— несправедливо получается, — говорит N. — в этой жизни я ждала тебя не так долго, как ты меня.
в то время они ещё были безумно влюблены друг в друга. X. была старше, мудрее и спокойнее, чем N. она всё принимала так, как есть. во всяком случае, так она о себе говорила. в действительности ей бы стоило ответить на это не: «значит, так должно было быть, и я счастлива, что ты есть», а что-то вроде:
— да, милая, и поэтому ты будешь ждать меня бесконечно долго, когда я уйду от тебя.
или не поэтому. и вообще с чего бы ей было тогда так говорить.
X. перестала задаваться вопросами, что и почему произошло именно так. единственное, что она точно понимала — у неё больше не получается жить так, как все бы того хотели. сказать по правде, она не была уверена, что кто-то хотел бы для неё того, что она навыдумывала сама себе. ей казалось, все ждут от неё блестящей жизни — примерных отношений, желательно гетеросексуальных, обязательно не драматических, совместных дел, походов в магазин и на природу, правильных выборов, красных дипломов, гениальных свершений, ковровых дорожек и прочих элементов социальных игр. кем были эти все и как долго она ещё собиралась существовать по заранее заданному маршруту?
в тот момент, когда она выбрала X., что-то переменилось. жизнь обрела оттенок, которого N. раньше не замечала. теперь кажется, что он всегда был здесь, прямо под носом, но объяснить его другим людям или подтвердить, что хоть что-то из этого действительно существует, не представлялось возможным. ей казалось, что если бы она умела рассказывать о природе настоящей любви и о том, как всё вокруг преображается с её появлением, то, наверное, могла бы стать пророком или мессией — но так как желание быть лучшей во всём и для всех её уже не прельщало, стоило признаться хотя бы себе, что эта любовь просто изменила её. бесповоротно, как бы она ни пыталась найти обратный путь в привычный и комфортный мир, где главная проблема — это обсуждение, насколько тот или иной человек был не прав; насколько обсуждающие его, конечно же, превосходят по силе ума и духа; насколько скатился мир, что всё это становится возможным.
— господи, почему я не рыбка? — иногда спрашивала она в пустоту, утомившись от очередной фальшивой беседы с людьми, которые изо всех сил строят перед другими какой-то определенный образ. даже если это был образ интеллектуала, праведника, профессионала или добряка — всё рассыпалось, стоило только поддеть скорлупу. большую часть времени ей хотелось молчать, но приходилось говорить, раз от раза не попадая в заданные рамки, ожидаемое поведение и контекст разговоров.
сначала она не знала о себе ничего настоящего кроме любви к X., но через эту любовь постепенно понимала о себе всё. порой она боялась признать, что эта любовь существует — и сейчас, и всегда, вне зависимости от близости или возможности видеть X., поскольку в следующую минуту всё превращалось в хаос. все представления о том, из чего должна состоять жизнь, как выглядит любовь, к чему она приводит и на что способна. N. привыкла постоянно говорить обо всём, что связано со счастьем, как о чём-то мифическом, рассуждать о жизни и одновременно никогда не проживать её день за днём, опасаясь всякой рутины, даже естественной.
сегодня она наконец решила признать, что её счастье может быть и в том, чтобы просто ждать X., параллельно играя в шпионов, когда пытается узнать хоть какие-нибудь новости о ней. она понимала, что ей продолжает нравиться даже та часть истории, в которой они не вместе, потому что это по-прежнему остаётся их историей, а она влюблена в их историю больше, чем во всё что угодно на свете. она наконец решила признать, что нет смысла показывать или рассказывать кому-то другому свои чувства, поскольку они остаются в лучшем случае непонятыми, в худшем — извращенными под восприятие другого человека. всё это время «после» она искала любого другого, кого-то «более подходящего» и одновременно знала, что не хочет никого искать, даже если это означает, что остаток жизни она проведёт в раздумьях о тех двух годах рядом с X.
привязанность или одиночество её не пугали, намного больше её пугала ложь самой себе, в которой она умудрилась прожить практически столько же, сколько и рядом с X. два года на правду, два года на ложь — неплохой расчёт для попыток найти себя. N. отчасти казалось, что этим поведением она пыталась не расстроить и X. в том числе — ведь если та оставила её, продолжая любить и желать лучшего, наверное, она бы хотела, чтобы N., что называется, шла дальше. но зачастую, когда мы желаем человеку жить его собственную жизнь, мы говорим только о своём представлении выбранного маршрута в тех или иных обстоятельствах.
X. захотела уйти, N. захотела остаться и ждать, когда наступит рассвет. радость в том, что теперь он обязательно наступит для неё — когда и каким бы, в конечном итоге, он ни был — потому что она в это верит. вот так просто и естественно, как звёзды, падающие каждую ночь, как смена сезонов, как вечное лето в жарких странах, как, в конце концов, отсутствие необходимости врать хотя бы себе. теперь она знала, что ночи перед рассветом необязательно тёмные, иногда они просто напоминают нам о том, кто мы есть на самом деле.
мы есть любовь.
/ лисбет.
15.август’23.