Алый сургуч, словно божья помада,
вновь пламенеет в тенях облаков.
Маревый воздух с вечерней прохладой
трогает корочки книжных томов.
Вечером мерклым на ум идут строфы.
Сизый дымок волосится из труб.
Камедь медовая с молотым кофе
ждут кипяток и касания губ.
Пыль придиванной, истёртой циновки
едко пристыла к волокнам сухим.
Диск же небесный, как будто при ковке,
красный, пускающий искры и дым.
Но мне тоскливо от гаснущих видов.
Тоже ведь тлею, ведь я уже стар.
Алое зрелище кровью налито.
В пыльных стекляшках и ставнях пожар.
Сбивчивый взгляд погружается в память -
тинистый ад и могильник времён,
где голова - стела, памятный камень
с фото и списками белых имён.
Тихий заход, как огромная яма,
тащит обратно густое тепло,
что раздавал день налево-направо,
будто б чужое, святое добро.
Как пылесос тянет в свой пылесборник,
будто письмо забирает конверт,
будто Бермудский пустой треугольник.
Так и меня заберёт скоро смерть...