«ОДУШЕВЛЁННЫЙ РУССКИЙ СТИХ»
АЛЕКСАНДРА СУВОРОВА
Александра – или просто Сашу – Суворова я знаю уже страшно сказать сколько лет. Теперь и не вспомню, когда и при каких обстоятельствах мы с ним познакомились. Просто постоянно пересекались на всевозможных поэтических встречах в Сыктывкаре, где я часто бывала в 80-90-е – ещё задолго до вступления в Союз писателей. Кстати, в СП России нас с Сашей приняли почти одновременно, с разницей лишь в год – его в 96-м, а меня годом позже. Но к тому моменту мы уже были давно и прочно знакомы.
Мы никогда не были близкими друзьями – не потому что не родственны по духу, а просто жили всегда в достаточно разведённых в пространстве городах, да и разница в возрасте у нас немалая. Я не навязывала ему своей дружбы, а он в силу природной тактичности и уравновешенности тоже не спешил записываться в ряды моих поклонников. Но мы всегда замечали друг друга, выделяли в общей писательской тусовке, помнили друг о друге, обоюдно следили за публикациями и радовались литературным успехам друг друга.
Насколько помню, Саша никогда не стремился искусственно выделиться в компании собратьев по перу, привлечь к себе внимание, как-то перетянуть на себя одеяло… Не в его обыкновении намеренно удивлять, эпатировать, подчёркивать свою значимость – а ведь демонстративным поведением страдает немало творческих людей, склонных к развязному актёрству и показушным эффектам. Нет, Александр Суворов скорее из тех, кого ещё нужно разглядеть, заметить среди остальных, но уж если попадёшь под его мудрое и доброе обаяние – то навсегда останешься пленённым особенным светом его души. Он как гриб-боровичок под листиком в окружении нарядных мухоморов – знает себе цену и спокойно ждёт, когда же его увидят и распробуют. Ему вовсе не нужно подпрыгивать и кричать: «Это я, эй, я тут, не проходите мимо!» Лишённый напрочь стремления к саморекламе и способности к хитроумным интригам, Саша одновременно и вещь в себе, и человек, открытый к общению – при условии, что собеседник настроен на определённые суворовские частоты. Очень тонко эта установка Суворова передана в одном из его программных стихотворений «Ты стоишь вполоборота…»:
Ты стоишь вполоборота,
Навострил своё чутьё.
Пролетело мимо что-то:
Мимо – значит, не твоё.
(…)
Просвистело, не задело,
Воздух завихрив слегка,
Не твоё, а чьё-то дело,
Видимо, издалека.
И не нужно соучастья,
И умерь своё чутьё.
Пролетело мимо счастье…
Мимо – значит, не твоё.
Здесь на сто процентов выражена мировоззренческая позиция созерцателя, лишённого зависти к чьим-либо успехам и любопытству к подробностям чужой жизни. «Живи своей судьбой, – словно бы говорит поэт своему читателю, – слушай лишь своё сердце». В данном случае абсолютно верен постулат, что поэт – это судьба, поскольку у Александра Суворова слово никогда не расходится с делом, а только подтверждает его. Не помню, чтобы Саша когда-нибудь кого-то публично поучал или воспитывал, чтобы как-то отчитывал молодых авторов или пенял им на нерадивость и ошибки, не могу его представить и вовлечённым в шумный азартный спор, в котором ничего, кроме ссоры, родиться не может. Будучи по профессии журналистом и блестящим редактором, многие годы проработавшим в республиканской газете «Красное знамя», а затем в Коми книжном издательстве, поэт тем не менее не превратился ни в сухого педанта, ни в занудливого буквоеда, развив и упрочив в себе интеллигентность, широту взглядов и уважение к любому собеседнику. Точно так же лишены менторства и прямолинейной назидательности и его стихи, и хотя в них сильна нравственная основа и в какой-то степени воспитательная подоплёка (как в любом, впрочем, произведении искусства!), однако тонкость подачи, самоирония и счастливый дар поэта говорить сердцем делают их не нравоучительными догмами, но философскими жемчужинами, которые светят прямиком в читательскую душу:
Нет, не миновала эра хамов,
И ещё далёк последний суд,
Но златые луковицы храмов
На бесплодной почве не растут.
(…)
И пока молитвами святыми
Тихо возвышаются сердца,
Не угаснет в хаосе и дыме
Вера в милость и любовь Отца.
