Розы
Слышишь этот шепот по ночам? –
Наши розы шелестят на даче.
Розы обезглавленные плачут,
Тени их забились по углам.
В тишине слова неразличимы,
Самые обычные слова.
По стене проходит пантомима.
Сладко пахнет розы голова.
Как сестра протягивает стебли
Мертвым сестрам беглая луна.
Мертвецы цепляются за землю
У давно закрытого окна.
Только ветер, Рильке-посторонний,
На колени рядом упадет,
На ресницах белых похоронит,
В лодочке ладоней унесет.
Синяя лента
В далеком краю,
Где пчелы поют,
В косу мою
Ленту вплетут –
Неба синей,
Чище ручья.
Будет ничьей
Лента моя.
Кто перейдет
Синь-бережок,
Кто отопьет
Неба глоток –
Славу тому,
Хлопьями снег.
Птицы возьмут –
Не человек –
Слезку прольют,
Вместо плаща
Ризу свою
Скинут с плеча.
Спи-засыпай,
Кутайся в снег.
Не замерзай,
Нечеловек.
Сад
Они говорят обо мне,
Что им в моем саду?
Там, в его тишине,
Выхода не найду.
Птичий услышу крик,
Шумом – земную речь.
Зря ты сюда проник,
Леса не пересечь.
В мире «Не обессудь»,
Даром, что ты герой,
Целятся прямо в грудь,
Обращают травой.
Хочешь расти – расти,
Пей немоту и свет.
Хочешь бежать – прости,
Выхода в поле нет.
Предложение из Пруста
Предложением из Пруста
Начинается картина.
День недели. Середина.
Нет? Ну, ладно, не из Пруста.
Словно что-нибудь изменит
Силуэт за занавеской.
Не одергивайте резко –
Разбегутся свет и тени.
Пусть сыграют мизансцену,
Пусть по стенам проплывают.
Кто-то называет цену,
Кто-то веки закрывает.
Кто-то, кто-то, кто-то рядом,
Уловимо лишь дыханье…
Игры павшего сознанья
Перед не имущим пятна.
Дискретность
Миллионы лет позади.
Миллионы лет впереди.
Там такие лежат миры!
А на мне перерыв, обрыв.
В такой же день
В такой же день на берегу
Разлегся бело-синий полдень,
Я руку опустить могу –
И воздухом его наполнить.
Когда глаза не открывать,
Легко услышать смех и лепет.
Нам на двоих почти что пять,
Ничто не треснуло на небе,
И можно руку протянуть…
Нет, все же треснуло чуть-чуть.
Мальчик
Он еще мальчик, где-то нелеп и смешон,
Он не из тех, кто лезет всегда на рожон.
Просто – не то что «хочется защитить» –
Сложится все, чему отмеряно быть.
Чувствуешь эти ветра, потоп и огонь?
Господи дай! Сила земли – не тронь!
Помнишь ее – больше твоих скорбей?
Только уже – возле щеки ладонь…
Лучше сейчас не сожалея бей.
Если огонь – значит, пускай горит.
Если крыло – пусть над тобой летит.
Там и тут
Ее лицо в окне моем,
Хоть никого там нет –
Играют ветки с фонарем,
Рассеивая свет.
Стекают змеи по стеклу
И в комнату ползут.
И кто-то корчится в углу –
Хоть никого и тут.
Все та же старая игра
Из света и теней.
Старуха бродит до утра
По комнате моей.
Я до утра боюсь ее…
Но как дрожит она! –
Попавшая в мое жилье
Из собственного сна.
Археология
Полустертая монета
На окне лежит в пыли…
Может, не было и нету
Вовсе прошлого земли.
Даже если покупали
На нее глоток вина –
Где вино, где славный палец,
Подзывавший пацана
С новой кружкой цинандали,
Или как оно звалось
В те века, где нас не знали
С кем и пить не довелось?
И теперь еще, быть может,
Если сдать ее в музей,
По привычке древней рожи
Можно скрасить вечер сей.
Между тем
Бездна и сверху, и снизу, и прямо –
Вся помещается в черную яму.
Можешь присутствовать в этом виденье
И ужиматься до стихотворенья
Любой бесфамильной Наташею…
Впрочем, никто и не спрашивал.
Лажа
А между тем вот этот век
С его отменами и бредом
Тебя покажет, человек.
Ты не почувствуешь победу.
Ты будешь снова возведен
К тому, чем был, а не казался.
Как ты, стогендерный, смешон…
Как ты попал и облажался…
Война
Что писать о ней –
В воздухе она.
Было бы пьяней –
Нет того вина.
Было бы еще,
Чтобы – раз и два…
Не мое плечо,
Пуля, голова.
Что о ней кричать –
Громче проорет.
Что о ней молчать –
Мертвого убьет.
С каких-то пор
Плата за разговор –
Слишком большая плата.
Вера с каких-то пор
Больше не виновата.
Рубище тощих строк
На ветру продувает.
Голос во тьме далек,
Дальше и не бывает.
