Другой Есенин
Отрывок из лекции Валерия Бондаренко – педагога, журналиста, кинокритика, филолога и др.
Кровью сердца стихи писал.
Последний стих «До свиданья друг мой, до свиданья…»
В. Ф. Ходасевич о Есенине: «…Трагедия Есенина превращается вообще в трагедию человека, оскорбленного низостью того, что считал он своим идеалом. Раскаяние и бунт, отчаяние и разгул - вот что вычитывают сейчас в Есенине, уже не придавая особенного значения тому, в чем именно он раскаивается и против чего бунтует. Если угодно, мы тут присутствуем при очищении поэзии от слишком преходящего, слишком "гражданского". Время подергивает туманом частности, остается лишь сущность: драматическая коллизия и страдание, ею вызванное. Это страдание и этот мятеж сейчас особенно ясно вычитываются в Есенине; и то и другое дано на фоне такой же страдающей, такой же мятежной, так же утратившей свет России. Есенинский надрыв, с его взлетами и падениями, оказался сродни всей России. За это Есенина любили и любят, за это должно его любить.
Впрочем, народы вообще любят смотреть на мучения поэтов. Русский народ - не менее, а, кажется, дажe более, чем другие. Может быть, это потому, что сам он страдал более других: может быть, в муках поэтов он изживает свои собственные мучения -- не только психологически, но и мистически, что уже гораздо серьезнее. В изничтожении русских поэтов, начавшемся вместе с началом самой поэзии, в ту ночь, когда Волынский избивал Тредиаковского, порой проступает нечтo, похожее на заклание жертв. Не будем, однако углубляться в это. Каковы бы ни были причины, - люди любят смотреть на такие вещи, как дети на трепетание бабочек, умирающих на булавках: со смесью жалости и жестокости, ужаса и восторга, с ясно сознаваемым любопытством и смутным благоговением перед совершающейся тайной. Когда поэтический путь кончается трагической гибелью, народу кажется, что эта последняя точка прибавляет нечто и к самому творчеству. Должно быть, это потому, что такая гибель придает окончательную достоверность пройденным страданиям. Простодушные поклонники искусства всегда боятся искусственности. Они боятся истратить свое сочувствие на страдания ненастоящие. Трагическая смерть поэта успокаивает их, убеждая, что сочувствие было истрачено не напрасно…»
1928 г.
Анатолий Мариегоф писал о Есенине, что в нём была весёлость. Есенин написал несколько стихов, посвящённых Мариенгофу.
«…Прощай, прощай. В пожарах лунных
Дождусь ли радостного дня?
Среди прославленных и юных
Ты был всех лучше для меня.
В такой-то срок, в таком-то годе
Мы встретимся, быть может, вновь...
Мне страшно, — ведь душа проходит,
Как молодость и как любовь.
Другой в тебе меня заглушит.
Не потому ли — в лад речам —
Мои рыдающие уши,
Как весла, плещут по плечам?
Прощай, прощай. В пожарах лунных
Не зреть мне радостного дня,
Но все ж средь трепетных и юных
Ты был всех лучше для меня».
‹1922›
Ну так вот. О чём это я?
Вы видели глаза коровы той,
Которую пригнали на убой?
Я видела её глаза.
Себе сказала я: «Нельзя».
А это уже Есенин С.А.
КОРОВА
Дряхлая, выпали зубы,
Свиток годов на рогах.
Бил ее выгонщик грубый
На перегонных полях.
Сердце неласково к шуму,
Мыши скребут в уголке.
Думает грустную думу
О белоногом телке.
Не дали матери сына,
Первая радость не впрок.
И на колу под осиной
Шкуру трепал ветерок.
Скоро на гречневом свее,
С той же сыновней судьбой,
Свяжут ей петлю на шее
И поведут на убой.
Жалобно, грустно и тоще
В землю вопьются рога...
Снится ей белая роща
И травяные луга.
1915 г.
Животное может чувствовать, переживать разлуку и гибель своего ребёнка, пусть даже не высказывая это привычным человеку способом.
Отношение к природе, как к вещи, абсолютно неправильное, что не раз поднимается во всем творчестве Сергея Александровича. Поднятая поэтом тема остается актуальной и в современном мире.
«…Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку.
Каждая задрипанная лошадь
Головой кивает мне навстречу.
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит.
Я хожу в цилиндре не для женщин —
В глупой страсти сердце жить не в силе, —
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать мой лучший галстук.
И теперь уж я болеть не стану.
Прояснилась омуть в сердце мглистом.
Оттого прослыл я шарлатаном,
Оттого прослыл я скандалистом».
1922 г.
«Каждый стих мой душу зверя лечит».
Это звучит мощно. Мощнее чем
«…Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденье, за любовь...
