Ну не знаю я, когда и как они появились у отца, наручные часы марки Луч. Появились и все! Но вот вопрос, вопрос на засыпку: почему такое случилось, по какой-такой причине? Наверняка не потому, что в семейном бюджете образовались денежные излишки. Сколько себя помню, ни разу не заставал родителей за обсуждением, на что потратить лишние деньги, напротив, они регулярно пеняли на дыры в бюджете. Вот почему задача с приобретением Луча сейчас мне кажется почти неразрешимой. Возможно, это был подарок. Скажем так, мама подарила папе новые часы на круглую дату, сороколетие к примеру. Почему нет? Втайне накопила и преподнесла. Сюрприз! Такое возможно, но все равно, странно. Дело в том, что на тот момент у отца все еще имелись вполне себе исправные часики марки Победа.
Что я помню о них? Жалкий каприз полувоенного коммунизма, когда гражданская жизнь версталась по лекалам войны. Мертвенно светящиеся в темноте, стрелки на пожелтевшем от времени циферблате. Пожухший циферблат, изношенный корпус, засаленный ремешок. И все же, Победа была несгибаема, не отставала от Московского времени и не спешила, как бы выстукивая своим молоточком что-то насчет мирных людей и их бронепоезда на запасном пути. Вот почему я бы не назвал папину Победу пирровой, хотя триумфальной её тоже назвать мудрено.
Что касается, новых часов, они выглядели почти помпезно, хотя стрелки Луча, вопреки названию, в темноте не светились, а секундной стрелки не было вовсе. Вероятно, это должно было указывать на то, что тогдашние мирные люди не то что бы думали о секундах свысока, нет, они вообще перестали обращать на них вниманье. Цифирь на циферблате тоже отсутствовала. И вообще, кто сказал, что это был циферблат: на пустом, как бы заснеженном поле до смазанного непогодой горизонта всего и осталась одна единственная путеводная черта в зените, не то крест занесеной до маковок церкви, не то громоотвод. И бедная минутная, мать её, стрелка день за днем и ночь за ночью, как заплутавший в метели, бедолага, накручивала километры, не находя пристанища. Одна лишь часовая явно чувствовала себя на высоте, неторопливо, с достоинством, как барыня, шествовала по небу какого-то космического, запредельного времени и не теряла надежды. Что еще можно сказать о них? Супертонкие, позолоченные часики, металлический, на пружине и тоже в позолоте, браслет. Эти часы, словно выражали мысль противоположную идее, что время, это – деньги. Между прочим, тогда этот стиль назывался 'модерн', мол, после нас – хоть потоп.
Хорошо, допустим, Луч подарила мама. Что она пыталась этим сказать, о чем думала? Да, эпоха, в которой я умудрился родиться, была немного со сдвигом, но так думаю я сейчас. О чем размышляла мама тогда, ее уже не спросишь. Возможно, она о чем-то догадывалась. У неё было развито чертовски хорошее чутье, которому она не всегда доверяла. По-любому, это было время в котором вещи, обступавшие человека постепенно переставали осмысливаться, как достояние, и незаметно превращались в имущество.
А я ещё успел пожить при старых порядках, когда домашний обиход значил нечто нерушимое и неразменное и уж по крайней мере, стоил намного дороже любых денег. Классики называли их всеобщим эквивалентом, деньги, золото. Но во времена раннего моего детства это было не совсем так. Всеобщим эквивалентом тогда, что сейчас очевидно, была водка, но только не деньги. Сказал же, у того времени мозги набекрень. В том мире, никто не дарил часы, когда у человека уже имелся надежный хронометр. Об этом же, если я правильно помню, трубилось с высоких трибун: зачем человеку несколько пар брюк или ботинок, зачем две кровати или два холодильника. В этом нет никакого смысла, все равно с собой в могилу не заберёшь? Поэт писал тогда:
Оттого, что тебя почему-то не станет на свете,
Электрический счетчик не завертится наоборот,
Не умрет телефон, не засветится пленка в кассете,
Холодильник, рыдая, за гробом твоим не пойдет.