(«Нет, не миновала эра хамов…»)
Таким образом все те положительные качества, которые присутствуют в Сашином характере, прекрасно проявлены и в его стихах – они все плоть от плоти его сердечной глубины и доброй (а порой так и острой!) ироничности, его несуетной основательности, истинно мужской порядочности и надёжности. Хотя ему как любому лирику присущи и порывистые эмоции, и душевные метания, и поиски себя – особенно в его православных, духовных стихах:
Когда загонит в угол бес
И впору застрелиться,
Не докричаться до Небес,
Но можно домолиться. (…)
(«Когда загонит в угол бес…»)
Или – вот такое ёмкое, исчерпывающее четверостишие:
Неизменна Всевышняя мера –
Зря вы, слабые, круть да верть.
За пределами знания – вера.
За пределами веры – смерть.
И – такое:
Добряки – под ангельским приглядом.
Злыдней черти исподволь пасут.
Неужели поведут их рядом
После жизни на Небесный суд?
Да это и не удивительно, ведь Александр Суворов – правнук и внук православных священников, и для него тема веры, нравственного выбора и связи человеческого «Я» с историей народа одна из наиважнейших в творчестве:
(…)
Долгий путь, короткая дорога –
От неверья к честной вере в Бога,
От унынья и тоски к смиренью,
От душевной темноты к горенью.
Этот путь, томим Небесной жаждой,
Одолеть обязан в жизни каждый.
И шагаем мы вперёд упрямо
К Богу – кто извилисто, кто прямо.
(«Постижение»)
И всё-таки я не до конца понимала суворовскую музу, не ощущала на полную мощь её звучания, пока не случилось в моих руках его первой книги «Чёрный ящик». Это был 95-й год, книга была подарена автором мне лично, и открыла я её в дороге – то ли в самолёте, то ли в поезде по пути в Воркуту. Помню ожог, который получила от этого чтения – ибо сразу почувствовала, что соприкоснулась с большой поэзией, с целой вселенной, крайне независимой, монолитно скроенной, свободной в своих проявлениях – и духовно, метафорически, идейно очень русской, очень православной, очень корневой. Помню, как огнево дохнули на меня строки стихотворения «Вечный двигатель», разом переворачивающие душу:
Как ни прячься по запечьям,
Как душою ни криви –
Бьётся в сердце человечьем
Вечный двигатель любви.
(…)
Он невидимо и тайно
В каждой крутится судьбе…
Только бы его случайно
Не разбить в самом себе.
Вынесенная в заголовок книги тема чёрного ящика как некоей сокровенной сущности каждой человеческой судьбы, как метафоры наследия писателя, которое он завещает своим читателям, многозначна и рассматривается поэтом с разных сторон. Так сам поэт раскрывает суть этого названия в одноимённом стихотворении:
Упаду вдали от дорог,
Не успев замолить грехи.
Но в обломках найдут в свой срок
Чёрный ящик – мои стихи.
(«Чёрный ящик»)
Надо сказать, это образное название – «Чёрный ящик» – очень символично для середины 90-х: оно и грозовое предупреждение о возможной грядущей политической непогоде, и печаль о трагедии, которая уже охватила народ, и опасение большой беды, надвигающейся на Россию…
(…)
Не проси ни хлеба,
Ни забав, ни славы,
Донесись до Неба,
Вздох моей державы.
Словно из острога,
Словно без исхода,
Донесись до Бога,
Тихий вздох народа.
(«Вздох»)
Дерево суворовской поэзии уходит корнями в русский классический стих – как говорит сам Александр Васильевич (а он полный тёзка прославленного полководца!), его учителями являются Евгений Баратынский и Николай Заболоцкий. Что ж, склонна согласиться с такой самооценкой, ведь Баратынский считался тонким диалектиком и преуспел в анализе душевной жизни человека, при этом будучи верным последователем классицизма. Точность выражения мысли, ясность посыла и внятность формы, усиленной глубоким самобытным содержанием, – вот то, что взял Суворов у своего великого учителя, что растворил в себе и вынес на поверхность слова уже пропитанным и одухотворённым философией любви и прощения, сопряжённой при этом с твёрдостью характера и духовной стойкостью, если дело касается принципиальных и – особенно! – нравственных вопросов. Вот эта нравственная устойчивость и чистота – вообще основа суворовской жизненной позиции и, соответственно, его авторское кредо. Также Суворов прямой наследник таких качеств Баратынского, как внутренняя целостность и сдержанность, целомудренность и некрикливость, нешумность в стремлении достичь литературного успеха, отсутствие суеты на пути к читателю – в том числе намеренное неучастие в вопросах государственной политики, отстранение от игр власти, уход в лиризм и внутренние переживания. Баратынский искренне считал, что «в свете нет ничего дельнее поэзии». Александр Суворов находит этому и своё определение – «одушевлённый русский стих»:
Не заросла чертополохом
Поэзия в сердцах людских.
Живёт меж выдохом и вдохом
Одушевлённый русский стих.
И это тот счастливый случай,
Когда, молитвенно дыша,
В потоке искренних созвучий
Растёт и полнится душа.
