(предыдущий фрагмент «II. Ночь выдаться кошмарной обещала»
http://stihi.ru/2023/09/26/5582.)
Казалось, места мыслям нет в бою,
где правят обострённые инстинкты.
«Всех, кто у вас ещё здоров, полью
я кровью»! – дьявол, злобствуя, не стих ты.
Ликуй, враг человечества! Не зря
из бойни рукопашной пьёшь ты силу.
Тебе по вкусу сызнова резня,
смертельному радеешь ты посылу.
. . .
Мир Божий густо порохом пропах.
Кровь – что фонтаны алого ликёра!
Ад искры высекал из буйных шпаг
и копья направлял на мушкетёра.
Чью твёрдость духа примут за гранит,
тех вскоре поминать придётся громко.
И многих бой смертельный зря пьянит:
похмелье ожидается за кромкой…
Атос лишь чудом был ещё живой.
Одна рука совсем висела плетью –
он левой бился, пусть не основной,
причём ему сломали шпагу третью.
Четвёртую схватил герой с земли
в момент, когда его настигли двое.
Ух, как же эти двое были злы,
неся Атосу мщенье роковое!
В падении Атос отбил удар,
а от второго не было спасенья!
Не потому, что граф для драк был стар,
а потому, что весь запас везенья
он исчерпал, оставшись тет-а-тет
с пятёркою матёрых гугенотов.
Удар врага! Но… граф был не задет,
хотя и без каких-либо расчётов
не успевал уйти он от клинка.
Удар отбит был шпагой посторонней.
Когда б не д'Артаньян, наверняка
Атос в наикратчайшей из агоний
отдал бы Богу душу. Но ведь есть
ещё на свете дружба, верность, честь,
о чём напомнил как бы между делом
вернувшийся гасконец. Всё ж успел он
и лошадь с Афродитой выгнать прочь
домой за четверть часа до рассвета,
и другу обречённому помочь.
На пике своего авторитета
герой себе позволил пропустить
направленный в него укол рапиры,
но, взяв её на гарду, сбил с задиры,
причём навеки, жизненную прыть.
– Жизнь – штука интересная, дружище!
Быть близким к смерти, но как симулянт,
готов весь век я! – крикнул лейтенант
Атосу, тоже по уши в кровище.
Оставшихся врагов он разогнал
лишь для того, чтоб заколоть их в спину.
Он выиграл забег, но под финал
успел-таки проклясть свою судьбину.
Ему на фланги, как из десяти
сработавших синхронно табакерок,
насели пикинёры, чтоб смести
юнца с лица земли. Таких проверок
на жизнестойкость он ещё не знал.
Уж лучше б сразу кто-то нанизал
его на пику, как бычка на вертел.
Он, в жизни не бросавший слов на ветер,
в своих угрозах перешёл на крик.
В него с периодичностью жестокой,
до острой боли и кровоподтёков,
враги вонзали жала длинных пик.
В своём инстинкте самосохраненья
молился он и стойко чуда ждал,
но стал тесней круг смертоносных жал,
и в это время мысленно равненье
гасконец по наитию держал
невольно на святого Себастьяна.
И чуда он дождался, как ни странно.
В их направлении, словно на пожар,
неслась козачья грозная ватага.
Мучители гасконца, пусть на миг,
о жертве позабыли – чувство страха
из них сейчас, ну кто бы не постиг?
Тут д'Артаньян движеньем змеевидным
в свой звёздный миг ушёл из леса пик,
а дальше стало делом очевидным,
что нужно падать в грязь лицом, но лик
гасконца мало кто сейчас увидит.
Тут главное не упустить сам шанс,
а уж потом, что выйдет, то и выйдет.
Герой, за камни мостовой держась,
глядел, куда б рывком перекатиться.
…Козаки покидали Ла-Рошель,
поскольку кровь козачья не водица.
Враг был сильней, чем думалось. Ужель
сегодня их покинула удача?
Иль планы их с удачей не срослись?
От ярости бессилья чуть не плача,
шёл раненый вскользь в руку Арамис.
Одно за счастье, что козачья банда
значительных потерь не понесла,
а схваченный помощник коменданта
был пленник не из худшего числа…
. . .
…Опять назрел момент кровавых счётов,
козаков встретил ла-рошельский рык,
когда взыграл у храбрых гугенотов
патриотизм на кончиках их пик.
Юнец накрыл собою мостовую,
никак с неё подняться не спеша.
К чему претендовать на роль ежа,
утыканного пиками вживую?!
На мостовой пыль, перья и помёт –
тут ползать лейтенанту не по рангу.
Забыв о д'Артаньяне – сам помрёт! –
солдаты перестроились в фалангу.
Счастливчик перекатом по земле
немедля устремился прочь от бойни.
Не дай Бог оказаться тут в числе
упавших от пальбы бесперебойной!
Козаки, сохранив походный шаг,
завидев пиконосную преграду,
палили из пищалей… до упаду
всех встречных, чтобы выйти на большак.
В преддверии такого поворота,
Атос и д'Артаньян, забрав коня,
тем временем шмыгнули за ворота,
союзников и недругов кляня.
Дрожа над афродитиным платком,
ещё не утерявшим аромата,
гасконец чертыхался шепотком,
от громкого удерживаясь мата:
– Чтоб муравейник так разворошить,
одним нам не хватило бы старанья!
Чёрт Арамис! Под шкурой вора жить
рискует он со мной вдвойне – каналья!
Спаси, Бог, от друзей нас, а врага
мы как-нибудь и сами одолеем!
Страх лишние с нас снял окорока,
огонь же – нам послужит брадобреем!
