Ты уже поднялась, но ещё не оделась,
Хорошеет твоё отраженье в трюмо.
Я лежу, и лелеется в памяти смелость,
Та, с которой впервые дарил анемон.
Господа мне болтали про бешеный норов,
Будто ты сам тарпан, что бежал из степи.
Но я знал, что на всех континентов просторах
Мне милее тебя никого не найти.
Свет авроры ласкает твои очертанья,
Но огонь на свече не щадит стеарин.
Ветерок осушает помаду касаньем,
И легонько колышутся волны гардин.
Тебя вечером ждёт Мариинская сцена,
На твоё представленье слетится бомонд.
Ты для них дорога, для меня ты бесценна,
Моя муза, оплот мой и жизни резон.
Шевелюру каштановых шёлковых прядей
Элегантно заколкой уложишь в пучок,
И в нежнейшем французских духов аромате
Растворится уютнейший наш уголок.
Наконец обернёшь ко мне лик безупречный,
И в чарующем взгляде сверкнёт изумруд.
«Петербургский листок» на столе запримечу
Рядом с шуйцею, кроющей белую грудь.
Оставляя Морфея до следующей ночи,
Твоему совершенству всем сущим внемлю.
Этим утром я понял: наречием «очень»
Мне не выразить ввек, как тебя я люблю.