Жизнь – такая интересная штука.
Взять хотя бы меня.
Я – дерево.
Росло себе, в землю и воду верило,
в солнце, в какой-то там фотосинтез, –
об этом рассказывал Изя Минкус,
биолог из дома напротив, сидя на лавочке,
студентке своей дорогой, Беловошкиной Клавочке.
Лавочка числилась подо мной и была из бука.
Я росло перед трёхэтажным домом.
Там был подвал, а в подвале жили
бездомные кошки. Худые и жилистые.
Ну как бездомные? Собственно, дом у них был.
Вернее сказать – незавидной, бесхозной судьбы.
С другой стороны – что плохого в такой судьбе?
Нормальная кошка – сама по себе.
Стало быть, нюхом да блажью своей ведомая.
Я не любило кошек. До дрожи листвы.
Утром они выходили, дела свои делали.
Прямо под хрупкую суть моего тела.
Когти блаженно точили минуты три.
Всё это больно точило меня изнутри.
Я изнывало, стонало, бессилием мучилось.
Гибкие ветви мои становились сучьями,
соки стояли на месте, полумертвы…
Тогда я решилось и вызвало дух войны.
В кроне моей свили гнездо вороны –
зоркие, злые, несущие дань Харону.
Утром атласным счастливого майского дня
кошка торжественно вынесла восемь котят.
Стая воронья снялась с истощённых ветвей…
Кошки с тех пор не бывали под сенью моей.
А потом я впервые узнало про карму.
Об этом рассказывал йог Абдуллаев
соседке своей Беловошкиной Клаве.
Вещал он спокойно и мудро. Как Будда.
А вечером небо взорвалось как будто,
и молнии плоть искромсали мою,
оставив обглоданный ствол на корню.
Помню, йог что-то твердил про камни.
Бросать, собирать…
да про время что-то.
Я так и не уяснило.
Утром пришли мужики
из ДЭЗа.
Бензопилой вжик-вжик,
кинули в грузовик
небрежно.
Не как человека.
И на деревообрабатывающий завод...
Обработали, палки-ёлки…
Теперь я в пакете на нижней полке
в зоомаге какого-то аутлета.
Наполнитель кошачьего…
Биология. Карма. То-то.