Кони, рельсы и смычки
или
Гайдар шагает впереди
(быль)
Не всякая лошадь имеет отношение к музыке, и не каждая музыка в лошади нуждается.
Скажем, в большом симфоническом оркестре на сотню музыкантов струнной группы: скрипачей, альтистов, виолончелистов, контрабасистов, – приходится чуть больше двадцати ободранных на смычки конских хвостов. Причём волосы из этой части коня не стригут, а вырывают. Особенно ценится материал белого цвета, не крашенный, а почти прозрачный от природы. Такой волос и толще, и прочней, и на один смычок его не двести штук понадобится, а всего лишь полтораста. А чешуйчатая поверхность волосяного смычка, покрытая пудрой из канифоли и перекрученная на сто восемьдесят градусов, извлекает более глубокий и полновесный звук из струны за счёт большей площади соприкосновения с многочисленными чешуйками во время трения. Отдают же предпочтение белым хвостам именно жеребцов. Потому настоящая симфоническая музыка обязана им как никто. Но это к слову.
Большинство жеребцов занято несколько другим. Вы догадываетесь, чем…
В деревенском детстве Пал Палыча конский волос, натянутый на согнутую в дугу ореховую палочку, служил тетивой для лука. Из него можно было камышовой стрелой с наконечником, вырезанным из консервной банки, пробить сороку насквозь, чтобы цыплят не воровала. А можно было этой же тетивой извлечь звук из двуручной пилы, если проводить луком по беззубой поверхности инструмента как смычком, чуть изгибая стальное полотно, и тогда звуки получались разные по высоте и нутряному вою. Жуткие звуки. Цыплята от них разбегались в разные стороны.
Тогда Палыч ещё не знал, что и дорогие музейные скрипки периодически беспокоят смычком, потому что звуковые колебания в деке убивают древесного червя, которому всё равно, что жрать: хоть в щепки Страдивари, хоть в опилки Амати…
Палычу, в детстве ещё просто Пашке, летом доверяли только отгонять от паха коня оводов, роящихся между задних ног потного животного, запряженного в телегу. Воз нагружали сеном старшие братья. Чалый, мотая в бездействии густым белым хвостом между оглоблями, дёргая задними ногами, пытался и сам разогнать кусачих насекомых, но это у него не всегда получалось. Паша старался, как мог, орудуя длинной берёзовой веткой, но Чалый всё равно вздрагивал иногда от боли, и сено с воза ссыпалось обратно на землю. Старшие в этот момент нервничали, пытались поддать Пашке черенком от вил за невнимательность, но это получалось у них не чаще, чем у Чалого с оводами. Младший брат был ещё мелкий и юркий. Да и не до этого мальчику было.
Паша вспоминал книжки Гайдара и мечтал о подвиге. Как он верхом на белом коне и с шашкой, будто Мальчиш-Кибальчиш, гоняет по степям проклятых буржуинов. Как борется за справедливость и лупит хулиганов с Тимуром и его командой. Да мало ли чего Гайдар не напишет! И всё правда… Не то что Чалого от мух да оводов стеречь!
Пашка всё лето мечтал скорее вырасти и начать вершить, наконец, подвиги. Пока осенью его не отдали в музыкальную школу, на скрипку. И начал он не с криком «ура», а со скрежетом пилить конским волосом по тощим струнам. А бледный, старый Роман Наумович, его бессердечный учитель, прочищал его девственные мозги иной правдой, кусачей, как овод.
- Тимур, говорите?.. «Железный» на восточный манер… Ну-ну… - преподаватель хлопал Пашу по плечу, давая отдохнуть руке со смычком. – Странно Аркадий Петрович сына назвал… Мальчишку, литературного героя ещё ладно, а вот сына зря! В честь знаменитых убийц детей не называют. Только на всю голову больной человек мог так поступить…
- Почему? – осторожно спрашивал Паша.
- Бог этого не прощает. Наказывает за кощунство… Бывал я мальчиком в Хакассии, в конце тридцатых, не по своей воле, как понимаете… Знаете, что такое «хайдар», по-хакасски?.. «Куда идти», а не «впереди идущий»… Именно это Аркаша Голиков, юный командир на коне, у проводников спрашивал, когда с отрядом ЧОНа за бандой плохиша Ивана Соловьева гонялся по Минусинской котловине. Вот кличка и прилипла.
- Буржуинов ловил?
