыми" конфетами. "Мама, принеси мне "гнилых" конфет", - говорил я.
Позже мы жили на горе, возле старой "Сельхозтехники". Мама тогда работала на базе, и я часто ходил с ней на работу, где играл в боксах в неисправных грузовиках, сидел в кабине и крутил тугой руль. Потом мама работала в колхозной столовой, и я ездил с ней на ферму за белыми петушками. Когда пошёл в школу, она работала в районной столовой поваром и, бывало, продавала на летней площадке пиво в ларьке возле старой общественной бани. Работала в кулинарии, и я на большой перемене прибегал к ней, чтобы поесть пирожное по 22 копейки и попить свой любимый берёзовый сок, продававшийся на разлив.
Летом мама работала поваром в Терновой - в пионерском лагере "Чайка", где я проводил с ней целое лето. Играл с детворой, ел бесплатное мороженное, купался в реке, смотрел кино по вечерам. Помню, как я сильно испугался и плакал, когда на праздновании Дня Нептуна "нечистые" схватили маму и понесли топить в реке. Помню, как уезжали домой. Был некрытый грузовик, мы сидели в кузове на самодельных лавках и ехали по ухабам, мама просила меня для тёток спеть песню и почитать стих "Гибель Чапаева", и я читал:
В уральских степях непогода и мрак,
Лисицей во тьме пробирается враг,
Чапаев не слышит, чапаевцы спят,
Дозор боевой неприятелем снят...
Я знал его весь наизусть, так как мама мне его часто читала, а память у меня была феноменальная, вся родня думала, что я буду в школе круглым отличником, но они ошиблись. Я не любил школу. А песню пел часто, встану на стул и пою:
Не печалься о сыне,
Злую долю кляня,
По бурлящей России
Он торопит коня...
Мама долгое время работала пекарем на старом хлебозаводе, и я много времени проводил с ней, катался на хлебных вагонетках, ел вынутый из печи горячий хлеб, лепил из теста крабов и разных зверушек, и мама выпекала их в печи вместе с хлебом. Работала на укладке асфальта, как тогда говорили - "на лопате". И там я бывал с ней в летний зной, сидел в душной будке и всё время ждал обеда. А ездил лишь ради того, чтобы покататься на машине. По отчиму у меня было два сводных брата - Виктор и Юрий. Помню забеременела мама моим братом Юрием и легла в больницу на сохранение. Я остался с отчимом, дом был без неё неуютен и пуст. Я сильно тосковал и плакал о том, что мамы нет дома. От тоски надел на себя её вишнёвую вязанную кофточку, сохранившую родной запах, и спал в ней.
Куда бы мама не ездила, я всегда был с ней - будь то Волгоград, Большая Мартыновка, или Миллерово. Чаще всего она ездила именно в Миллерово, чтобы сделать завивку. Я любил эти поездки, так как мама всегда водила меня в мою любимую столовую с красивыми шторами, скатертями на столах, на которых стояли стаканы с аккуратно сложенными белыми салфетками. Эта столовая тогда находилась на ж/д вокзале. Там всегда был вкусный борщ, второе, компот и пирожки.
В старших классах на уроках географии я подолгу рассматривал географический атлас, карту Сахалина, мечтал побывать там. Зачитывался книгами о Сибири, Дальнем Востоке, о жизни людей Севера - эвенков, нанайцев, чукчей... Меня не интересовали приключения и фантастика, как многих моих сверстников и друзей. У меня был свой мир, непонятный другим людям.
У нас в школе была завуч, Колузонова Анна Емельяновна, она вела урок географии. Я, если честно сказать, не любил этот предмет, он мне был просто неинтересен. Я не любил ни контурные карты раскрашивать, ни показывать указкой у доски, где находится то или иное государство. Мне было всё равно, где и что добывают. Я только мог любоваться, глядя в атлас или на карту СССР, дальним Востоком, Сибирью и своей недосягаемой родиной, моим милым сердцу Сахалином. Мало того, учитель географии была очень строга и придирчива ко всем - мпо крайней мере нам так казалось. Мы её страшно боялись и иногда даже ненавидели, лично я не любил её и её предмет, то есть географию, и никогда не учил её. Дома начну читать, прочту пол страницы, ничего не поняв, и откладываю книгу на полку к учебникам. Анна Емельяновна, когда открывала на уроке журнал и говорила:
- Отвечать будет... - и делала паузу, глядя в журнал, пытливо выискивая кого бы "наказать ответом", в тот момент все ученики, опустив головы, смирно сидели и смотрели, как провинившиеся, в парту.
И вот она подняла меня, и это было в последний четверти 8 класса. Я встал и, не скрывая своего недовольства и неприязни к этой учительнице, чуть не плача сказал:
- Я не знаю урока, я не учил.
Она что-то грубо стала мне говорить, и я в отместку сказал:
- Я больше никогда не буду ходить на ваши уроки.
Ответ учителя был немного взволнованным и может даже с плохо скрываемой обидой, как мне показалось:
- Ну и не ходи!
И я ни разу больше не был на её уроках. Не знаю почему, но мне везло. Никто меня не ругал и не корил ни в школе, ни дома, за то, что я не ходил на уроки географии. И мне по окончании школы в табеле и в Свидетельстве об окончании 8 классов поставили твёрдую тройку. В то время всем двоечникам ставили при выпуске из школы тройки, чтобы смогли учиться дальше, например в ПТУ.