(«Меж выдохом и вдохом…»)
Заболоцкий же с его склонностью к сатире, с его сложными экспериментальными поисками и многоуровневостью творческого пути подарил суворовской лире прежде всего пластичность языка и внутреннюю раскрепощённость образа. Как, например, вот в таком ироничном стихотворении «Болванка», в котором головная боль как главное действующее лицо высвобождает в авторском воображении параллельные образные разветвления:
Опять работа – на приколе,
Хоть вешайся на рукаве.
Чугунная болванка боли
В тупой ржавеет голове.
Закат сияет лучезарно,
И вечер творческий такой.
Кто эту боль вложил коварно
В негерметичный череп мой?
(…)
Или вот такое, полное звуковой соразмерности стихотворение о земном и внеземном бытии – казалось бы, тема изъезжена вдоль и поперёк, но поэту удаётся найти совершенно новые, очень свежие ракурсы ощущений времени и пространства:
Настоящего нет. Только прошлое тянется
За спиной, словно дым в темноте.
Я бреду по бессонным пространствам, как пьяница,
Заблудившись в своей маете.
Я ищу подтверждения времени вечного
В мельтешенье веков и секунд
И качаюсь в потоках движения встречного –
Бытие проседает, как грунт.
И ничто не проходит, не вянет, не рушится
И не плавится в жизни земной.
Надо только всем сердцем и разумом вслушаться
В гром и шорохи там, за спиной.
Читаешь – и словно движешься по некоему метафизическому тоннелю, раз за разом выводящему на свет в конце каждой строфы – свет открытия, узнавания, почти волшебства слова. И вдруг – о чудо! – пространство начинает смещаться, расширяться под воздействием суворовских образов, словно поэту и впрямь подвластны времена и расстояния, стоит ему только верно настроить свой душевный камертон…
Однако в отличие от того же Заболоцкого Суворов в своём поэтическом пути на удивление, на редкость не цикличен, органично последователен, его творчество не делится на разные и даже взаимоисключающие периоды – и в этом тоже, мне думается, выразилась цельность его характера и крепкий замес души. Эти стойкость и твёрдость также замечательно проявляются в его гражданской лирике. На одно из таких сильнейших стихотворений поэта о России и её народе – «Русские», – будучи под большим впечатлением, я даже когда-то написала песню «Твёрдость русских душ»:
Древней алмаза твёрдость русских душ.
Нас не сломить на землях наших скудных.
Нет, мы не на отшибе, мы не глушь,
А просто жребий наш один из трудных.
(…)
Мы бесшабашны, но в суровый час
За нашу землю жизнь отдать сумеем.
Не злите нас, не унижайте нас –
Мы знаем, как хребты ломать злодеям.
Ох, до чего же актуально эти слова звучат нынче, когда вся мировая гнусь ополчилась на Русский мир! Как ясно обозначена позиция, обнаружить которую ещё не так давно было не только неудобно, но и довольно-таки небезопасно! Однако этот ясный сценарий будущего, сбывшийся и воплотившийся фактически и эмоционально, свидетельствует и о незаурядном поэтическом даре Суворова, и о его незыблемых патриотических установках. Не в таких ли стихах, в частности, проявляется способность поэта к предвидению и даже прорицательству? Так что государственные вопросы всё же проникают (и ещё как!) в суворовские стихи – самые болевые из них, касающиеся сохранения традиций, православных ценностей и суверенитета России, певцом которой поэта можно смело назвать. Очень показательно в этом смысле стихотворение «Морозостойкость» о выносливости русского характера:
(…)
Украшена живыми облаками
Бездонная над Русью вышина.
На прочность мы испытаны веками,
По вере эта сила нам дана.
Гремучий лёд – в берёзовых волокнах,
Но не сдаются русские зиме.
Рождественская радость в наших окнах
Сияет вопреки январской тьме. (…)
Здесь очень важно понимать, какими средствами пользуется автор, чтобы говорить на столь сложные и порой жёсткие темы. Ведь гражданская лирика и философская лирика – такие жанры, где весьма просто скатиться в банальность, в многословную назидательность, а то и в публицистический нарратив. Но Александр Суворов изящно и очень мастерски обходит все эти узкие места, и секрет успеха вроде на поверхности, а всё же непрост. Попробуй достичь такого максимума выразительности при минимуме инструментария – прямые точные рифмы, чёткие классические размеры, ясная мысль, почти полное отсутствие инверсий, гипербол, ассонансов, ритмических сбоев! Однако в этой обычности и простоте кроются такая глубина мысли и графическая безупречность формы, что, помноженные на авторскую способность к сжатым, афористичным формулировкам, они дают колоссальный эффект – как, например, в стихотворении «Не спеши вкушать запретные…» Три строфы – и такая полная картина мира, такая зеркальная читательская узнаваемость себя в лирическом герое, такое прямое авторское попадание в историю многих людей, к сожалению, столкнувшихся в своей жизни с позёрами и показушниками и не сумевших вовремя распознать их червивую душу.