И вот наступил момент, мать её, истины, когда по коммунистической логике папа должен был нацепить часы на обе руки. Увы, в данном случае, логика дала сбой, старенькая Победа была готова уступить дорогу обнове, и уйти на покой. Так, скорее всего, думала мама, приготовляя сюрприз. Признаться, я тоже на это рассчитывал. Мне, конечно же, хотелось добраться до этого сокровища. Зачем? Смешной вопрос: зачем шестилетке сокровище? Естественно, мне нужно было заглянуть внутрь, под изношенную крышку. Меня томила тайна времени. Мне хотелось посмотреть, что там за молоточки и колесики такие исполняют свой танец! Но жизнь распорядилась по-иному. Прозорливая мама, и её любимый сыночек, начинающий вандал, мы оба капитально лапухнулись. Отец не клюнул на нашу приманку. И новые часы он стал носить только по особым случаям, а в остальное время таскал Победу. Таким образом, новые часы большую часть своей службы пролежали в хрустальной вазочке с латунной крышкой. «Под домашним арестом», шутила мама, которую порой выручал тихий сарказм вкупе с иронией. Там, в этом хрустале до лучшего времени хранились и мамины украшения, броши и бусы, поэтому она знала, о чем говорит.
Можно ли различить в этом папином поведении позу. Не знаю. При всей своей мнительности, он был довольно импульсивным мужчиной, остро реагирующим на любую несправедливость, обращённую к нему. Я бы сказал, острейше, поскольку ему не были свойствены ни ирония, ни сарказм. Он мог затаить обиду, бог знает на что, затаить и копить по капле, собирая ее, как нектар. В его вселенной счета не обнулялись. Но у мамы, в ее замыслах не было вероломства, одно желание угодить, только и всего. Поэтому в отцовских заходах могла сказываться элементарная практичность. И-то сказать, как бы он выглядел среди заводской копоти, в чёрной спецовке с блистающим “модерном” на пролетарском запястьи. Конечно, отец мог рассчитывать и на что-то другое в качестве подарка. Бог знает, что он себе рисовал. И может быть, свою нелюбовь и неумение принимать дары, я унаследовал от него.
Тем временем, все менялось в мире, окружавшем моих родителей, все менялось не по дням, а по часам. Очень скоро наш город заполонили люди, одетые в «синтетику противоестественных тонов». Их принимали за новых людей. Сейчас это кажется смешным: нейлоновые рубашки, похожие на мешки для мусора, кримпленовые платья, похожие на обивку для мягкой мебели, и плащи болонья, смахивающие на оберточную бумагу. Эта мода, мода превращавшая облачение человека в упаковку, продержалась недолго, всего-ничего, и в конце концов, дошла до нашего уголка. У папы тоже образовалась нейлоновая рубашка цвета электрик, а у мамы – кримпленовый костюм цвета маренго. К данной одежке папин Луч подошел идеально. Мне нравилось, когда родители ненадолго превращались в «новых» людей и отправлялись по гостям, а я до темна оставался один, и вся квартира оказывалась предоставлена в моё распоряжение. Никто не запрещал врубать магнитофон на полную катушку, смотреть допоздна телевизор, никто не загонял меня в постель.
А может быть, папа протестовал против этого времени, когда земля стала уходить из-под ног, а часы без стрелок и циферблата начали показывать точное время. Но даже если так, что толку. Мода на синтетику прошла, сменилась на свою противоположность, моду на хлопок и шерсть, к вящему ужасу тогдашних зеленых, а Луч так и остался под домашним арестом. К тому времени папа начал болеть, и подолгу залеживался на больничной койке. Мы с мамой его навещали. Потом я вырос и укатил в Москву, учиться. Я тогда уже был женат, у меня подрастала дочь, и пропадая в столице, я все время тосковал по семье, поэтому часто наезжал. В один из таких моих набегов умер отец.
Что мне сказать по этому поводу? После похорон я объявил амнистию, освободил папины часы из заточения и увёз с собой. Я их ношу до сих пор, практически не снимая. Это часы для тех, кто часов не наблюдает, а я из таких. Стиль, в котором они воспринимаются сейчас называется иначе, не 'модерн'. Он называется 'унисекс', должно быть, намекает на «золотой миллиард». Как я к этому отношусь? Сказать честно? Мне плевать, ведь кроме этого, лично для меня, это все ещё - память, память о времени, когда мой папа был жив и здоров, когда эти часики показывали точное время.