Феликс Довжик
Непричёсанный кругозор
Стихи прошлого века
Часть 2
Неувязка
Что ни день, то обманчивый шаг –
жизнь способна на ловкие трюки,
что-то здесь во вселенной не так,
не идет, хоть убей, карта в руки.
И давно я смеюсь над собой,
и стою над покоем и дракой,
но давно меж судьбою и мной
пробежало сто кошек с собакой.
Сон и реальность
Стою во сне болван болваном,
смотрю – с тобой стряслась беда...
Всех пожилых рабов дивана
бездушным делают года.
Мне б не стоять, а что-то делать,
согреть любовью, дать совет,
да где он – юный трепет тела
и пламя наших прежних лет.
Но страшный сон еще не драма,
нелепость, мистика, мура.
Пришла в двенадцать телеграмма.
Сегодня ночью... Умерла...
Точки зрения
Жизнь течет с былым брачком –
если сбросишь покрывало,
то увидишь без очков
мерзость старого подвала.
Пяль без ужаса зрачки,
страх – в отвал, как шлаки – домна,
посмотри-ка сквозь очки –
жизнь не сахар, но съедобна.
Мало правды? Горы лжи?
Капли меда? Вдоволь соли?
Но питают ключ души
дни надежд без горькой боли.
Суета
Не дается успех:
счастье – крепкий орех.
Если свернута ось,
все в судьбе вкривь и вкось.
Хоть старается ум,
жизнь, увы, не изюм –
все сует маята
и не та суета.
Сломанный рычаг
Совсем запутался в вопросах –
кому дворец, кому шалаш,
поди-ка разберись в запросах,
какой-то в жизни ералаш.
Женой могла быть – стала другом
подруга эры озорной,
а ты могла быть добрым другом,
а оказалась мне женой.
Ты стала недругом подруги,
храня домашний наш очаг,
и с нею мы давно не други –
я ей лишь сломанный рычаг.
И да, и нет
Я понимаю вас и вас не понимаю.
В надеждах и мечтах я понимаю вас.
В надеждах и мечтах я вас не понимаю.
Я вами восхищен и без ума от вас.
Я понимаю вас… я вас не понимаю…
Не время
Когда износите вы тело,
какой с вас спрос, ну что с вас взять?
Но, хоть дошли вы до предела,
еще не время умирать.
Ведь можно прочь убрать нагрузку,
устроить долгий выходной,
заботы посадить в кутузку
и переждать беду, как Ной.
Когда износите вы душу,
вам от себя не убежать,
пустой конец – посадка в лужу –
еще не время умирать.
Ведь можно все начать сначала,
опять швырнуть себя на кон
иль выжать из себя мочало,
догнав промчавшийся вагон.
Когда износятся надежды,
тут в ящик в самый раз сыграть,
тянуть – резона нет, но прежде…
еще не время умирать.
Пускай лекарства пахнут мятой,
гнетет душа, болит живот,
и жизнью вы совсем измяты,
но как любовь? Еще живет?
Ожог
Душа, познавшая урон
в обугленной берлоге
открыта всем со всех сторон.
но не доступна многим.
В строю идти мешает шок,
и негде ей согреться –
то до сих пор болит ожог,
то боязно обжечься.
Но жить-то хочется, как все,
и мечется бедняга –
то шаг ко всем, то бег от всех –
у спущенного стяга.
Ещё надеется на взлёт,
и станет всё, как прежде.
Ведь кто-то душу подберёт –
еще живёт надежда.
Атмосферные закономерности
Россия в насморке и кашле –
проблемы горше во сто крат,
народ с микробом водит шашни,
хоть чиху-насморку не рад.
А нас подталкивают к драке,
опять, как в прежние года,
дорогой скользкой прут рубаки,
но не туда же, не туда!
Зачем дрова в одно кострище,
проблемы все в один гарнир?
Зачем крушить своё жилище?
Когда же в доме будет мир?
На нашем полустанке
В рай бойко тянется народ,
но не идут по пыли санки,
как часто все наоборот
в пути на нашем полустанке.
И воровать нам не грешно,
и в жар бросает из-за снега,
и плачем, если нам смешно,
смеемся, если не до смеха.
То порем глупость с ветерком,
то от проблем кровь стынет в жилах,
а мы о жизни – с юморком:
живем, когда мы жить не в силах.
Совет
Кто не рожден для шкурных драк,
на тех спускают всех собак.
Средь хищников и средь врагов
не сахар жить без кулаков –
они же лупят напоказ
то в глаз и в бровь, то в бровь и в глаз.