И вот спустя десятилетия мне в руки попались два старых школьных учебника - по географии и по истории. Признаюсь честно, нашёл их на свалке среди многочисленных детских книжек разных авторов - Маршака, Даниила Хармса и других. Вы не поверите, я эти оба учебника взял домой как частичку ностальгии по детству. И дома я прочитал их от корки до корки. Настолько они были интересны, что мне захотелось прочитать все-все учебники того времени за все классы. Как я сожалел, что в школе я не учил эти предметы и не читал о том, о чём я прочитал сейчас. Увы!...
...Как-то я оказался проездом на автовокзале Ростова-на-Дону. Увидел молодую девушку с родителями. Услышав их чистую русскую речь, я почувствовал что-то близкое и родное, вмешался в разговор и спросил:
- Откуда вы?
- Мы с Урала, - ответила девушка, - едем жить в город Константиновск.
- А на Урале тайга есть? - спросил я.
- Есть, - ответила девушка.
- За чем же вы уезжаете? - недоумевал я. - Там же - охота, лес, грибы...
- Ну и что? - засмеялась девушка. - Смешной ты какой-то!
Но мне было не до смеха - взяла обида и тоска за этих людей. Расстроенный я проводил новых знакомых на их автобус и остался один мна один с чужим ночным городом, с его сонным вокзалом.
ОТЧИЗНА - ЭТО КРАЙ, ГДЕ ПЛЕННИЦА ДУША. - Вольтер.
***
Все свои школьные годы я мечтал увидеть родного отца и свою родину. Мать всячески скрывала его настоящее место жительства и давала мне неточный адрес. Я писал отцу письма. Но они, к величайшему сожалению, приходили назад с надписью на конверте "Указан неточный адрес"...
Когда мне исполнилось восемнадцать лет, пришла телеграмма, где было сообщение о том, что отец приглашает меня на переговоры. Я прибыл в назначенное время на телеграф. Хорошо помню, что моя кабинка была № 2. Мы стали говорить с ним по телефону, и оба - с небольшим волнением. Волновался отец, не зная, что говорить, волновался и я. Потом завязалась наша переписка. В начале мая я ушёл служить в армию, переписывались с ним и там. Отец присылал мне посылки, в которых были солёные горбуши, дальневосточные консервы...
После демобилизации в 1987 году я через месяц женился и наконец-то получил вызов от отца. Началось долгожданное путешествие на родину. На подаренные на свадьбу деньги мы с женой Светланой купили билеты на самолёт рейсом Москва - Южно-Сахалинск. Это было наше свадебное путешествие.
ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ - ПЕРВОЕ ДОСТОИНСТВО ЦИВИЛИЗОВАННОГО ЧЕЛОВЕКА. - Наполеон.
И СНОВА САХАЛИН...
Через восемь часов полёта шасси самолёта коснулось сахалинской земли. Пограничный контроль проверил паспорта, после чего все пассажиры стали не спеша выходить из салона самолёта под проливной дождь. Зайдя в багажное отделение, я вдруг услышал громкий незнакомый голос:
- Сергей Целищев есть?!
- Есть! - закричал я.
На выходе нас встретил пожилой загорелый мужчина. Подошёл ко мне, взял руками за плечи, посмотрел пристально в глаза и сказал:
- Здравствуй, сынок!
Обнялись. Это была та самая первая встреча с отцом, о которой я мечтал долгие годы. Представил Светлану. Взяли вещи и пошли по бурлящим дождевым потокам, которые рекой лились по асфальту. Мы с женой были удивлены - никогда раньше не видели такого дождя. Позже поняли, что на Сахалине это обычное явление. Поехали на ж/д вокзал, купили билеты до станции Гастелло. Сели в поезд, и ещё долгих 6 часов он нас укачивал. Это была "мотриса" - японский поезд, который нас вёз вдоль Тихого океана по узкоколейной железной дороге в мой родной посёлок Гастелло.
Мы понемногу пили коньяк, бутылку которого отец купил на вокзале в Южно-Сахалинске, и разговаривали.
- Далеко ли до моря? - спросил я.
- А море везде, - ответил отец.
Я взглянул в окно поезда, но ничего, кроме темноты, не увидел.
- Сейчас ночь, - сказал отец, - его не видно. Вот утром приедем - увидишь.
Отец признался мне потом, как он боялся нашей встречи. "Ну вот увижу я его... Как он меня встретит? О чём мы будем говорить? Не осудит ли он меня"? - переживал он.
А я не сердился, наоборот, был счастливее всех, что увидел наконец-то отца. В пути жена спала, а мы с отцом вдвоём коротали ночь в поезде и так и не заснули.
ВСТРЕЧА С ОКЕАНОМ.
Местный вокзал расположился среди густых приплюснутых морским туманом елей, рядом с бушующим морем. Был небольшой шторм. Потом была встреча и знакомство с женой отца Бобовой Александрой, а по-простому - с Шурой. Богатый стол, самогон, выгнанный из проросшей пшеницы, так как отец дрожжи не признавал, корейские кимчи, папоротник, соя. Отец открыл трёхлитровую банку лососёвой икры, но она почему-то ему не понравилась.
- Шура, - окликнул жену отец, - принеси другую банку!...
А эту - вывернули свинье.
На следующий день я пошёл рано утром на берег моря. Долго стоял, слушал прибой и плакал от счастья. Слёзы жгли щёки, их подсушивал ласковый морской ветер. Я словно потерял разум: припадал к берегу, к своей родной земле, целовал её и плакал. Свершилось то, к чему я так долго стремился, о чём мечтал все свои двадцать лет... Усталый я вернулся в дом отца. Тогда я написал своё первое стихотворение о Сахалине:
БОЛЬ ДУШИ.
Море тихо шумит,
Лихо катит волной,
И о берег родной
Бьётся гребень волны.
