Отпечаток
Сплетенье эпох и народов
На площади в час предзакатный.
Ни даты такого-то года,
Ни некоей подписи внятной.
Спешат, суетятся, толкают,
Несутся к морскому вокзалу…
Как в детстве, глаза закрываю –
Вокруг никого не осталось.
Ни перьев, качавшихся гордо
На шляпах, ни пестрых накидок –
Лежит первозданного вида
У ног неизведанный город.
И самые синие волны
Стереть не способны покоя
На рынках, на улицах полных,
На кромке песка и прибоя.
Как в детстве, глаза закрываю,
Вокруг ничего не осталось.
Кронос
Я все пытаюсь выйти на того,
Кто выпил нас, нас всех до одного.
Холодный смех его недосягаем.
Я где-то в кружке, в пене, где-то с краю.
Быть может, бог, быть может, суррогат.
Никто в тебе ни в чем не виноват.
Он искушал – ты выбрал искушенье.
Прости же пьяницу за опьяненье!
Ему плевать, он выбирает жизнь
И требует, качаясь: «Покажись! –
Кто выдохнув, не понял ничего».
Мы все восстанем, все до одного,
Когда придешь похмелье отбирать.
Не смей, отец, мешать с землею мать!
Она – лоза, и почва, и вино.
Ты – небеса. Но небу все равно.
Полет
Листок, поймавший паутинку,
Самоубийца или птица?
Вор не торгуется на рынке –
Он ухватил, мгновенье длится.
И между небом и землей
Никто не властен надо мной.
Откуда быть или не быть
Свершаются одновременно.
Уже плевать на откровенность –
Она нащупывает нить.
Как можно мертвого убить?
Кто задерет до неба цену,
Какую не перешибить?
Вишневый сок бежит по венам,
Уже смертельный, может быть.
Распятый у земли и неба
Имеет право говорить.
На твердых истин искаженье.
И пропадает притяженье.
И можно запах ощутить
Капи'щ и розы пробужденья.
Но черт возьми, взаправду жить!
Прости его за ударенье.
За что еще прощать его,
Не помнящего ничего?
Единой жизни вдохновенье,
Как вдох дыханья твоего…
Остановка
По мании привычки ждешь трамвая,
Которых никому не снилось здесь.
«Единственное, что мы знаем днесь…»
А я уже и этого не знаю.
Тасуются в колоде города
И чуждой речи чуждые напевы,
Ломается на пальцах «право-лево»,
Плывут сады, полночная звезда
По имени прекрасному Не-ваша…
Еще горят за нами города.
Уже никто не важен и не страшен.
И ничего не смыслящий тростник
Качается на шумной остановке,
А мимо проезжает материк.
И обознаться, и спросить неловко.
Покажется, так было не всегда…
Закрыть глаза в ужасный миг прозренья.
Вот твой трамвай. Он едет в никуда,
Но все-таки участвует в движенье.
Неместный
чего желаете мой свет
стенать бушевать излиться соловьем?
извольте шампанского с шоколадом…
про шоколад это я зря
прошлый раз объелся и изрыгнул неудобоваримое
гений что возьмешь
приходится напиваться вместе
ему хоть бы что
мне тоже – хоть бы что
снизойдет или даром коленки протирали?
стер взглядом
но написал за меня шесть строчек и был отпущен на волю
а было время когда одной сигареты хватало
матереет
эти гастарбайтеры без которых никак…
Квадрат
*
человек-хамелеон
менял языки и выражение лица
почти не отличимое от зеленой местности
господи зачти попытку
быть травой
*
с Богом говоришь простыми словами
«все прочее – литература»
*
в окне почти Малевич
но Ты же не можешь без изъяна
не звезда так фонарь
или фара вопящая
или вот я со спичкой
почти Малевич
Круг
Висит она который час,
Качаясь на рыбацкой леске, –
Луна, натертая до блеска
Бессонным миллионом глаз.
И я свои гвоздьми вперяю.
И я полночи донимаю:
И вижу – спелый ананас.
И вижу – рыба золотая.
И вижу – свалится сейчас.
Рыбка
Что-то показали мне весы.
Что-то мне отщелкали часы.
И сосед еще присовокупил.
Промолчала только рыбка гуппи.
Даже тучка скупо прослезилась.
У меня их сроду не водилось.
Нас не готовили к войне
Нас не готовили к войне,
Деды за нас отвоевали.
Деды – из пороха и стали –
Забыть хотели о войне.
Мы забывали о цене,
Глотая небо голубое.
Другого времени герои,
Мы забывали о войне.
Нас не готовили к войне,
Мы быть хотели моряками,
Пилотами или врачами.
Мы пригодились на войне.
Цена
Он говорил родившейся звезде:
«Свети над миром грез моих, покуда
Здесь люди спят, обнявшись в темноте,
И все еще надеются на чудо».
Он говорил, хотя наверно знал,
Как хрупко в человечьем измеренье
Все то, что на мерцанье жизни дал
Считавший волосинки и мгновенья.
Как все легко растает на глазах…
Любовь и смерть – извечные химеры.
А их цена… Но дай не видеть меры
И вляпаться, как в стену стрекоза.
Пускай звездой окажется Венера.
Все, что Ему не значит ничего,
Пусть бросит у порога моего
И задерет невиданную веру.
Молчать
Когда соседа поведут –
От страха не кричать,
В чужом вершащемся бреду
Все силою – молчать!
Когда обуглены кресты,
Танцует в храме блять –
О Боже мой, как терпишь ты?
И все-таки молчать!
Когда в отрезанный язык
Втыкается игла…
Все это римские азы,
Раз Фульвия могла…
Раз нет того, что б не смогло
Хребта не доломать,
И ржет опричник удалой,
Под лавкою – молчать!
Однажды, выживший, и ты
Придешь их обличать.
Когда поднимутся кресты…
И потому – молчать!
А тот, который был распят,
К земле опустит взгляд
И скажет то, что говорят
Предателю: «Молчать!»
Бессарабское вино
Приезжий, кто ты? Отпускник?
Бежавший душной тирании?
Неважно, были не такие,
Кто постигал и не постиг
Земли, истоптанной веками.
Не против и не по шерсти,
Все верхоглядство – мимо, мимо!
Жить беспросветно и счастливо,
Корзины крепкие плести…
А солнце здесь неумолимо,
Всего вина не донести…
За бессарабскими холмами
Лежит бескрайний материк,
Лозы несохнущий родник.
Мы пьем вино такое сами.
И наплевать, ядрена мать,
На всех кормящих пирожками –
Мы мягче можем выпекать
И хлопать черными глазами.
И так сердечно посылать
На русском герров с пирогами.