- Их, родимых… Он от этой охоты и от ран заболел сильно… Снились они ему, будто живые, буржуины… Бритвой себя резал, чтоб их во сне не видеть… Вот как вы, Пашечка, свою скрипку - смычком! А её не резать надо, как по живому, а гладить. Звук извлекать, а не кровь!.. Понятно?
И Роман Наумович резким движением поднимал руку Паши за локоть, направляя пучок конских волос на смычке перпендикулярно струнам…
К третьему году скрипичного обучения Паша был ознакомлен с биографией и подвигами любимого писателя в полном объёме. Параллельно Роман Наумович посвятил его в кровавые походы Железного Хромца Тимура, проиллюстрировав их итог картиной В. В. Верещагина «Апофеоз войны», с грудой черепов и голодных воронов на переднем плане, которая изначально называлась «Торжество Тамерлана». А к седьмому году пыток смычком, вступая уже в комсомольский возраст, Павел узнал, что предки Тараса Шевченко были «чумаками», странствующими купцами и возчиками, гонявшими по шляхам из Крыма в Польшу и Литву свои обозы с товаром на волах и лошадях со времён Киевских князей. Пока не проложили «железку». А до этого вооружённые до зубов чумаки стояли лагерями в сотню соединённых цепью телег, держа оборону от лихих людей, играли в шахматы, читали книги и занимались благотворительностью с местным населением. Даже хоронили товарищей под музыку. Нередко скрипичную. Существует легенда, что и первые скрипки на Украину и Малороссию доставлены были чумаками.
Роман Наумович Хацкилевич, назвавшийся уроженцем города Канева Черкасской области, был дальним родственником Рахили Лазоревны Соломянской, матери Тимура и жены Аркадия Гайдара, убитого под этим городом на рельсах и похороненного рядом за железнодорожной насыпью в 1941 году. С одной стороны.
С другой – Хацкилевич приходился внучатым племянником Евгению Адольфовичу Левинсону, архитектору памятника на могиле Т.Г. Шевченко, установленного в 1939 году на Чернечьей горе в том же Каневе, на высоком правом берегу Днепра. С макушки бронзового Тараса место гибели Гайдара на левом берегу можно было рассмотреть невооружённым глазом. Именно там по бывшему чумацкому тракту проложена железная дорога, на запущенном участке которой и снимали сюжет из фильма «Бумбараш», где Золотухин едет на паровозе и поёт «наплевать, надоело воевать». А потом уж вспоминает о лошадях: «ходят кони над рекою»…
Нет, Аркадий и не думал пасть на рельсах. Тарас и не подозревал, что умрёт в год пуска первой железной дороги по Украине. А Хацкилевич твёрдо был уверен в том, что судьбами своими оба писателя обязаны «железке».
Но на этом история не закончилась.
Паша подрос, превратился в Пал Палыча и был направлен по институтскому распределению в Кузбасс на работу: катать рельсы на Кузнецком металлургическом комбинате. Уже сын Пал Палыча учился играть на скрипке, и его, как хорошего ученика, решили принять в пионеры не где-нибудь, а в самом Шушенском, месте счастливой ссылки Ленина. Собрали вагон отличников и отправили с учителями из Кузбасса в Хакассию. Трое суток путешествия туда-сюда не прошли даром. Сын вернулся в красном галстуке, красными с мороза щеками и с не менее яркими впечатлениями.
- Чтоб я так жил! – заявил десятилетний отпрыск с порога, едва стряхнув с рукавов шубки снег. – Отец, нас обманывали. Ильич с молодой женой и тещей три года на казённых харчах как сыр в масле катался. На полном пенсионе! Представляешь? Я собственными глазами видел! И ещё видел…
- Что, сынок?
- Головы на рельсах. На старых фотографиях… Нам рассказывали, что тогда начали строить железную дорогу из Ачинска в Абакан, а бандиты большевикам мешали. И тогда прискакал Гайдар с отрядом, арестовал, связал и положил их головами на рельсы. И проехал по ним на дрезине, чтоб патроны не тратить. А самого главного, казаха, зарубил шашкой и в реку бросил. Вот!.. Пап, ты ведь рельсы делаешь?
- Делаю.
- А зачем в тайге рельсы?
- Уголь в вагонах возить.
- А зачем столько угля? Ведь есть газ, электричество…
- Чтобы делать сталь. А из стали - рельсы.