Сяду я на песок
И вгляжусь сладко в даль,
И увижу вдали
Снова детство своё.
Как мальчишкой мечтал
Я приехать сюда,
Чтоб к родным берегам
Жадно грудью припасть
И запеть от души,
И наплакаться всласть...
Я приехал сюда
Лишь спустя много лет
И на море пришёл,
Когда был сильный шторм.
Ветер дул мне в лицо
И волной окатил,
Сахалин прокричал:
- Ты вернулся, мой сын!
Я стоял чуть дыша,
Слёзы щёки пекли,
А залив бушевал,
Будто рад был залив.
Сначала мы просто отдыхали... Много рыбы и трёхлитровые банки лососёвой икры.
Ходили с отцом по грибы, уж чего-чего, а там их хватает. Ходили на охоту, на рыбалку, ловили на перекатах таёжной реки Гастелловки гольца, форель, на варёную икру - лосося. Отец доверял мне ружьё, мотоцикл.
"НА УДАР"
Помню, взял меня отец с собой на работу в тайгу, он работал на челюстном погрузчике, грузил лес лес на лесовозы. Сели мы в японский лесовоз "Комацу" и едем по сопочным серпантинам на перевал. Отец показывает мне на высокую заснеженную сопку и говорит: "Едем в зиму". На вершине перевала лежал слепящий глаза от солнца нежно-голубой и сверкающий снег, и стояла зловещая тишина. Приехали. Отец завёл "челюстник", погрузил уже заготовленный лес, и - обратно вниз - к дому.
Поехали мы как-то с ним на рыбалку ловить форель, а он взял с собой ружьё и манок на рябчика. На реке он мне говорит под шум бегущей по круглым камням воды:
- Ну, ты лови тут, а я пойду в ельничек рябчика посвистаю.
Дело в том, что этот манок, когда в него дуешь, сводит рябчика с ума, зазывая его на брачные игры. Бывали случаи, когда эти птицы, слетая с веток ели, садились на голову или плечо охотника. Отец ушёл в ельник, в любимую обитель рябчиков, и стал насвистывать, постепенно отдаляясь от меня.
Я впервые в жизни самостоятельно ловил форель, но, к счастью, не клевало. Оставив удочку на берегу, я пошёл к отцу. Три выстрела - три рябчика. Вернулись к тому месту, где я ловил рыбу, а рядом с удочкой на земле - свежие следы медведя и куча после него. Я изумлённо говорю:
- Хорошо, что я к тебе пошёл, а если бы не пошёл, что тогда было бы?
- Да ты бы свою кучу рядом наложил. - Рассмеялся отец. - А что же ты не стал ловить то?
- Так не клюёт что-то. И как определить, когда клюёт? Только заброшу удочку, а поплавок сразу же уносит течением.
- Ты не туда забрасывал, - сказал отец. - Нужно забрасывать на спокойную воду, на заводь, где тихо и нет течения. Давай пробуй ещё.
Я забросил, и тут же оторвался поплавок, и его мгновенно унесло течением.
- Ничего, - утешает меня отец, - пробуй "на удар" ловить.
Как это понять - "на удар"?
- Эх, где ты только воспитывался! - посетовал отец на мою бестолковость. - Ловишь без поплавка. Когда рыба берёт наживку и уходит, то происходит толчок, и удочка в руках дёргается - чувствуется удар, - объяснил отец.
Взял он удочку, нацепил варёную икру лосося и забросил в тихую заводь. Долго ждать не пришлось, голец попался, дёрнула рыба леску, и отец выудил её на берег. После чего "на удар" стал ловить я. Форель за форелью, голец за гольцом. И так по всей реке, на всех тихих заводях и всё - "на удар".
ДУНЬКИН ПУП.
В 9 километрах от села Каменка Чугуевского района Сахалина находится сопка со странным названием - Дунькин пуп. Местные жители рассказывают о происхождении этого названия следующую легенду.
Незадолго дот революции, в самом начале ХХ века, у подножия этой горы вела хозяйство одинокая женщина. Неизвестно, была ли она писаной красавицей, но старатели, мывшие золото у соседнего Степанова ключа, после тяжёлого рабочего сезона непременно навещали Евдокию. Они жаждали ласки, а Дуня - золота. Причём плату она установила необычную: количество золота, которое вместится в её пупок. Старатели были согласны... Много лет золотой песок сыпался в Дунькину "ёмкость", а перед революцией она распродала хозяйство и уехала неизвестно куда. А название осталось... (Газета "Владивосток" №855 от 26 сентября 2000 г.)
Помню, как отец меня познакомил с горой Дунькин пуп - это огромная пологая сопка, на которой много ягод. Как-то спускались мы с ним с Елового перевала, и он показал мне лысую сопку, на которой не растут деревья.
- Это змеиная гора, - говорил отец, - здесь в войну был японский серпентарий, они в нём разводили гадюк. Это единственное место на Сахалине, где до сих пор живут эти твари.
Отец сделал из меня охотника, выписал охотничий билет, он заведовал этим, собирал с охотников взносы, выдавал путёвки на отстрел дичи. Батя купил мне ружьё тридцать второго калибра, научил ловить маленькой сплавной сетью корюшку, горбушу - сачком. Зимой научил ловле корюшки на блесну на судоходной реке Поронай, навагу, бычков, камбалу и больших камчатских крабов - на обыкновенный шпагат с большим гвоздём, которым нужно просто проткнуть от головы до хвоста рыбу. Крабов ловили на море вдали от берега. Но об этом я расскажу ниже. Отец раскрыл множество охотничьих тайн и секретов. Научил добывать в полёте диких уток, куликов - на берегу океана.
