Век коротая в переполненных тавернах,
стучат попутные и встречные сердца,
врезаясь в пласт эпохи колонковым керном.
Дым, свечи, пиво и повозки у крыльца.
История. Миндальный запах книжных полок.
Пассаж фламандской кисти по холсту.
Угомонился в ночь укутанный просёлок,
на милость Никте сдав последнюю версту.
Упали камнем в бытие дневные звуки.
Безмолвие, как состояние души.
Покой, как перевоплощение разлуки,
где наконец-то больше незачем спешить.
Где наконец-то, можно быть почти свободным.
Найти опору, чтобы снова потерять.
Где можно больше не жалеть о чём угодно.
Жалеть? Избавьте – пропадать так пропадать...
Ночь перекраивая в шелест карт и юбок,
плывёт таверна в мерном море тишины.
В душе бродяг оставив тысячи зарубок,
но ни одной из них с признанием вины.
Здесь счастье мира умещается в бокале.
Тут каждый путник – кто на час, а кто навек.
Нет ни сословий, ни призваний, ни регалий.
Одно тавро на всех – «случайный человек».
Здесь разом все пересекаются дороги,
когда де-факто не рифмуется с судьбой,
когда нет истины ни в чёрте и ни в Боге,
лишь отречение, распятое толпой.
Да хмель вина… Раздоры, споры и сиртаки.
Тут, право слово и Плутарх бы не стерпел,
когда бы (sorry) на другом не съел собаки,
(но, впрочем, знаете ли – он собак не ел)...
Есть очевидно, тайный смысл в дорожной тряске,
пока в раздорах сок цикуты не пролит,
пока плетутся в даль, уставшие савраски –
не зная, что чужое горе не болит.
Что правда жизни в незатейливом куверте,
под закопчённой плащаницей потолка.
Ещё Фалес сказал, что с нами кроме смерти,
не злоключиться ничего наверняка.
Так что же – надо время проводить в сомненьях?
Иль наконец расставить точки по местам?
Есть славный повод для большого приключенья,
когда таверна в такт сердца тревожит нам.