Сесть на приступочки крылечка,
Раз выдохнуть и раз вдохнуть.
Неслышно подойдёт овечка,
Прошепчет:
«Чё, Вов, не уснуть?»
Ей астру протяну в ледышках:
«Остатки, на дожуй, овца».
Под брюхом у неё култышки,
Овечка: «Чё ты без лица?»
И хрумкать рядом громко станет,
В кудрях с подкладкою манто.
Уже слыхал: «На нём лица нет».
Лицо вернётся? Знал бы кто.
Висит на стенке коромысло,
На коромысле иней-снег.
Беседовать с людьми нет смысла.
Овца – она, как человек,
Чуток умней, чуток добрее.
«Ну, съела астры леденец?»
Я на сто лет её старее,
Ей жить да жить, а мне капец.
Судьбы дурной моей глиссада,
Вон дымный след – всё вниз и вниз…
Но всё ж, кажись, была награда:
Любовь доярок и актрис.
Да, все актрисы – из массовки,
Доярки, те – кровь с молоком.
У тех и этих – губки, бровки,
И те и эти – со смешком.
Октябрь. Овца.
Сопля повисла
И тянется резинкой вниз.
К стене прижалось коромысло,
Забилась птичка под карниз.