Иди, и гибни безупречно…»
Н. Некрасов
1855 г.
Это архаично. Поэт начинает уходить в глубь веков.
«…Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству...»
Какому царству покорился Есенин?
Получается, что царству животных.
«…Я хожу в цилиндре не для женщин —
В глупой страсти сердце жить не в силе, -
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле…»
Грусть уменьшается, когда ты входишь в это нечеловеческое, в царство, где нет людей.
И вот этот человек настаивал, что с миром людей он не имеет ничего общего, не хочет иметь, и на то есть причины. Почти во всех стихотворениях миру зверей он отдаёт предпочтение.
«…И зверьё как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове…»
Людей бил по голове. Зверьё никогда. Вот про это и Сергей Есенин.
Песня о хлебе
«Вот она, суровая жестокость,
Где весь смысл страдания людей!
Режет серп тяжёлые колосья,
Как под горло режут лебедей.
Наше поле издавна знакомо
С августовской дрожью поутру.
Перевязана в снопы солома,
Каждый сноп лежит, как жёлтый труп.
На телегах, как на катафалках,
Их везут в могильный склеп – овин.
Словно дьякон, на кобылу гаркнув,
Чтит возница погребальный чин.
А потом их бережно, без злости,
Головами стелют по земле
И цепами маленькие кости
Выбивают из худых телес.
Никому и в голову не встанет,
Что солома – это тоже плоть.
Людоедке-мельнице – зубами
В рот суют те кости обмолоть.
И, из мелева заквашивая тесто,
Выпекают груды вкусных яств…
Вот тогда-то входит яд белёсый
В жбан желудка яйца злобы класть.
Все побои ржи в припек окрасив,
Грубость жнущих сжав в духмяный сок,
Он вкушающим соломенное мясо
Отравляет жернова кишок.
И свистят по всей стране, как осень,
Шарлатан, убийца и злодей…
Оттого что режет серп колосья,
Как под горло режут лебедей».
1921 г.
Временами даже плохо, ошеломительно.
Отчего страдания и отчего человек преображается до этой стадии.
«…И свистят по всей стране, как осень,
Шарлатан, убийца и злодей…»
Воззрение на крайнюю первую степень вины людей.
После этого колосья идут в тесто и отравляют внутренности человека и человек становится страшным диким шарлатаном, убийцей, злодеем.
Как этот человек живёт в разных измерениях?
«С вашим хлебом вы едите звёзды. Нельзя обрабатывать землю железом, ибо с таким хлебом в ваше нутро проникает сидериум холодных звёзд, отравляет тело и душу».
Это Парацельс – гений эпохи Возрождения. Великий учёный Парацельс.
Крестьянский поэт и человек рафинированный для эпохи Возрождения.
Есенин Парацельса читал? Может быть…
Изначально какое-то древнее мышление.
И Сократ и до него через Элевсинские мистерии проходили. Мифологи реконструировали кое-что.
«Элевсинские мистерии часто описываются как священные и «тайные» обряды, потому что об этих ритуалах практически ничего не известно. Однако археологи выяснили, что участники мистерии устраивали настоящий парад, который длился целых десять дней. После этого они погружались в трёхдневный пост, а на его исходе употребляли некий священный напиток с мощным галлюциногенным эффектом под названием «Кикеон».
После принятия чудодейственного напитка все участники погружались в состояние глубочайшего экстаза и устраивали настоящее шоу. Разыгрывался спектакль по истории Деметры, богини земледелия, и её дочери Персефоны, похищенной Аидом, богом подземного мира. Деметра была настолько убита горем, что забыла о своих обязанностях. На Земле погиб весь урожай, человечество оказалось на грани вымирания. В результате, верховное греческое божество Зевс принял такое решение: Персефона одну половину года живёт на Земле с матерью, а другую с Аидом в его подземном царстве.
В этом представлении был заложен глубочайший смысл существования нашей планеты. Периоды процветания — весна и лето, когда дочь была с Деметрой, а осень и зима наступали, когда Персефона спускалась к Аиду — всё засыпало, чтобы, когда сменятся сезоны, проснуться и расцвести заново. В этой символической системе Деметра являла собой материнскую любовь и горе, а Персефона представляла вечные циклы жизни и смерти».
Центральным образом элевсинских мистерий был пшеничный колос. На символическом уровне – это рождение божественного дитя. С одной стороны, люди получают возможность питаться, но с другой стороны колос растёт из смерти, из царства Персифоры. Он двойственен. Объемлет жизнь и смерть.
И вот по этому божественному дитя пройтись серпом - дело, конечно, суровое и опасное. Это значит срубить под корень всю основу его существования.
Люди выходят из этих мистерий бессмертными. Они обретают опыт бессмертия.