Но самое большое, что меня поразило, так это то, как тяжело погибает, отметав икру, горбуша.
Стоим мы с ним как-то на берегу реки Гастелловка, а он натянул леску рукой и, согнув удилище дугой, говорит:
- Серый, смотри, - а сам опустил натянутую леску в воду и у самого дна засунул в рот горбуше, подсёк и приподнял к поверхности воды, и я увидел большую особь, ещё совершенно живую, но покрытую гнилым бледно-серым мхом. У горбуши гнило всё тело - голова, плавники и хвост, - и она медленно умирала. Когда я присмотрелся к воде, то увидел массу, целые слои точно такой же несчастной рыбы в ожидании своего мучительного конца.
КОРОЛЬ САХАЛИН
Король туманов и метелей,
Король тайфунов и дождей,
Король рыбалки и охоты,
Король бесчисленных идей.
Король тайги, высоких сопок,
Король бескрайних берегов,
Король озёр, таёжных речек,
Король клоповки* и грибов.
Король ветров, король затишья,
Король приветливых домов.
Король багрового восхода
И множества морских даров,
Король прибоя и отлива,
Король прибрежных острых скал...
Прости, любимый Сахалин мой,
Что о тебе не всё сказал.
Я помню, как ты плакал ,милый,
Я тоже слёзы проливал,
А ты держал меня за руки
И от себя не отпускал.
Но я ушёл, судьба такая,
Хоть до сих пор душой с тобой.
Король всех островов планеты,
Ты в мире лишь один такой!
КЛОПОВКА* - ягода, растущая только на Сахалине.
ОХОТА НА МЕДВЕДЯ
Несмотря на все трудности, я искренне
благодарен судьбе за то, что свела меня
с мужественными и закалёнными людьми,
которые многому меня научили.
Автор. - С. А. Юрченко (Целищев.)
В 1987 году я поступил на работу в леспромхоз обрубщиком сучьев. Меня на правили на вахту в 80-ти километрах от нашего посёлка в Еловое, по японски оно в своё время называлось "Такарадзава"*. Это старый заброшенный таёжный посёлок с деревянными срубами, построенными на русский манер, в которых по несколько человек жили бичи, так называли людей, которым не удалась нормальная жизнь. Все они не однократно сидели в тюрьмах, кто - на выселении, кто - в бегах от алиментов. У них были свои законы, свои порядки и свои понятия о жизни. Но всё же они, на мой взгляд, были добрые и справедливые люди. Вот сними-то и довелось мне жить целых 4 месяца, пока меня не перевели на другое место работы.
Отцу надо было по грузить оставшийся на перевале лес. Мы долго ехали по бескрайним аллеям сахалинской тайги. В дали красовался перевал с белоснежными вершинами. На вершине перевала стоял чистый морозный воздух. Снег с не привычки слепил глаза. В кабине открытого лесовоза работал приёмник, из которого до носилась прекрасная музыка. Это была Японская волна, японка пела мелодичную песню.
Хения кэта хохо ё, сэтэ,
Сасая и та я кусокува,
Футари да кэ но хи мэгото,
Тамаики га дэ тяау.
А а кои ноёро кабини,
Бараиро но цукихиё,
Хадзи мэтэ а нато омита,
Кои но бакансу...
Её голос далеко был слышен по безмолвному перевалу. Когда эта песня была очень популярна у нас в СССР. По русски она звучала так: "У моря, у синего моря...
Отец завёл "челюстник", погрузил лес, и мы снова отправились в путь. Спустившись с перевала и проехав ещё километров семь, мы въехали в посёлок который утопал в зелени стройных молодых елей. Со всех сторон его окружали великолепные сопки.
Высадив меня, отец поехал дальше, а я пошёл обустраивать свою новую жизнь. На следующий день я вышел с топором на работу. Сел с другими работниками в вахтовую машину, и нас повезли на данный нам для вырубки участок, где стоял бытовой вагончик. Бригада состояла из четырёх человек. Вальщик, сучкоруб, тракторист и чокеровщик. Поначалу было очень тяжело, но потом привык.
Вальщик бензопилой подпиливает ель, потом идёт выше по сопке и под поливает ещё одну, потом ещё и ещё. Затем подпиливает последнюю и с помощью гидроклина валит под пиленные деревья, и глушит пилу. Со страшным треском и стоном, будто рыдая, умирают вековые красавицы.
Идя по стволу упавшего дерева, срубая сучья топором от макушки до комля и таща на плечах чекера, приходилось тяжело дышать ртом и до тошноты вдыхать в себя тучи комаров. Позже я стал брать с собой дихлофос, Обрызгивал им свою одежду, что бы эти вампиры поменьше садились на меня.
Уставшие, но довольные, что выполнили данную норму, погодные условия не всегда позволяют этого сделать, мы возвращались вечером домой. В посёлке была столовая, где пожеланию каждый мог поесть горячий ужин,или обед. Иногда там же крутили кино.
В столовой работала одна-единственная женщина-повар. К ней был приставлен помощником один маленький щупленький мужичок, измождённый длительным заключением в тюрьме. Он носил ей воду из реки, колол дрова, рубил мясо, собирал ягоды на компот, по немощности его поставили на лёгкую работу. Ни имени, ни фамилии его, я не знаю. Все называли его Крот. Он-то и нашёл в ягоднике того злополучного медведя, о котором я хочу рассказать.
