Ласковая, нежная, родная,
утекает тропкой расписной
бисерная ткань мирского рая
из березок в бледно-голубой,
из малины - в алый и кровавый,
из сединок мха - в босую топь,
в очи сна - из глаз печальных мамы,
из меня - в бездонное никто.
Убыстряясь с каждым днем кончины,
обретая камни на душе,
я иду в чужие Палестины,-
для растущей совести мишень.
Кажется, что мог я быть сильнее,
непреклонней в битве за добро,
не прощенный, я навеки с теми,
кто теперь моих не слышит слов.