Сложности обмена

               
Из распахнутой балконной двери в квартиру привычно проникали звуки города.  С тонким сипловатым пением, клацая сцепкой с электросетью, разгонялся троллейбус; циклично притормаживая перед светофором и ускоряясь за ним, монотонным ульем  жужжал автомобильный поток. Со стороны детской площадки меж шашечного строя пятиэтажек поскрипывали качели.
Кира в задумчивости облокотилась  на балконные перила. Казалось, она парит над густой кроной сада. Не цветущего чеховского, вишнёвого, всего лишь яблоневого, с крючковато растопыренными ветвями, но любила она его не меньше, чем чеховские герои свой вишнёвый. Сад был поглотителем и успокоителем её страхов.
Она панически боялась высоты. Взгляда с балкона вниз бывало достаточно, чтобы нутро сжималось, ноги и руки сковывала деревянная судорога. Случалось, что лёжа летней ночью на диване в далёкой глубине комнаты, при открытом балконе, Кира вдруг представляла бездну под четвёртым этажом, ничем от неё не отделённую, и мгновенно ощущала признаки знакомого паралича. Тогда она старалась разгонять ужас прагматическими мыслями, включая доводы рассудка, насильно вытесняя из себя приступы страха.
Устремляя же, как сейчас,  взгляд на листвяной свод, знакомой тревожности она не испытывала. Деревья действовали магически. Они словно нашёптывали, что нет никакой  высоты и бездны. Особенно благотворен был сад цветущий, весенний, сплошь скрывающий  под собой  черноту земли. Ближе к зиме, по мере того, как крона редела, устилая палой жухлой листвой подножье деревьев, убывала и уверенность Киры. Зимой на балкон она почти не выходила.
Не менее успокоительно действовало на Киру небо.  Даже с опасного балконного выступа оно вызывало неизменный восторг от переменчивости нерукотворных картин бездны верхней – бесконечной и бездонной. Вот только было её  до обидного мало: она ограничивалось тесным строем однообразных коробок, ужимая мир до яблоневого сада и кусочка неба над ним. Прямо в глаза её дому, притаившись по другую сторону сада, смотрел такой же пятиэтажный близнец.
Кира –  неисправимая мечтательница – загадывала: поселиться бы на самом верхнем этаже высотки, чтобы воочию видеть волшебное слияние  бесконечности небосвода и безграничности  панорамы.  Только как сочетать это с удушающим страхом высоты? 
Несколько лет назад «однушка» в почтенном старом районе, в двух остановках от центра, казалась юной Кире Каньшиной (начинающему адвокату) отличным вариантом после роя студенческой общаги и недолгого  квартирования у родственников. Она быстро привыкла к своему маленькому жилью, свив в нём уютное девичье гнездо. Ни троллейбусное кольцо за торцом дома с его круглосуточным бряцанием рогатого транспорта короткого маршрута 5А, ни неизменное монотонное нытьё длинного маршрута 5,  ни гулкий колёсный перестук железной дороги,  прорезающей город почти по центру, ни лязг вагонов далёкой сортировочной станции, отчётливо слышный  по ночам – ничто не нарушало течения её снов, разве что, за исключением Полнолунных бдений.
На огонёк её кухни частенько заглядывала со своего третьего этажа соседка Иннуся, и кофе  тогда бывал помножен на двое, а букеты сирени, тюльпанов, хризантем, с неизменной регулярностью появляющиеся в её квартире по мере перетекания весны в осень, напоминали, что неподалёку живут родственники, что у них имеется запасной ключ, и на них всегда можно рассчитывать.
Вот и сегодня, вернувшись с работы, Кира обнаружила на круглом обеденном столике свежий букет в вазе сине-белого стекла – значит, заходил дядя.
 И всё же в какой-то момент она   осознала, что выросла из своего жилья, что статус и жизненные перспективы требуют перемен. А главное, её домашняя библиотека росла, как на дрожжах. Кира не могла пройти равнодушно мимо хорошей книги, никогда не жалела на книги денег, и книги совсем уж перестали понимать, как им размещаться  среди растущей стеснённости хозяйского дома. Словом, квартира требовалась  более просторная и современная.

 
 – Вы давали объявление о продаже?  – раздался в трубке хорошо поставленный  мужской голос.
 –  Да, я, – ответила Кира, уже не волнуясь, как в первое время после публикации. Звонков было много, толку – мало. Преимущественно задавались стандартные вопросы о цене, метраже. Порой приезжали посмотреть, но покупать не торопились. Кира даже в агентство обратилась, но этот, судя по всему, сам её отыскал.
 – Могу я посмотреть, скажем, завтра? – уточнил он после обычных вопросов.
 – Приезжайте.
Условились о времени, Кира назвала адрес, попрощались.
 – Надо будет, – напомнила она себе, – убрать в прихожей лишнюю обувь из-под ног (летних босоножек и туфель насчитывалось не менее шести пар, а там и без них не повернуться).

