Я не нравилась маме и папе с первого вздоха и крика.
Дети совсем не милые, когда красные от натуги,
орут, будто больше совсем ничего не умеют.
Еще пеленки стирать, следить, чтобы чадо не сдохло.
Прививки, больницы, врачи, бабушки критикуют.
Все не так и не эдак, а вот раньше в наше-то время…
манную кашу с комочками ели за ушами трещало.
И дома порядок и чистота, пеленок всегда хватало.
И дети не плакали вовсе и с года уже говорили,
читали, писали, считали, приученные к горшку.
В кого вы такую никчемушную странную уродили,
в кого воспитали? Середка на половинку да не пришей рукав.
Если пятнышко не стереть и трещину не замазать,
не проще ли выкинуть вовсе, ну или – с глаз долой?
Заброшена в дальний ящик сломанной куклой лысой
и голой, крякаю «мама-мама» испорченным механизмом.
Лежу, покрываюсь пылью, плесенью, пахну солью
и антресолью, чешуекрылой болью, платяной молью,
хлебом подгнившим, стернью несжатой, просом несчитанным
и неважной изжелта-серой «правдой» номер 258.
«Центральному Комитету Партии независимости и труда Сенегала.
Дорогие товарищи!» – отпечаталось на запястье,
на плече – «Октябрьские позывные», «Урожай «Зеленая жатва»,
на предплечье – несломленный Брайан Уиллсон.
Я не нравилась маме и папе. Я не нравлюсь бездомным кошкам,
одноклассникам, однокурсникам, сослуживцам, прохожим
и даже себе… немножко.