Похипповали малость и — трындец!
хорош! капец! ништяк! довольно! амба!
Под ля-бемоль иерихонских ТЭЦ
оторвались мы давеча неслабо.
Осунулись. Пора бы знать и честь.
Грустят осины, платьица надев из
багрянца непрактичного окрест.
И я уж не стремлюсь и не надеюсь.
Так у лесной пичуги по ночам,
утратившей на пластиковой ветке
способность тонко чувствовать печаль,
желанья мало вылететь из клетки.
— Как много девушек хороших, — млеет плеер.
А я добавил бы — я-девочек, я-белочек.
От них в мозгах едва ли стихнет ветер
у мальчиков. Они такой нехилый чек
пробьют на кассе, что на вечеринке
зажгут любого, подсластят слегка и Scalett;ом
зальют, как тот пакетик, где чаинки
реэкспортёром собраны старательным.
Такие нынче набивают цену, чем
угодно, тянут Redd;s, питаясь чипсами,
присматривают принцев, строят целочек,
трындят, что не боятся быть отчисленными,
от пущей скуки ищут панацею
в сетях, и матерятся громко — в смысле не
находят, курят слим. А снимешь цедру —
без косточек и кислые.
Над горизонтом чёрных туч гряда
примяла кущи райские всем скопом
в глубины мироздания, куда
уже не доберёшься автостопом.
Проиграно всё то, что на кону
стояло с блеском наглости и спеси.
Доходчиво засохла на корню
любовь. И справедливо будет, если
смерть поглотит, но не меня, а смесь
цинизма, желчи, фальши, в общем — жижу,
накопленную в кожуре невесть
какой на облик миновавшей жизнью.