 
В назначенное время, в ожидании очередного претендента на руку её квартирки, Кира присела на тахту,  с прилежностью ученицы сложила руки на коленях, окидывая  комнату последним придирчивым взглядом и мониторя стрелку часов.
 – Я не ошибся? – порадовал пунктуальностью  молодой человек, впервые по-настоящему приятный после всех предыдущих посетителей.
Он совсем не походил на человека, нуждающегося в скромной «однушке», пусть и недалеко от центра. Ухоженный вид, приятный парфюм, несомненно, не копеечная одежда – всё как-то не встраивалось в стандарт покупателя однокомнатного хлама. И вообще, такие обычно ведут дела через агентство.
 – Проходите, – пригласила Кира, отметив мельком и манеры, и внешний вид, и как-то всё сразу и в целом, пропустив через внутренний фильтр экзаменующей  свободной девушки без отношений.
– Пётр, – представился молодой человек, чего не делал доселе ни один потенциальный покупатель.
 – Кира, – кивнула в ответ, продолжив, –  и можно не разуваться.
– Ну, уж нет! –  У Вас так идеально чисто.
– Как Вы это определили? – улыбнулась Кира.
– По ослепительно розовым помпонам Ваших тапочек.
– Это – перо африканского страуса, – отшутилась Кира в ответ, на самом деле с досадой подумав про себя: «Действительно, тапки дурацкие: гламурные, словно из будуара одной Дамы». Эти страусовые пуховки она готова была сейчас пульнуть в распахнутую дверь балкона.
Пётр между тем снял породистую обувь, поставив рядом с парой маленьких алых босоножек – Кириных  любимцев. Контраст получился забавным.
 – Тапок мужских не держу, уж извините.
И подумала, что прозвучало это недвусмысленной саморекламой. Пётр же взглянул на неё более пристально и иронично изрёк:
 – Я учту.
Изо всех сил стараясь не допустить ненужную паузу, ещё больше злясь на себя, Кира проговорила:
 – С чего начнём?
 – По порядку.
 – Смотрите: ванная, кухня, жилая, – поочерёдно демонстрировала она свои апартаменты, – балкон, – завершила недолгую экскурсию.
– Да, не роскошная, – продолжила Кира, наблюдая впечатление от просмотра.
 – Очень уютно, – повернулся он к ней. – Особенно книги. Вам не жаль съезжать отсюда?
– А Вы уверены, что Вам нужна именно такая квартира? – сделала она ударения на словах «уверены» и «такая».
– Я, собственно,  не для себя смотрю.
Кира не проявила дальнейшего  любопытства, но он неожиданно спросил:
– Угостите чаем? А я отвечу на Ваш вопрос.
Кофе Кира предлагать не стала. Чай, так чай. Пока она колдовала над заваркой, раскладывала салфетки, расставляла чайные пары, доставала вазочку с незаменимыми шоколадными конфетами, Пётр поведал, что посмотреть квартиру его попросили родители. Они живут в этом же районе. Сестра матери, тётя Валя, осталась совсем одна после смерти мужа в провинциальном городке. Вот и решили перетащить её сюда, в большой город, ближе к родным. Это будет, так сказать, её зимняя квартира.  А дом  тёти Вали  останется чем-то вроде её  летней резиденции.
 – Родители сами отыскали Ваше объявление. Для них важен район – по соседству.
 – Теперь понятно, – кивнула Кира, осторожно пригубив чай, словно на королевском приёме, опасаясь неэстетичного «дзинь» от своего белоснежного фарфора.
– Я заслан за первыми впечатлениями. Они – превосходные. Дальше, я думаю, мы заедем всем составом, если не возражаете. Квартиру должна одобрить, прежде всего, сама тётя.
 – Разумеется. И, знаете. Пётр, у меня тоже есть кое-что: я подыскала себе двухкомнатную (совсем не в высотке, увы – подумала про себя), попросторнее, договорились о продаже, но хозяева квартиры ремонтируют свою новую «трёшку», и наша сделка не состоится, пока они не завершат ремонт и не съедут  из моей потенциальной «двушки». Такая вот сложная комбинация.
 – А как скоро они планируют завершить свой ремонт?
 – Обещают через пару месяцев. Ну, и мне на мой косметический понадобится хотя бы неделька.
– Думаю, это решаемо. До зимы время терпит. Я доложу родителям и сообщу Вам их решение.
Неожиданно Кирин телефон взорвал вдохновенной скрипкой  тишину квартиры,  исполнив «The Songs of Distant Earth»,  и спросил грустным голосом Иннуси:
– Кир, не занята? Я поднимусь?
 – Чуть позже, Иннусь. У меня  встреча по квартирному вопросу. Перезвоню.
– Нет-нет! Уже ухожу, – привстал Пётр, – не меняйте Ваших  планов. И, кстати, классный рингтон.
 – «Песни далёкой земли». Кирилл Рихтер, –  доложила польщённая Кира.
 – «Я знаю, что ничего не знаю». Сократ, – улыбнулся Пётр.