Однажды Крот пошёл в лес за голубикой. Набрав к полудню ягод, он решил зайти в дикий малинник, где нечаянно столкнулся нос к носу с молодым взрослым медведем. Они оба взревели, медведь - по-своему, а Крот - по-своему, и бросились бежать в разные стороны. Измождённый бегом и до смерти напуганный, Крот, едва переводя дыхание, вернулся в свою прокуренную каморку, где стал вытряхивать штаны и обильно подмываться водой. Слухи об этом случаи быстро разлетелись по посёлку, и бичи ещё больше стали потешаться над Кротом. Они и так каждый день строили ему разные козни и издевались над ним, а он до поры всё смиренно терпел.
Потом люди часто находили в тех местах следы медведя. Уж кто-кто, а мишки их оставлять умеют. Вскоре после этого случая один тракторист чем-то крепко досадил бедному Кроту и был им расстрелян из охотничьего ружья прямо в кабине своего трактора. Крота поместили в психиатрическую больницу, и больше никто из нас его не видел.
Спустя несколько дней рабочим выдали зарплату, как раз накануне выходного дня. В бригаде вальщика Крутова были два друга, как говорится неразлей вода, к тому же ещё и земляки. Они приобрели в магазине свиную тушенку, хлеб, и несколько бутылок трёхзвёздочного коньяка. Другие спиртные напитки в то время были дефицитом, и отпускались строго по талонам в определённое время по две бутылки на человека. И с вечера друзья начали отдыхать по полной программе от тяжёлой трудовой недели. Спать легли поздно, уже за полночь.
С утра снова продолжили свой "отдых". Подвыпившим друзьям пришла в голову безрассудная идея: сходить на охоту и добыть не легально медведя. У одного из них было старенькое одноствольное ружьишко, и чем-то заряженные патроны. Договорились на определённый день, но, подвыпив ещё по одной рюмочке, решили не откладывать идею на потом, а идти на промысел незамедлительно. Взяв с собой нож, верёвку, ружьё и засунув горсть патронов себе в карманы, друзья отправились в тот самый ягодник искать медведя или его тропу.
Долго мишку искать не пришлось. Он попался им не далеко от густого дикого малинника, возле гудящей от сильного потока таёжной реки ХОА, так называли её коренные жители Сахалина нивхи (это мне объясняли бичи).
Медведь был занят своими делами и под шум реки не слышал, как подходили к нему двуногие злодеи. Медведи в тех местах по чему-то довольно близко подпускают к себе человека. Я был неоднократно свидетелем таких случаев. Они становятся на задние лапы, рычат, а потом становятся в естественную свою позу и убегают прочь.
Охотники подошли на близкое расстояние. Раздался выстрел, который едва был слышен из-за шума реки. Разъярённый от боли зверь кинулся на своих обидчиков.
Стрелявший, не успев перезарядить ружьё, бросился бежать, а за ним - и другой.
Тому, который бежал последним, повезло больше: споткнувшись о торчавшую из земли корягу, незадачливый охотник упал. Оттолкнувшись от его спины и перескочив через него, медведь порвал его желтую рубашку и острыми когтями, словно ножами, порезал ему спину. Всё произошло в считанные минуты. Догнав стреляющего, медведь разорвал его на куски и скрылся в лесу. Второй же еле живой вернулся в посёлок.
ЗА КРАБАМИ
5 марта. Вечер, в печи потрескивают дрова, тепло. На полу у печки лежат колотые дрова из лиственницы, от вытекающих золотистых капель смолы по комнате плывет явственный аромат хвои. В коридоре послышалась непонятная возня, открылась дверь, и на пороге появляется отец. Разделся, присел на стул и улыбаясь спросил:
- Ну что, Сергуня, за крабами со мной поедешь?
- Поеду, - отвечаю я.
- Завтра в гараже будем у завгара машину просить, надо знать, сколько человек будет.
- 7 Марта. Утро. Мороз. Сидим в гараже, ждём когда соберутся рыбаки. Нас, желающих, набралось желающих человек семь(без водителя). Рычит вахтовая машина Газ-66, водитель прогревает двигатель. Идёт оживленная беседа, и вдруг открывается дверь, и водитель командным голосом говорит:
- Поехали!
Дорога была длинной, играли в карты, шутили, смеялись, так и встретили полный рассвет.
8:40 прибыли на берег моря. Тихо. Ясно. Светит солнце. Взяв самое необходимое и рыболовные снасти, мы стали по льду отдаляться от берега дальше в море.
В 9 часов утра разошлись кто куда в разные стороны, но не далеко друг от друга. Началось бурение лунок. Трудно, бур почти целиком уходил под лед.
Я наблюдаю за отцом, как он бурит свою лунку, и, передает бур мне, я бурю свою лунку. Пробурив, передаю бур снова отцу и начинаю отчищать лунку от шуги (мелкого льда оставленного буром) самодельным черпаком с просверленными в нём дырочками. За тем готовлю "удочку", которая состоит из простого длинного гвоздя на обыкновенном шпагате. На гвоздь насаживаю мороженную навагу (морская рыба) и опускаю в лунку до самого дна, затем поднимаю на несколько сантиметров и укрепляю шпагат кусочком льда или уже подмерзшей шугой. Бурю следующую лунку и так - пока не расставлю все свои "удочки".
Ловят не только гвоздём, есть умельцы, которые делают из толстой проволоки булавку и используют вместо шпагата прочный шнур на подобии дратвы.
После того, когда были расставленные все "удочки", я пошёл проверять первую. Беру в руки шпагат и тихонько приподнимаю его, если он идёт свободно - значит "удочка" пустая, то есть краб не подошел еще к моей наживке.