Когда идёшь к ним на крыльцо,
не подставляй ты им лицо.
Слепая правота
Есть несвобода в жизни честной
и совести холодный лед,
и давит душу повсеместно
ограничений тяжкий гнет.
Своя есть сладость в диктатуре,
в пути по судьбам и костям,
дают народу каждый фюрер
свободу низменным страстям.
Мораль и совесть? Кто их здравил?
А если снят гнетущий пресс,
воюй размашисто без правил
за близорукий интерес.
Так каждый раз бывает с нами,
когда мы – жертвы живота,
и окрыляет нас, как знамя,
слепая наша правота.
Когда же к нам вернется разум,
и мы оценим намолот,
несчастными мы станем сразу,
и станет горьким прежний мед.
Ведь так бывает повсеместно.
Решение – с собой в борьбе.
И сразу станет цель известна –
дорогу проложить к себе.
Комедия
Жизнь идет, приближаются сроки
а мы шатко идем по дороге,
без царя в голове и до драмы
беспрерывно исследуя ямы.
От ударов судьбы мало проку,
синяки нам не служат уроком.
В спешной жизни, в политике, в браке,
мы, упорно потворствуя драке,
чашу всю выпиваем до капли,
наступая повторно на грабли,
лишний раз не тревожа умишко,
чтоб его не расходовать слишком.
Пахота
Паши, раз жизнь – работа,
на будничных полях
до въедливого пота,
поблажки не моля.
Без боя бросить поле
нестойкий может взвод,
ведь если скиснет воля –
быстрее смерть придет.
А в деле и на пашне
нет времени стареть,
со смертью кончишь шашни –
глядишь – отступит смерть.
Прыжок
Когда ненастье у ворот,
найди удобный разворот
и не спеши на эшафот
судьбе в угоду.
Пока для нас течет река,
пока над нами облака,
не прыгай сразу с бугорка,
не зная броду.
Сначала высуши слезу,
а после вырежи лозу,
себя лозою, как козу,
и брассом в воду.
Но, чтоб не прыгать наобум,
возьмись за волю и за ум
и не скули от горьких дум –
скулеж не в моде.
Да на себя махни рукой,
останься честным сам с собой,
смирись с копеечной судьбой
в слепом пролете.
Но в общей луже до зари
пускай отважно пузыри,
и в этой сфере в корень зри
в земном походе.
Козлята и волк
Проблемы жизни и еды
решаются в хоромах,
возможно, были бы плоды,
когда б не горький промах.
У волка-цезаря весь полк
гремит пустым корытом,
быть добрым может сытый волк,
но быть не может сытым.
И пастухи, все на подбор,
соломку стелют колко,
но все козлята до сих пор
спешат под знамя волка.
На свет огня, стремясь бегом,
сластят в сиропе грезы,
когда ж запахнет шашлыком,
то льют бараньи слезы.
Прибой
Не чтим мы наших женщин, не лелеем,
небрежно любим, нехотя жалеем,
не приласкаем их, не приголубим,
а если околдуем, тут же губим.
Спокойна женщина, как лодка на реке,
когда от женщины мы ходим вдалеке,
но плещет в сердце женщина-прибой
и нас волной смывает за собой.
И в брызгах волн, как радуга – причина:
добрее женщина, надёжнее мужчина.
Рожки да ножки
Из свободы да в брак –
трудный шаг,
ждешь на скользкой дороге
подмоги
и идешь, наконец,
под венец.
Но выходят узы
обузой,
на плечах носишь брак,
как ишак.
Остаются от страсти
мордасти,
от богатства души
лишь гроши,
как от козлика рожки
да ножки,
и осадок в душе –
в багаже.
А нельзя ли было иначе?
Пусть вдвоём, как на даче,
без обид и в трудах, и без сдачи.
Кто и зачем?
А кто придумал человека?
До седины круговорот?
Огонь души в сугробах снега?
Семью, работу, огород?
Вот кто придумал человека,
пусть даст ответ, ведь ждёт народ,
а ты народу не соврешь.
Зачем назад его берёшь?
Лицо и лица
Есть люди, их лицо – как рожа,
а рожа их с лицом не схожа.
Есть лица, лица, а не рожи,
на рожи лица не похожи.
Свое лицо у разных рож,
но их лицо – сплошная ложь.
и не лицо, а маскарад –
нутра их лживого фасад.
Они горой за наш же труд,
а после – нас с пути сотрут.