Я чудом уцелел сейчас, да ран
считать не стал, пока мы не на базе, –
отряхивал Атосу плащ от грязи,
бодрясь, неутомимый д'Артаньян. –
Ругайте, не ругайте, граф, планиду –
она сама решает всё за вас.
Догнать скорей хочу я Афродиту,
но вот, похоже, вновь в пути завяз!
Атос, как подобает удальцу, я
держу путь прямо, но готов свернуть…
Вдвоём на жеребце одном гарцуя,
друзья вдруг встали. Заграждая путь,
навстречу шла волна людского гула.
– Опять козаки, – проворчал Атос. –
Обидно поздно. Растревожен улей!
А вот уже светает. Не вопрос,
кто встретит их со стен во всеоружье.
Те выйдут изнутри, а тут, снаружи,
отсель идёт подмога братьям встреч!
Со стен и тех, и этих будут сечь
из пушек и мушкетов гугеноты.
– Попасть вновь в мясорубку нет охоты –
придётся обходить их стороной.
Идти вдоль стен – верней, чем по прямой.
Допив вино для храбрости из фляги
и влезть пытаясь в собственную тень,
все силы выжимая из коняги,
привлечь пытаясь смерть свою со стен,
друзья помчались в проблесках восхода.
Послушали привычно посвист пуль
и вот он, лагерь – не прошло и года,
но завершился огненный июль.
Атос и д'Артаньян, не доезжая
до лагеря, пустили в ход и нюх,
и зренье, на ходу соображая,
куда могла деваться дама вдруг.
Условился гасконец с Афродитой
вновь встретиться в нейтральной полосе,
чтоб в лагерь дама въехала со свитой.
Друзья брели по утренней росе,
забыв о ранах – вот оно, геройство!
Они ни на кого не набрели,
но ими овладело беспокойство.
Козаки… ночь… на стрёме патрули –
могло случиться с дамой, что угодно.
В короткий срок понятно стало всем:
казачья авантюра безысходна.
Вопрос, дождаться сможет ли Базен
сегодня из похода господина,
был так же актуален для друзей,
как и пропажа дамы. Что же с ней?!
Пути Господни неисповедимы.
– …Чего тут думать? – подытожил граф. –
В пути перехватили Афродиту
козаки. Буду счастлив, коль неправ.
Добро, коль не достанется бандиту…
...Они в козачий стан пришли, когда
сечевики зализывали раны.
Гасконца не смутила чехарда
и встречного бойца спросил он прямо:
– Где женщина, с которой вы во тьме
столкнулись, подступая к Ла-Рошели?
Судьба мадам небезразлична мне.
– Я слышал от своих: она – в постели.
Ей тяжко в деле нынешнем пришлось.
– Что?! Где она?! – гасконцу стало дурно.
– Я провожу. Вы, лейтенант – наш гость,
но выглядите… крайне негламурно.
Спасатели свихнулись от вестей,
и пик переживаний за бедняжку
пришёлся на фантазию друзей:
ЧТО значит, ей пришлось в постели тяжко?!
Блуждая меж шатров, козачий гид
тянул друзей в глубь стана, как магнит.
Но то был антипод пути прямого.
– Кажись, она в шатре у куренного.
Эй, Вырвиглаз! Жива ли та мадам,
что чуть не разорвали пополам,
когда случился бег от Ла-Рошели?
– Кто живы, те едва ль похорошели.
Родная мать могла бы не узнать
дитыну, прокопчённого на славу.
Жизнь Бог порой вертает на халяву.
Чего припёрлись? Дали бы поспать! –
с усмешкой Вырвиглаз пустил в шатёр их. –
Контузия завалит и матёрых.
Ещё б чуть-чуть, и вовсе б разнесло!
Но плоть живуча, всем смертям назло.
Поняв часть слов из речи пустомели,
спасатели отважились взглянуть
на тело Афродиты, чтоб всплакнуть…
Вглядевшись, оба разом обомлели.
Пред ними в женском платье – подивись! –
лежал побитый боем Арамис.
– Он жив? – спросил, косясь на д'Артаньяна,
Атос. Нужна ли битому охрана
от буйного гасконца, что не раз
грозился замочить авантюриста?
– Ваш друг, – прокомментировал басисто
гостям авторитетный Вырвиглаз, –
лишь чудом не погиб – тряхнуло взрывом.
У гугенотов ядра к нашим рылам
подходят, словно литы на заказ. –
Но друг ваш жив, – заверил Вырвиглаз.
– А выживет? – спросил Атос, молясь.
– Наш батюшка отмолит – друг ваш снова
придумает чего-нибудь для нас.
Он думает хитро, а бьёт сурово.
И бился он, по-нашему бранясь…
– Вы, д'Артаньян, простите, дружбы ради,
товарища. Он сам уж пострадал. –
граф стал просить и жалости наддал. –
На муки, д'Артаньян, твоё рожденье,
видать, обречено. Но… жизнь – презент.
Месть другу – далеко не украшенье
твоей души, на милость дай акцент.
Поскольку он – не вражеский агент
и враг ему не дал вознагражденья,
достоин Арамис и снисхожденья,
как остро ни гляди на инцидент,
охаять друга за глаза мечтая, –
волнуясь, то на «ты» граф, то на «вы»
в сердцах переходил, не замечая. –
Размолвки между нами не новы…
Вы дружбе с ним два года были рады,
общаясь с ним без драк и кулаков.
У вас не много, д'Артаньян, врагов,
но и друзей у вас не мириады…
* * *
(продолжение в http://stihi.ru/2023/10/03/3691
«IV. В честь гвардейской роты вино пьют до икоты»)