Посвящается племяннику - военному хирургу
Жара… Нет, не жара скажу вам, пекло,
Температура выше сорока,
Но чувство жизни лишь сильнее крепло,
Когда в руке ЕЁ сжимал слегка.
Я помню понимание, тревогу,
Боль матери и сдержанность отца,
Последний миг, когда шагнул к порогу
Блеск слёз жены любимого лица.
И бег поспешный дочки пятилетней,
По полу босоногий дробный стук.
Мне ДАР ручонок каплей стал последней,
Когда ЕЁ мне протянула вдруг.
Не детскую сквозь слёзы видел твердость
Огромных и бездонных серых глаз,
Отцовскую испытывал я гордость,
Когда из рук ЕЁ взял в первый раз.
И дочки шёпот:"Привези обратно!",
Как колокол священный прозвучал.
ДАР дрогнувшей рукой взял аккуратно.
То, что вернусь, теперь я твёрдо знал.
Из Петербургской осени неспешной
Юг раскалённый с жаром принимал.
С миролюбивой лёгкостью небрежной
В горячей точке службу начинал.
Но звук сирены, жуткий свист и грохот
Срывает с плеч миролюбивый лоск.
Оскал войны, её безумный хохот,
Ворвались пониманием в мой мозг.
Запомнился надолго миг тревоги,
Всегда защиты средства под рукой,
Безжалостной войны законы строги,
Пришлось забыть про собственный покой.
А дальше служба в операционных,
И день, и ночь, не слыша вой сирен.
Здесь не до страха, череда спасённых,
И дочки ДАР в минуты между смен.
В своей любви отцовской и безбрежной
Я силы черпал, в дочкиных мечтах,
В её добре, в её глазах с надеждой
И в обезьянке на магнитиках в руках.