Когда померкнет свет,
в моих глазах,
и на песок,
пронзённый острием,
осяду я устало,
являя
в смертном взоре
удивление и страх,
и, мир
в последний раз,
впустив вовнутрь,
сквозь
медь забрала.
Над поверженным
телом моим,
вознесётся над цирком,
душа,
и там, где сегодня
не хватало место,
двоим,
тот, кто убил меня,
стоит, едва дыша.
Нет за ним
никакой вины,
пусть его
рассечённая плоть
всё ещё кровоточит,
но нет важнее,
для жизни
гладиатора, цены,
когда пылкая
кровь,
в живом теле,
клокочет…