- Чтобы уголь возить?.. – удивился сын и задумался, надолго застыв на месте…
- Понимаешь, - сказал Пал Палыч, стараясь прервать его сложные размышления, осторожно снимая с сына шапку и шубу. - Колесо, когда катится по рельсам, не так трясет вагон, как если бы уголь возили на телеге. Дорога ровнее становится. Кусочки угля не разрушаются от тряски. А это важно, чтобы из них потом делать кокс для доменной печи. Домна варит чугун из этого кокса и железной руды. Из чугуна делают сталь. А из стали – рельсы… И потом по железной дороге угля намного больше можно перевезти, чем на лошадях…
- Ну, да… Чтобы ещё больше рельс наделать, – подвёл печальный итог ребёнок.
Положение спас младший, подъехав к ним на игрушечной деревянной лошадке с колесиками, чтобы похвалиться своим новым (квартирным) видом гремучего транспорта перед братом, пока на улице зима. Но, занятый своими мыслями, старший это не оценил. Палыч решил воспользоваться ситуацией и сказал юному пионеру, ткнув пальцем в деревянного коня:
- Даю новую информацию к размышлению. Кто по твоему мнению больше облагодетельствовал человечество? Тот, кто приручил лошадь? Или тот, кто изобрёл колесо?
Не задумываясь, старший ответил:
- Тот, кто придумал, куда вставить ось, чтобы колесо правильно крутилось. В центр круга. Иначе и лошадь, и сам колёсный диск бесполезны!
Младший с восхищением посмотрел на красный галстук брата и завистливо вздохнул…
***
Тарас Григорьевич Шевченко в 1850 году был сослан в солдаты в Ново-Петровское, Мангышлакского уезда, в пустынную крепость на берегу Каспийского моря. Прежде селение это называлось Кетик-кала и было портовым городом на очередной ветви Шёлкового пути по маршруту через Каспий. Семь лет служил Тарас по рекрутской повинности среди камней и песка на куличках Империи, после блистательного Петербурга, Академии Художеств и скандальной славы столичного кобзаря. Через четыре года после возвращения из ссылки он спился и умер от водянки, в 1861 году, его погребли на Смоленском кладбище в Питере, а через два месяца перезахоронили в Каневе.
Полуостров же Мангышлак с девятого века нашей эры является основным местом кочевий адайцев, одного из восемнадцати родов казахского племени Алшын, Младшего Жуза казахов, вытеснивших с этих земель предков туркмен далеко к югу вдоль побережья Каспия. Племя это знаменито тем, что научилось выживать среди пустыни как никто из других и с древних времён не терпело унижений со стороны других кочевников, завоевателей или просто проходимцев, топчущих скудные пастбища по чём зря. Тамерлан в многочисленных своих походах к Тохтамышу в Золотую Орду предпочитал обходить адайцев, не беспокоя их понапрасну, выбирая путь из Империи Тимуридов на север то через Кавказ, то за Аралом, ближе к Балхашу, к рекам и источникам воды.
Адайцы же приучили своих лошадей пить солёную воду из Каспия, а к пресным, редким водоёмам чужих лошадей не пускали. Слишком дорога была пресная вода в этих местах, слишком далеко друг от друга были её источники. И только адайская лошадь, единственная в мире, могла проскакать за сутки триста пятьдесят километров, не выпив ни глотка. Проводники в пустыне на таких лошадях могли завести караван в самое гиблое место и уйти безнаказанными с награбленным; могли увлечь за собой врагов-преследователей и уморить в погоне их лошадей; могли спрятаться в камышах на побережье моря, затаиться там на неделю, а потом выскочить неожиданно и перерезать весь вражеский лагерь. Могли, но поступали так редко. В окрестных степях, не исключая Тимура, мало охотников было с ними связываться.