Есть некоторая изначальная беда в человеческом существовании.
Гисиод в «Трудах и днях» писал, что самое важное - это не дожить до железного века. Этот век настанет.
Все ценности будут попраны.
Вот наступил железный век. Всё это железное связано с образом революции: железные люди, железный Феликс, бронепоезда, броневики…
«…Гвозди б делать из этих людей: Крепче б не было в мире гвоздей…»
Т. е. для Есенина продолжение этой железной темы. Человек на каком-то очень глубоком уровне подписал себе смертный приговор. Никто не думает, что колос живой, что это плоть. Эти снопики, которые лежат как трупы, вот в этом человеческая вина, в этом человеческая беда, в этом притча всех человеческих несчастий, и, собственно говоря, есть призрачный шанс, в который он верил, восстановить некую космическую гармонию.
«Я с большевиками расхожусь. Они в центре бытия ставят рабочего, я бы поставил корову».
«Облаки лают,
Ревет златозубая высь...
Пою и взываю:
Господи, отелись!»
Коровами у него заполнена вся поэзия. Какая-то Индия. Прыжок в какую-то другую культуру. В этом чудо Есенина. Он живёт в нескольких измерениях. Это единственный в своём роде конфликт.
Бунт Есенинский прочувствован. Его хулиганство, этот скандальный тип поведения, эта демонстративность, это какое-то космическое пьянство, которому он предаётся – это часть этого бунта, потому, что он и себя оплакивает как представителя человеческого рода. Трудно найти ещё поэта, который бы оплакивал себя как представителя человеческого рода, потому что считал свою принадлежность к людям самым страшным проклятием какое только может случиться с живым существом.
Сорокоуст гл.4
«…Наша песня с тобой не сживется.
Жаль, что в детстве тебя не пришлось
Утопить, как ведро в колодце.
Хорошо им стоять и смотреть,
Красить рты в жестяных поцелуях, -
Только мне, как псаломщику, петь
Над родимой страной аллилуйя.
Оттого-то в сентябрьскую склень
На сухой и холодный суглинок,
Головой размозжась о плетень,
Облилась кровью ягод рябина.
Оттого-то вросла тужиль
В переборы тальянки звонкой.
И соломой пропахший мужик
Захлебнулся лихой самогонкой.
1920г.
Проблема выводится на мировой уовень. Возникает тужильность тальянки. Танец не идёт. Рябина кончает собой и мужик захлёбывается самогонкой.
Где-то внутри он чувствует, что при таком раскладе вещей, жить нельзя.
Кобыльи корабли
«…Звери, звери, приидите ко мне.
В чашки рук моих злобу выплакать!
Не пора ль перестать луне
В небесах облака лакать?
Сестры-суки и братья кобели,
Я, как вы, у людей в загоне.
Не нужны мне кобыл корабли
И паруса вороньи.
Если голод с разрушенных стен
Вцепится в мои волоса, -
Половину ноги моей сам съем,
Половину отдам вам высасывать.
Никуда не пойду с людьми,
Лучше вместе издохнуть с вами,
Чем с любимой поднять земли
В сумасшедшего ближнего камень.
5
Буду петь, буду петь, буду петь!
Не обижу ни козы, ни зайца.
Если можно о чем скорбеть,
Значит, можно чему улыбаться.
Все мы яблоко радости носим,
И разбойный нам близок свист.
Срежет мудрый садовник осень
Головы моей желтый лист.
В сад зари лишь одна стезя,
Сгложет рощи октябрьский ветр.
Все познать, ничего не взять
Пришел в этот мир поэт.
Он пришел целовать коров,
Слушать сердцем овсяный хруст.
Глубже, глубже, серпы стихов!
Сыпь черемухой, солнце-куст!»
Сентябрь 1919
Он от этого не отступил. Все сотни тысяч людей, которые любят Есенина, они также думают где-то там на дне коллективной души.
«…Сестры-суки и братья кобели,
Я, как вы, у людей в загоне…»
«…Никуда не пойду с людьми,
Лучше вместе издохнуть с вами…»
Ведь, если пойти с людьми, придётся камень в ближнего бросать. Выбора нет.
Людей бил, а зверьё нет.
Человек, который гигантскую тысячелетнюю трагедию переживает, а мы всё это объясняем простым пьянством. Пьянство было. До 20-го года почти не пил, пил только вино. Забывался. Последние 5 лет пил.
Использованные материалы:
10 окт. 2019;г. #серебряный_век #Есенин #МастерскаяВалерияБондаренко
#Есенин #серебряный_век #МастерскаяВалерияБондаренко #ЛекцииВалерияБондаренко https://vk.com/bondarenkostudio
Источник: https://kulturologia.ru/blogs/170423/55925/