Вторая и третья - тоже пустые. А вот четвертая - удачная, не поддается. Я зову отца, так как сам по неопытности не знаю, что делать. Отец зовет ещё двух рыбаков. И вот начинается самое интересное.
Отец держит шпагат, один из пришедших бурит рядом две лунки, так, чтобы получится треугольник, второй по лункам выпиливает кусок льда специальной Японской пилой, и вытаскивает большую прозрачную треугольную ледяную глыбу и вычищает полынью от шуги. И только после этого отец начинает изо всех сил вытаскивать краба. Краб одной клешнёй держится за дно, например, за камень, а второй - за рыбу. Наконец сдается и, не отпуская из клешни рыбу, вместе с ней поднимается на поверхность, где его подсекают острыми железными крючками на подобии якоря и вытаскивают на лёд.
Дело в том, что камчатский краб очень сильное существо, у него очень мощные и большие передние клешни, как кулак доброго мужика, и толстые длинные ноги, в которых много вкусного и питательного мяса, они настолько крепки, что без ножа открыть их панцирь практически невозможно.
Пойманного краба бросают на лёд, где он складывает лапки, как паук, и замерзает. После рыбалки всех крабов мы поделили поровну.
Восьмого марта отец затопил печь, поставил выварку - большую четырёхведёрную кастрюлю, налил воды. Когда вода закипела, он стал по одному варить крабов. Праздник удался.
НЕ БЕРИ ЕЁ В РУКИ
Остров Сахалин, река Поронай. Зима. На льду - массы чёрных точек, это рыбаки и рыбачки, стоят-сидят над своими лунками, ловят на блесну корюшку и навагу. Ловят час, ловят два, ходят по льду, забуривают лунки в надежде попасть на зашедший из моря косяк рыбы.
И вот он - долгожданный улов! Одна, две, три... и пошло, и поехало. Не успеваешь рыбу бросать на лёд. Смотришь, а вокруг тебя уже десяток людей "забурилось" и ловят рыбу. Набьёшь, бывало, за час рюкзак наваги и едешь счастливый домой.
1988 год. Я тогда жил первый свой год в поселке Гастелло. В Августе шла лосось на нерест в устье реки Гастелловка, ловить её было нельзя. Но если для иностранцев НЕЛЬЗЯ - это предупреждение, запрет, то для нашего русского брата это вызов. Ловили его, не смотря ни на что, рисковали, конечно, все и знали о последствиях.
Я взял у отца большие болотные сапоги, сачок, своего у меня тогда не было, и отправился к устью реки впадающей в море. Стою по колено в холодной морской воде, опускаю сачок и вожу по дну с права на лево. Рядом со мной тоже стоят любители острых ощущений - это позже я понял, а пока это было для меня просто
первой не обычной рыбалкой. Стою, вожу сачком, опускаю его и поднимаю, и вот он - мой первый улов - большая серебряная горбуша. Я, счастливый, выхожу на берег, вытряхиваю из сачка, беру в руки и тут слышу громкий голос:
- Ты что?! Не бери ее в руки! Нельзя!
Я опешил.
- Пинай её по дальше на берег, вырой ямку в песке, зарой и положи сверху только для одного тебя приметный камень, домой пойдёшь откопаешь и заберешь.
Я так и сделал, но потом спросил:
- А почему нельзя в руки брать?
- Посмотри на свои рукава, видишь - она трепыхалась, и на рукавах чешуя осталась? Если сейчас вдруг рыбзики нагрянут, сразу тебя по чешуе вычислят и всю рыбу, какую найдут, тебе припишут. А они найдут, не сомневайся даже. А сапоги ты можешь сразу водой в море помыть.
Вот тогда-то я впервые узнал, что такое рыбзики, но - заочно, мои "приключения" сними были еще впереди.
СПЛАВНАЯ СЕТЬ
Прошло время, не помню уже сколько, начала идти на нерест в реку Гастелловка Корюшка. Это необычная рыба, она пахнет свежими огурцами, не отличить запах огурца от корюшки, и - корюшки от огурца.
Я взял у отца сплавную сеть. Она метр-полтора длинною, высотой с метр, вместо поплавка - обычная палочка или штакетина, внизу груз - стальные кольца, скрученные из проволоки, или большие гайки. К палке привязана веревка. Заходишь в речку в сапогах и идёшь по гладким камням, по чистой, как слеза, прохладной таёжной воде, и тянешь за собой по течению сеть, и в ней начинает застревать "живое серебро" .
Одна, две, пять ... десять...Вынимаешь рыбу и довольный погружаешь сеть в воду опять.
Иду, ловлю, смотрю, мужики - врассыпную, всё бросили и ушли. А до этого шли два мирно беседующих мужика. Смотрели на рыбаков, и тут резко выныривает из-под пригорка военная машина с шатающейся туда-сюда антенной. Вот, её-то увидев, и разбежались мужики. Я понял в чём дело, и тоже рыпнулся бежать, но было поздно, меня схватили двое этих шедших мужиков. Отвели к машине, попросили залезть в будку "Урала", где я и познакомился в первые с настоящими рыбзиками .
Акт, допросы, паспорт, штраф в 30 рублей...
АЙ МОЛОДЕЦ, АЙ ДА РЫБАК, АЙ ДА УМНИЦА!
Послали меня учиться на бульдозериста от Леспромхоза на шесть месяцев в г. Южно- Сахалинск. Перед экзаменами пришло время практики. Меня прикрепили к одному молодому, но опытному бульдозеристу. Он в то время был на ремонте, и я с ним на пару ходил на работу и практику для галочки.