Вообще очень примечательна вот эта суворовская манера вести диалог со своим читателем. Зачастую то, о чём говорит с нами Александр Суворов, кажется, лежит на поверхности. Вот – одинокий старик с бронированной душой и задраенными наглухо люками, который жалеет безродного голодного щенка, отдавая ему лучшую свою посуду для похлёбки… Вот – рассуждения о старости и артрозе с таким неожиданным выводом в конце о том, что всё равно каждое утро наполняется светом, «Потому что старость в мире этом / Не конец пути, а дальний путь». Вот – пронзительные строки об иномарках, которых не было в юности лирического героя (да что там кривить душой – и самого автора, ибо он часто полностью слит со своим, как теперь любят сокращать, ЛГ)… То, о чём иной человек и вслух не скажет, чему и определений не найдёт, Суворов назовёт, обозначит и приоткроет для читателя. Потому что поэт не боится говорить о самых трудных, острых, порой бесконечно горьких человеческих проблемах – таких, как болезни, старение, одиночество, нелюбовь, безверие… И находит такую интонацию – чуть-чуть иронии, чуть-чуть душевности и много надежды, – благодаря которой читающим всё делается нипочём, всё становится преодолимо. И вот это целебное свойство суворовской строки я не раз ощущала на себе. Прочитаешь – и хочется жить дальше, и отступает морок, и умягчается душа (стихотворение «Космос»):
От болезни исцеленья нет,
И не предусмотрена больница.
Головокружение планет
Никогда уже не прекратится.
Так и будут маяться они,
Круглые, как яблоки на блюде,
А ведь на одной из них – взгляни! –
Люди.
Понимаешь, космос: люди!
И вдруг тебя пронзит: а ведь, возможно, ничего ценнее во всей Вселенной и правда нет, чем человек – с его заблуждениями и страстями, ошибками и падениями, всесильным разумом, огромным сердцем и бессмертной душой!..
А не так давно Александр предложил друзьям-поэтам по соцсетям замечательную идею – выкладывать вёрстку своих книг в сеть (даже придумал для этого специальный термин – СетьИздат). Идея предельно проста: поскольку типографские расходы многим из пишущих не по карману, то в сети литераторы могут обмениваться книгами, показывать их читателю, получать ту самую обратную связь, без которой невозможно полноценное существование ни одного художника. И Суворов уже выпустил несколько таких сетевых книг своих стихов, причём отдельно по жанрам – стихи о творчестве, православную лирику, ироническую поэзию, стихи о времени и стихи о бытии и мироздании. Великолепная эта задумка, возможно, привлёчёт в конечном итоге и издателей – как знать? Ведь не хлебом единым, как говорится... Может быть, настанет наконец время и для истинной поэзии, для наших русских лириков, для их высокого слова и дум?
Как же мне хочется в это верить!
* * *
На чёрный день неплохо б запастись
Дровами, солью, спичками, друзьями
И, чтобы от уныния спастись, –
Терпения ржаными сухарями.
Когда же сменит утренний рассвет
Потёмки бытия под новым небом,
Неплохо бы всем чёрным дням в ответ
Украсить жизнь веселья белым хлебом.
Нас, вечных, не объехать по кривой,
Не уязвить в змеиных кривотолках,
Пока хранятся в нашей кладовой
И хлеб, и сухари на главных полках.
ЧЕРДАКИ
По чердакам Вселенной побродить,
Порыться в вечной рухляди летучей,
Найти в пыли таинственную нить
Неведомых космических созвучий
И вдеть её в иглу своей судьбы,
И вышивать всю жизнь узор нетленный...
Но как при нашей скорости ходьбы
Дойти до этих чердаков Вселенной?
* * *
Не спеши вкушать запретные
Краснобокие плоды –
В них встречаются секретные,
Незаметные ходы.
Вот надкусишь мякоть белую –
Слюнка хлынет натощак, –
Глянешь в сердцевину спелую
И скривишься: тьфу, червяк!
Обругаешь душу, падкую
На сомнительный искус,
Выплюнешь отраву сладкую,
Но навек запомнишь вкус.
УЕДИНЕНИЕ
И уединился я вновь
В своей стихотворной империи.
Так тихо, что слышу, как кровь
Пульсирует в сонной артерии.
Так ясен ночной небосвод,
Что нет никакого сомнения –
Там весь многозвёздный народ
Пылает огнём вдохновения.
И мне у него на виду,
Вплетаясь в орбиту неторную,
Дано превратиться в звезду…
Да просто – в строку стихотворную.