Камуфляж
Как начальство в промотанном тресте,
наглость с завистью связаны вместе.
Тормозов отпуская пружинку,
бродит с наглостью зависть в обнимку,
и, как плавки бесполых на пляже,
лица их лишь нутра камуфляжи.
Слепота
Добро фальшивое, как зло,
рождает подлость нам назло.
Звеня повсюду лживой лирой,
себя навязывает силой
и правит душами силком,
обманом или кулаком.
А все доверчивые души
кричат «ура», развесив уши.
А от куриной слепоты
всего два шага от беды.
По Марксу
По Марксу,
когда будем сыты, как боровы,
по Марксу,
получится все очень здорово.
По Марксу,
не будет ни глупых, ни гениев,
по Марксу,
не будет борьбы поколениев.
По Марксу,
останутся смирные головы.
По Марксу,
нам всем, ни хрена, будет поровну.
Гамбит
Кто разыграл с судьбой гамбит,
за бой с судьбой нещадно бит,
а за игру с судьбою в жмурки
снесён и спрятан в закоулки.
Кто был с эпохою «на ты»,
тот больно сброшен с высоты,
а по теченью плыл, как щепка, –
отловлен, выдернут, как репка.
Лишь дураки без синяков.
Эпоха любит дураков.
Ведь с них в расчетах взятки гладки:
дурак с борьбой играет в прятки,
зато с удачею «на ты»,
в восторге он от ерунды,
и все окрестные невзгоды
ему, как ветошь непогоды.
Диагноз
Историю насилуют подонки,
всех призывая не щадить живот,
никто из нас не устоит в сторонке –
всех засосет слепой водоворот.
Конца кровопусканию не будет,
не кончится событий глупый ряд,
пока вождям фальшивым верят люди,
вожди еще немало натворят.
Летят подонки по вселенской карте,
на знамени то идол, то кумир,
когда ж они при козырях в азарте,
им дай-подай переиначить мир.
Такие есть – покажет всюду глобус,
на карте стран везде их виден след,
он оседлал общественный автобус,
и для других там места больше нет.
Давление доходит до предела –
и глазом не моргнет дубовый брус,
во чтоб ни стало надо что-то делать,
а он себе давно не дует в ус.
Пар под замком, вскипает недовольство,
поторопиться бы, но не проложен путь,
накал страстей – естественное свойство,
когда берут за горло и за грудь.
Уже никто не переждет в сторонке,
всех засосет слепой водоворот.
Историю уродуют подонки –
история на костылях бредет.
И никуда от этого не деться,
не истребить изъяны словом и мечом,
все – люди, все различны с детства,
и это вот не лечится врачом.
*
Насилуют историю подонки,
пока народ стоит в сторонке,
когда ж клинок пошел с плеча,
тогда насилуют сообща.
Не майский букет
С годами нет тяги в моторе,
нет мужества в дряблой руке,
мы с жизнью и с возрастом в ссоре,
и старость – не майский букет.
У старости все мы на мушке,
ни честь не поможет, ни лесть,
и нам не уйти из ловушки,
но выход из этого есть.
Его представляю наглядно,
когда болью мается грудь,
я жизнью изношен изрядно,
мне лямку не долго тянуть.
Я жил в неустроенном доме,
на всех не жалея свой пот,
а тот, кто себя экономил,
тот старость по полной хлебнет.
Инсульт
Возможно, что за тягу к ложке,
но я ж совсем не тучный сноп,
внезапно сброшен я с дорожки –
в мозгу случился перехлёб.
Хулил ли дьявола в нирване,
или расплата за грехи –
лежу, распластан на диване,
мурлыча бодрые стихи.
Как все, цепляюсь за соломку,
ищу жемчужину на дне –
терплю безропотно поломку
в надежде быть еще в седле.
Вернуть бы собственные ляпы,
и было б дело не табак,
но, что по глупости прошляпил,
то не вернешь уже никак.
Иметь бы меру на примете,
о лишнем благе не грустя,
но так устроено на свете –
умом сильны мы час спустя.
1999 г.
Расчет
Сошел, как пьяница, с опоры –
лежачий схлопотал удел,
давил безжалостно на шпоры,
куда, однако, я летел?
Инсультным урезонен шоком,
теперь себе не господин,
решил тягаться, видно, с богом,
вот он меня и осадил.
Сейчас с создателем мы квиты,
живя в расчетной чистоте,
я здесь внизу изрядно битый,
а он опять – на высоте.