Эй, собеседник мой!
Ночи с тобой длиннее.
Небо черней с луной
И ничуть не виднее.
Что ж ты мешаешь спать
И теребишь уснувших:
«Что ты хотел сказать?
Вместо того чтоб слушать...»
Сильные и счастливые
Мир, захлебнувшийся мгновеньем,
Минуту посчитай за вечность,
Большое головокруженье,
Что так всесильно и конечно,
Что похоронено уже
Едва краснеющим рассветом.
А эта кровь на рубеже –
Вот настоящего примета
Тому, что времени рука
Вложила в будущее «верю!»
И нет сильнее дурака
Ни на Земле, ни на Венере.
Сборы
Немного вина на дорогу,
Две строчки, к которым в пути
Припишется все понемногу,
И можно по небу идти.
И песни орать во все горло,
Качаясь, идти на носках,
Трубят водосточные горны
И ветер страхует пока.
Прекрасное это виденье –
Не Рубенс, не Клинт, не Ван Гог…
Но там еще есть продолженье
И не нарисован итог.
Трава
Бескровна и суха трава,
И в небе ни слезинки.
Твоя поникнет голова
В нечестном поединке.
А был бы честен визави –
Кто первым бы смирился!
Красноармеец по крови
До красной крови бился.
Никто его не пристыдил:
«А до последней мог бы?»
Он перед Богом честен был
С рубашкою промоклой.
Пистолет
Под подушкой готовый билет
На тот свет – он не лучше, чем этот.
И не скажешь, что выхода нет.
И не скажешь, что нет пистолета.
В общем, так – или я, или он,
Или оба в вагоне плацкартном.
Он в тринадцатый, ясно, вагон.
Только все же козырная карта.
С ней не страшно уже проиграть,
С ней никак проиграть невозможно.
Эта жизнь все такая же блять,
И за нею такая же тоже.
Вранье
Это вранье повсюду,
Из каждого утюга.
Жалко тебе Иуду?
Жалко – как дурака.
Бог не простит, наверно.
Впрочем, пускай простит.
Выбора нет, он скверный,
Убей или будешь убит.
Выбора нет, конечно.
Только не у него.
Кого целовал, потешный,
И предавал кого?
Скажут, ты был невинен,
Всех обманул Ему.
Был бы, да на осине
Сушишься почему?
Лучшее в мире
И вот, и вот она гроза!
В ошметки сонная курятня –
И только всполохи в глазах,
И море неба необъятней.
Верней минуты не найдешь
Смотреть на павших без сознанья,
На то, как рвется мирозданье, –
И выбежать под этот дождь.
Пиастры
Никто не спасся. Пьют на корабле
Скелеты неразбавленную воду.
Блестит бочонок полный на столе –
Пиастры, сэр, пиастры и свобода!
С подзорной трубкой вышел капитан,
Швырнул пиастр скелету попугая.
На горизонте Тихий океан,
На дне погоды лучше не бывает.
Известий бури не было и нет.
Вы все уже. Вас тихо и спокойно.
Ну кто еще наставит так мушкет,
Как ничего не значащий покойник!
Кому еще бы нечего терять?
Вокруг одна безумная свобода!
На всех на вас отсюда наплевать,
Здесь самый младший времени Исхода.
Да, мы темны – вокруг морская мгла.
А дальше дно земли и следом – лава.
Но карта дамой черною легла,
Как камнем припечатавшая слава.
Безусый юнга ночью не уснул,
Как все, кому не суждено напиться.
И первым морю песню затянул,
А море не могло пошевелиться.
Звезда
Мой дорогой,
Тебе через сотню лет.
Ты за мной…
Но меня уже в мире нет.
Ты придешь,
Опоздав на какой-то век.
Ты найдешь
Только звезды и шепот рек.
Та звезда,
Что плывет сейчас по воде,
Навсегда
С тобою везде.
И в беде,
И в самом горячем бреду
Я приду…
Опоздавшая, я приду.
Ты
Ты будешь в голосе моем,
В руках и волосе.
А как мы жизнь переживем…
Плохие новости.
Быть может, ты не выбирал.
И я не выбрала.
Того рука, кто привязал,
До дна все выбрала.
Набросок
А ты приходишь по ночам,
Когда все спящие невинны,
Когда податливее глины
И всё – туман по берегам.
И я теряюсь в этом сне,
И невозможно отыскаться,
Набросок грифелем вчерне
Или случайная из станций,
Где ты сойдешь, случайный из
Случайных, мимо проезжавших,
Сначала ветреный каприз,
Еще – без мысли задержаться…
И оттого нам все равно,
Не нужно – хуже или лучше.
Ты, мне приснившийся давно,
И обречен, и неразлучен.
Танец
Радуюсь присутствию тебя,
Все равно – безмолвной, безответной.
При тебе сбиваются кларнеты,
Трубы водосточные трубят.
Праведная музыка пасует
Или пробивает облака.
Подожди, не целься, мы танцуем,
Выжившие, пьяные слегка.