Калдыбай Тулеев, из рода адаев, казах, окончивший медресе и юнкерское училище, в гражданскую войну был советником и командиром роты охраны атамана Дутова, сбежавшего в Китай. Тулеев попал в красный плен и не был расстрелян. Аркадию Голикову пришло в голову использовать его в качестве заложника и таскать за собой по Хакассии, чтобы хоть как-то угрозами да посылами обезоружить или обезвредить шатающиеся по тайге банды, мешающие мирной жизни и советскому строительству. Время было тяжелое. Для многочисленных арестованных как-то не хватило место в сарае, и Гайдар приказал избавиться от лишних «хакасцев». В их число по ошибке попал и Колдыбай. По рассказам очевидцев, восемнадцатилетний Аркадий Петрович, разгорячившийся от неудач и не совсем трезвый, лично принял участие в расправе над пленными, орудуя шашкой и наганом. Тела сбросили в реку Томь. Позже специальная комиссия собрала жалобы населения, и Голиков был приговорен к исключению из партии и расстрелу «за самочинство и жестокость». Впрочем, приговор пришлось отложить ввиду развившегося у арестованного травматического невроза. Его поместили в психиатрическую клинику. Врачи определили повреждения спинного и головного мозга в результате ранений и падения с лошади…
Так Колдыбай Тулеев своей смертью поставил точку в военной и партийной карьере Гайдара, превратив его в журналиста и детского писателя, автора того самого Тимура, чей жестокий тёзка-предшественник, Тамерлан, боялся пройти по земле предков Колдыбая.
Но и на этом история не кончилась.
У Гайдара и Тулеева выросли внуки. Егор Тимурович Гайдар и Аман Гумирович Тулеев.
Егор всё придумывал из Москвы, как спасти Россию, чтобы никого не обидеть, да так и помер, обидев всех, кроме своих друзей-соратников по реформам.
Амангельды сначала управлял в Кузбассе железными дорогами, потом депутатами, а позже, губернатором, и всеми остальными. В том числе и Пал Палычем. А когда Пал Палычу по результатам Совещания Молодых писателей в 1989 году из Москвы пообещали стипендию от Литфонда, но почему-то забыли дать, Аман Гумирович, тогда Председатель Кемеровского областного Совета депутатов, почитав ранние работы Палыча, начал присылать ему по девяноста рублей ежемесячно из личных средств почтовым переводом.
В тот, девяностый год, эта стипендия была хорошей поддержкой семье. Получку на заводе Палычу давали кусками мороженного мяса и целыми телевизорами, но за музыкальную школу надо было платить живыми деньгами.
Девочки-почтальонши в такие дни приглашали Палыча к закрытию почтового отделения, когда там накапливалось необходимая сумма для перевода и народу было поменьше. Отсчитывали бумажки обычно рублями и трояками, передавали их, спрятав под бланком квитанции от чужих глаз, и понимающе кивали: от самого Тулеева перевод, грешно задерживать, мало ли, что будет…
Однажды Палыч принёс деньги домой позднее обычного. Ему не терпелось обрадовать жену, что будет теперь чем заплатить за музыкальную и старший сможет продолжить занятия. Разуваясь, он не сразу заметил, что в квартире изменился звуковой фон. Не было слышно скрипичных звуков от старшего. Жена всхлипывала на кухне. Младший не гремел по полу над головами соседей, а молча, едва слышно поскрипывал колёсами своего деревянного коня в детской.
- Я деньги принёс… Что случилось? – спросил он вполголоса у заплаканной жены.
Она позвала младшего. Тот осторожно въехал в кухню на своем скакуне. Из проткнутых шилом дырочек в деревянном хвосте коня торчали свежие конские волосы.
- Это из нового смычка… Ты понял? - объяснила, утирая нос, жена. – От старшего. В качестве наглядного пособия издевательства над личностью… Он сказал, что они пытаются расти у него из мозгов, а он возвращает их на место. И что в музыкальную больше не пойдёт.
- Почему?! – изумился Палыч, сжимая в кулаке деньги. – Да я сейчас… Я с ним так поговорю!
- Не надо. Я уже с ним поговорила.
- И что он сказал?
- Что он на паперти со скрипкой стоять не будет, чтобы нас прокормить. Что ни твои рельсы, ни моя музыка здесь, в Кузбассе, никому не нужны.
- И кем он собирается стать?
- Не поверишь… Чумаком! Смычок в щепки разбил, волосы в хвост коняшке воткнул, теперь сидит второй час перед трёхлитровой банкой с водой и заряжает! Воду продавать собрался, чтобы спасти нас от нищеты… Интеллигентов недобитых…
- Ничего, успокойся… Я с ним поговорю… Я ему свой смычок подарю, от Хацкилевича…
Палыч непроизвольно улыбнулся, потом кашлянул, чтобы сдержать смех, сел рядом с женой и обнял её за плечи, вспоминая, когда он мог рассказать сыну о Каневе и о памятнике кобзарю, потомку чумаков, взирающему с высоты Чернечьей Горы на воды Днепра?..