Намек
Больших грехов во мне не много,
но, как и все, я весь в грехах,
и часто поминаю бога
в своих надуманных стихах.
Но мне создатель не подмога –
и в бровь он бьет, и по усам,
намек дает: побойся бога –
свое расхлебывай-ка сам.
*
Меня не воспитали для болезней,
я на свободе в сотни раз полезней.
Я не хочу, я не люблю болеть.
Гореть могу, но не умею тлеть.
История болезни
С богом ожидал я встречи
только в будущей главе,
но в один прекрасный вечер
дал он мне по голове.
Он решил, что так полезней,
но по мне узка кровать.
Я, отдав свое болезни,
стал тихонько выползать.
Не галопом, что за речи,
раз за разом по шажку,
только вижу, что в тот вечер
подменил мне бог башку.
Если тихо, осторожно,
то, скажу я вам, друзья,
жить с такой башкою можно –
танцевать уже нельзя.
По плечу
Все то, что по плечу,
я честно волочу,
но я еще хочу
попасться на приманку,
сорваться со стоянки,
взлететь, но выше планки,
хотя не по плечу.
– За что попал к врачу?
– За все, что волочу.
Больничный пейзаж
День настает. Рассветный полумрак.
Уже в кровати не лежится.
Табак и хлорка – запахи больницы,
и за окном промоченный овраг.
Как будто дождик – на века,
пруд – за завесой водяной,
и в этой сырости парной
мальчишка топит червяка.
Соль инсульта
Свалил меня создатель с ног –
устроил мне с землею смычку,
и долго я понять не мог,
его иронии клубничку.
Когда валялся на траве,
не сразу разобрал, дурила,
бог мне влепил по голове,
чтоб лучше голова варила.
*
Свиданье с миром быстротечно –
болеть не стоит бесконечно.
Совет земной прими на веру:
болеть – болей, но знай же меру.
Двойник
Двойник , зеркальный – с детства знал –
не подмигнет мне и не свистнет,
но не люблю я блеск зеркал –
вдруг этот тип проникнет в мысли.
Хоть крепок ретуши бульон,
но вскрытый грех пронзает остро,
и стыдно будет, если он
заметит признаки пижонства.
И это – не психоз, не вздор
и не боязнь увидеть рожки.
Когда тот страж глядит в упор,
то на душе скребутся кошки.
«Не поэзия»
Читаю «битых» авторов:
стихи их – ясный свет.
Кто жил, как в инкубаторах,
от тех продуктов нет.
Как часто «не поэзия»
мужает и живет,
а то, что, мол, поэзия,
увы – наоборот.
Золотая середина
Ты средь друзей, в быту, во фразе
не восхвалял себя в экстазе?
И не грешил? Жил слишком строго?
Рот на замок – побойся бога.
Грех – важный в жизни компонент:
не нужен богу конкурент.
Когда ж грехов с избытком много,
опять же, друг, побойся бога.
Другим мешает твой порок,
ведь ты – не бог.
Нам для того бог дал умишко,
чтоб подбирать грехов излишки.
Во всем положено знать меру.
Избыток вреден и эклеру
В огне – не жизнь, не жизнь – на льдине,
нормально – где-то посредине.
Плох недосол, плох пересол,
хорош умеренный рассол.
Есть в страсти грусть, в разгуле ум,
есть в постной булочке изюм,
и красят ливер потроха –
греши без крупного греха:
в кругу заманчивых идей
будь человеком средь людей.
Добро и зло даны от бога,
но зла полно, добра немного –
в добро добавишь свой кусок
и будешь в этот день, как бог,
а дашь размах крылу порока –
побойся бога.
Ах, бога нет? Костра не будет?
Так плюнут люди.
Они не ангелы, не боги,
и строги к злу и суд их строгий.
Но суд людей – не соль на раны:
осудят подлость, простят изъяны.
*
Я стану кричать на весь мир во весь голос:
– Я чист пред отчизной и с нею я холост.
И буду чихвостить вождей и клевретов,
ведь нынче у нас не сажают за это.
Фигономика
Всё прахом или кубарем.
Себе рождая трудности,
под знаменем да с рупором
живем в житейской скудости.
В стране такая логика,
что чище всякой критики,
охрана, экономика
и – мать ее – политика.
Окрест посмотришь пристально –
знобит, как в жаркой Африке,
в России снежной издавна
творцы – мальцы да гаврики.
В стране такая логика
и чище всякой критики
чины и фигономика
и – мать ее – политика.
Размеренными дозами
умеют жить на западе,
а наши в жизни козыри –
до дна пить чашу – загодя.