На дворе зима, 8 часов утра, едва рассвело. Смотрю, Дмитрий (так звали бульдозериста) пошёл на берег моря, и я - за ним. Гараж стоял прямо на берегу моря. Хожу за ним следом, а он то и дело с берега в воду всматривается. Я молчу. Он - в гараж, я - следом. Смотрю, отрубил он кусок толстой проволоки, выгнул её на наковальне, расплющил молотом конец, сделал зубилом зуб, наточил все на электроточиле, топором сделал зарубки выше острого конца, и получилась пика. Он снова пошел к морю, и я - за ним.
В то время рассвело уже, и вижу такую картину: он стоит на берегу и пикой бьет в дно моря, вытаскивает насаженную на пику камбалу. В тоже место наносит еще один очередной удар и вытаскивает уже вторую камбалу, то есть на то место из-под подмытого волнами прибрежного льда, как из пещеры, выплывает и зарывается в песок следующая рыба.
Прошло полчаса, Дмитрий куда-то по работе пропал, а я поехал с трактором на АЗС погрузить бочки с ГСМ в ковш трактора для вахтовиков.
Обратно с АЗС я шел по берегу. Смотрел и удивлялся, сколько же в песке сидит камбалы. Когда камбала зарывается в песок, остаются видны контуры её тела и два косых глаза, смотрящие из воды, и можно определить размеры рыбы, маленькая она или большая.
Придя в гараж, я сделал себе точно такую же пику, как у Дмитрия, и, поверьте мне, было уже не до работы. Дмитрия нигде не было, он уехал с лесовозом в лес.
Я пошёл на свой первый... и последний промысел камбалы, да и делать-то мне уже было нечего, меня никто не замечал, ни кому не был нужен.
Хожу тихонько по бережку, смотрю, где контуры рыбы побольше. Раз! И она - на пике, я поднимаю её и из подмытого прибрежного льда, а на это место приплывает точно такая же особь. Наколол рыбы много, дело - к обеду. Я снял с себя свитер, завязал рукава, горловину и сложил в него всю пойманную рыбу. Жадность взяла своё.
Я пошёл домой по берегу моря. Иду еле-еле, тащу свитер на горбу и кручу в руке пику, рыбу высматриваю. Смотрю, подъезжает наша поселковая скорая помощь, из неё выходит мужик.
- Привет, рыбак! Как успехи? - спрашивает.
- Да нормально, - отвечаю я.
Вышли ещё двое, подошли и стоят - моим уловом любуются, языком цокают, хвалят меня, удивляются. Я стою весь цвету.
- Так ты что же, вот этой острой железкой наловил столько?
- Да.
- Молодец. - говорят, - ай да рыбак, ай да умница!
Я расплылся в улыбке от таких комплементов. На радостях хотел рыбы им дать, хорошим людям, но они сами её у меня взяли.
- Ну что же, - говорит один из них, - пойдем с нами.
- А куда? - спрашиваю.
- В машину, акт составлять будем, попался ты голубчик.
В машине взвесили мой улов, изъяли пику как запрещенное оружие лова, составили акт, свозили в гараж для подтверждения моей личности, так как со мной не было паспорта, я его дома забыл. Дело в том, что там ПЗ - пограничная зона, и без паспорта даже на работу тогда никто не ходил. Выписали штраф. Долго надо мной смеялись в гараже весельчаки, когда им рыбинспекторы свой диалог со мной рассказали. Да и я сам тоже смеялся.
Вот так вот я во второй раз повстречался с рыбоохраной. Вот тебе и камбала!
В НЕДРАХ СНЕЖНОЙ ЛАВИНЫ
1988 год. Остров Сахалин. Посёлок Гастелло. Я тогда работал обрубщиком сучьев в Гастелловском Леспромхозе. И вот спустя 34 года вдруг вспомнился один не очень приятный, но интересный, как мне кажется случай.
Середина февраля, мы "брали" лес где-то в 35 километрах от посёлка. Заснеженные сопки, на которых густо росли вековые пихты, лиственницы и ели. Наша площадка, куда мы свозили спиленный лес, находилась почти на вершине сопки, добирались по нарезанному бульдозером волоку, (это узкая спиралевидная дорога) на вахтовой машине, но вахтовиками мы не были, нас называли семейниками, что означало: день отработали и к вечеру - домой.
На площадке стояла наша передвижная будка, в буржуйка для обогрева в зимнее время, стол и два топчана для отдыха. Когда нам давали новую делянку для вырубки леса, то будку перевозил на своей "спине" трактор трелёвочник.
Как-то раз проработав где то пол дня, у нашего вальщика сломалась бензопила "Урал", и мы были вынуждены сидеть без дела и ожидать конца смены. Вахтовая машина в тот день стояла на нашей площадке.
В то время в леспромхозе во всех бригадах царила игра в "хрюк". Она, как некогда картёжная игра в "козла", была в моде. Играли на деньги почти все рабочие. Едут на работу в лес и играют, с работы едут - снова играют. На кону - купюры достоинством три, пять и десять рублей. Кто-то проигрывал, кто-то выигрывал - и так ежедневно. Скомканных рублей были полные карманы, их пригоршней доставали и выкладывали на фанерный стол.
И вот сломалась наша пила, мужики оживлённо играют в карты, курят все как один одну за одной папиросы "Беломорканал" Ленинградской табачной фабрики, они в то время были любимы многими курильщиками. Я же не курил, и мне было трудно пассивно вдыхать неприятный дым, по этому я вышел на улицу, полюбовался лесным пейзажем, залез в будку вахтовой машины, сел и спокойно ждал отъезда домой.