В стране такая логика
и чище всякой критики
портфели, лихономика
и – мать ее – политика.
*
Хвала природе или богу:
нам дали потолок и дно –
в одной душе ужиться могут
любовь и грех, добро и зло.
Костры манящие
Привлекают нас сытые страны,
нас в успешные манит круги,
мы не видит родные изъяны,
за изъяны ругаем других.
Обещаем им адские муки
за проворство руки на посту…
Все мечтают нагреть свои руки,
но не всех подпускают к костру.
Шапки набекрень
Пока вокруг пирует хрень –
то всем – «ура!», то всех – «долой!» –
Россия шапку набекрень,
на суету махнув рукой.
Когда ж проникнет зло до дна
и злой раздует аппетит,
Россия вспрянет ото сна
и что-то снова натворит.
Погода климата
Снова властвует ветер
на полянах сквозных,
но не чувствуют дети
отступленье весны.
И в холодном апреле
металлический всхлип –
заскрипели качели,
закачелили скрип.
И как маятник этот,
и всегда, и везде
наш излюбленный метод –
скрип пустой в пустоте.
Сомнительные желания
С младых ногтей и до холма могилы
мы пребываем в суете слепой,
поступком правят внутренние силы,
во многом мы не властны над собой.
С большой охотой машут люди шашкой,
себе прощая слабости легко,
один чудак не может без рюмашки,
другому неуютно без стихов.
Ему б, покоя тело на диване,
тянуть с ленцой обычные плуги,
а он в плену сомнительных желаний –
все, что осмыслил, рассказать другим.
И сплошь, и рядом он садится в лужу,
а мокрая открытость – не товар,
но, если чувства ранят чью-то душу,
вот с той души ему в зачет навар.
Набор условий
Проще пареной репы набор
условий простых и строгих,
чтоб нас, одолев забор,
счастье догнало в дороге.
Должна быть заметной высь,
душа для других – широкой,
честной должна быть жизнь,
а мысль, хоть местами, глубокой.
Возрастное бездорожье
В старости смотришь назад,
где же не жал тормоза?
В прожитом там – позади,
что не сбылось впереди.
Вот бы ухабистый путь,
словно коня, подстегнуть.
Всюду не мост и не брод,
и не проехать вперед.
Тут бы стремительно вверх,
силы не те, как на грех.
Ищешь причин глубину,
видишь свою же вину.
Читатели и прочитатели
Поэту в толстой прозе места нет,
он гимн любви слагает: он – поэт.
Другой масштаб берет прозаик,
он пишет про героев и про заек.
До драмы всех доводит драматург,
беря неискушенных на испуг.
Троим творцам мозги вправляет критик,
в готовое вставляя шпунт и винтик.
Подводит всем итог читатель-сноб,
вгоняя всех троих в дубовый гроб.
Но жизнь им продлевает почитатель.
Лишь он – знаток, ценитель и читатель.
*
Не мыслишь быть массивом жира,
бери тяжелый груз на плечи,
и если в мире хочешь мира,
иди вперед ветрам навстречу.
Обходной крюк
В пути бугры и ямы,
куда ни бросишь взор,
то в клетку панорама,
то плоский кругозор.
Где страсти гонят ноги,
душа не даст крюка,
не на любой дороге
шаг шире сапога.
С горы несешься камнем,
а в горы – не спеша,
текущим или давним
изломана душа.
И по плечу портфели,
и по плечу успех,
когда несешься к цели,
сметая всё и всех.
Итог кривой за мглою
откроется не вдруг,
чтоб не кривить душою,
не лучше ль сделать крюк?
Дорога к финишу
С песнями да флагами
мы возводим хижину,
а идем зигзагами
по дороге к финишу.
Давит время поршнями,
и у нас, как зернышки,
годы – птицы – коршуны
склевывают перышки.
Но старенью важному
воздаются почести –
жить охота каждому,
а живём лишь отчасти.
А в душевной трусости
нет ни грамма странности –
носим крылья юности,
а вериги – старости.
Пока стоишь
В жизни – мало дано
и много – чего не надо,
колкое всюду дно,
да пустяки – награда.
С жизнью – неравный бой,
и на дорогах мины,
хвост изогнув трубой,
счастье со свистом – мимо.
Годы несут – держись –
груды проблем на плечи…
Смерть укоротит жизнь,
вечный покой обеспечив.
Только что даст покой
мертвому на том свете?
Сам держи жизнь рукой,
раз стоишь на планете.