Звенящая тишина, лапы рядом стоящих елей будто спят и не шелохнутся, лишь изредка откуда-то из далека доносится еле слышный вой бензопилы из соседней бригады и протяжный стон падающих вековых красавиц.
И вдруг мою тишину нарушил резкий непонятный звук "гуп"! - и я оказался в кромешной темноте. Сколько времени я так просидел, не знаю, помню лишь, как из толщи темноты доносились до моего слуха еле слышные знакомые голоса. Слышал, как Сашка Шишак, его так все называли, фамилии, к сожалению, не помню, говорил: - "Откапывайте крючки". Потом был рокот трактора, едва заметный свет, рывок и резь в глазах от яркого солнечного света. Это трактор-трелёвочник вытащил ГАЗ-66 из-под снежной лавины, которая так внезапно накрыла меня.
Вылез я из будки, неверя своему нежданному приключению, и вижу - на том месте, где находилась машина, стоит прочная бело-голубая стена с чётким оттиском (отпечатком) нашего всеми любимого транспорта. Я сожалел, что в тот день не взял с собой фотоаппарат, который часто брал с собой в лес и фотографировал товарищей. И вот, спустя столько лет, я до сих пор помню тот чёткий отпечаток в снегу. Мне повезло, что это была не очень массивная лавина.
ПРИБЛИЖАЛИСЬ ДЕВЯНОСТЫЕ
Сколько же у меня с отцом приятных мгновений и незабываемых приключений. Я был счастлив, что со мной рядом родной отец. Я ведь о нём мечтал.
Мы с женой решили остаться здесь. Устроились на работу. Я - обрубщиком сучьев в леспромхозе, жена - помощником повара в поселковый детский сад, что на берегу океана у самого залива Терпения.
Через короткое время получили квартиру и стали жить отдельно от отца в двухэтажном срубе по улице Центральной.
Через два года родилась дочь в той самой больнице, где двадцать два года назад родился и я.
Но в 1989 году нам пришлось уехать на материк, точнее - в Кашары. Жене было трудно справляться с маленькой дочерью и к тому-же очень скучала по матери. Приближались 90-е годы - стало трудно с продуктами, в один день опустели полки в магазинах...
- Вот уедешь и больше никогда не приедешь ко мне, - говорил отец.
Его пророчество сбылось. Когда в 1990 году родился мой сын Дмитрий, то отец приезжал в гости к внуку на его день рождения в 1991 году. И снова горько плакал, когда уезжал на Сахалин.
И СНОВА НА ДОНСКОЙ ЗЕМЛЕ.
В дом к матери в Кашарах не прописывали даже одного человека, не позволяла жилплощадь, и нам ничего не оставалось делать, как уехать из Кашар, но теперь уже на родину жены в село Верхне-макеевка Ростовской области. Жили у тёщи, которая была одинокой, давно разведённой. Я работал в колхозе им. Ленина животноводом, пас дойный гурт. Со временем получил квартиру. Приватизировали. Всё бы хорошо, да вот подрастающая дочь стала тревожить мою душу расспросами о Сахалине, как когда-то я донимал свою мать. Похоже, что то, что испытал я, теперь испытывали мои дети. Особенно дочь. Её как магнитом тянет к родным берегам. Бывало, ест глазами карту Сахалина. Тычет пальчиком, показывая, где она родилась. Что у неё на душе, наверное, знал один Господь, а я только догадывался. Сам через это прошёл.
Дочь хотела увидеть деда, как когда-то я - отца. Всё началось сначала. В 80-х годах можно было хоть как-то уехать туда, цены были другие, доступные. А теперь это невозможно. "Бедная девочка! - подумал я тогда. - Она переживает сейчас то же, что переживал я все прожитые годы. Ничего, может и ей повезёт. Увидит дедушку и далёкие морские берега".
ЧЕМ БОЛЬШЕ ЧУВСТВУЕШЬ СВЯЗЬ С РОДИНОЙ, ТЕМ РЕАЛЬНЕЕ И ОХОТНЕЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ ЕЁ СЕБЕ КАК ЖИВОЙ ОРГАНИЗМ. - А. А. Блок.
ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ НАЧИНАЕТСЯ С СЕМЬИ. - Френсис Бэкон.
У меня был друг, который всё время спрашивал:
- Серёж, когда поедешь на Сахалин? Если поедешь, бери меня с собой, я хочу посмотреть на него. Мне раз в году положен бесплатный проезд в любую точку России, я смотрел передачу "Поле чудес" и там был один игрок с Сахалина. Так Якубович сказал зрителям, что побывал во многих странах мира, но красивее мест, чем на Сахалине, не видел нигде.
- Хорошо, - ответил я шутливо, - накоплю денег и, когда поеду обязательно возьму тебя с собой.
Но, к сожалению, до сих пор такой возможности не представилось... Да и отца моего уже нет.
ВСЁ ТОЛКАЕТ МЕНЯ ЗАБЫТЬ РОДИНУ, А Я НЕ ХОЧУ, СОПРОТИВЛЯЮСЬ, СКОЛЬКО ЕСТЬ СИЛ. - Эмиль Мишель Чаран.
...Еловое* - старый таёжный посёлок, бывшее его название по японски было "ТАКАРАДЗАВА". Залив терпения у которого мы жили, назывался - "ТАРАЙКА-ВАН". Охотское море - ХОККАЙ. Моё родное Гастелло - НАЙРО. Город Поронайск(райцентр), назывался - СИКУКА. Областной центр город Южно-Сахалинск - ТОЁХАРА. А сам остров назывался не Сахалин, а КАРАФУТО.
20. 10. 2023 год.