Прощаясь в прихожей,  взглянув на него, Кира в очередной раз попеняла на свой средненький рост. Она и не подозревала, насколько женственен и выигрышен этот её взгляд чуть вверх,  делающий миндалевидные зелёные  глаза шире, как бы распахивая навстречу собеседнику, впуская в себя. От его же взгляда, чуть сверху, веяло превосходством мужчины, спокойствием, сдержанностью, почти непроницаемостью, оставляя  ощущение недосказанности, таившей обещание чего-то (ах, вот бы счастливого!).
 – До свидания, Кира, – протянул он руку. Ладонь была тёплая, прикосновение – приятное.  – Я позвоню.
– До свидания, Пётр.
Щёлкнул замок. Если бы она догадалась глянуть в глазок, то узнала бы, что Пётр всё ещё  стоит  за дверью. И жаль, что она не увидела его лица.
Сама же Кира, казалось,  забыла напрочь, зачем он сюда являлся. В прихожей ли, в кухне, в комнате – куда бы она не вошла –  везде витал аромат его парфюма. Везде звучал его спокойный, располагающий к доверию  голос. Везде чудился ей этот отлично сложенный,  тщательно подстриженный блондин с серьёзными серо-голубыми глазами, с чуть изломанной линией густых выразительных бровей, с притягательным ртом, который то ли просил, то ли предлагал, то ли обещал поцелуй. 
 – Нет, Кира! Вести деловые отношения  с таким красавцем такой идиотке, как ты, абсолютно невозможно! – констатировала она и срочно перезвонила приятельнице.
 – Иннусь, поднимайся! Есть новости.


Инна взлетела со своего третьего мигом, словно стояла за дверью наготове.
 –  А что с лицом? – поинтересовалась она после традиционного «чмок».
 –  А что не так? – тронула Кира пылающую щёку и  заглянула в зеркало. На неё смотрела зеленоглазая дурочка с выражением, какое бывает как минимум после  поглощения любимого трюфельного пломбира. Как минимум! Да, пора уже  как-то учиться владеть собой.
– Кофе будешь?
– Вопрос из разряда «как пройти в библиотеку», – парировала Инна, деловито усаживаясь за стол и хлопнув миниатюрной шоколадкой, словно козырным тузом.   
– Я вообще-то уже начаёвничалась. И да! – У меня сломалась кофемашинка. Второй день пью диким способом.
 – Варишь в турке?
 – Заливаю в чашке.
 – Растворимый?
 – Обижаешь! – Подобное не держим.  Lavazza, он и в кипятке –  Lavazza.
Наблюдая Кирины манипуляции, как полчаса назад делал это Пётр, вдыхая кофейный аромат,  Иннуся спросила с затаённой надеждой:
– Как продвигается квартирный вопрос? 
  Кирин предполагаемый отъезд был для неё больной темой. Они сдружились как-то незаметно, но накрепко: молодая учительница и молодая адвокат. Они испытывали искреннее уважение к профессии и профессионализму друг друга. И, главное: каждая из них имела по собственной жилетке под боком.
Сама Иннуся обитала в «трёшке» с окнами на юг, на уютный дворик, сплошь в старых задумчивых липах, свободолюбиво устремлённых ввысь тополях, со старушками на скамейках, с кошками всех мастей, в плотном кольце трёх пятиэтажек, исключающих проникновение звуков транспорта извне. Правда и то, что её квартира была плотно укомплектована. А потому,  полагала она, в своей «однушке» Кира живёт по-королевски.
– Иннусь, кажется, у меня, наконец,  появился потенциальный покупатель.
– Кирюша! Нет! Ну, откуда он свалился на мою голову?! – простонала огорчённая  Инна.
– Позвонил по объявлению.
– И что? Когда это случится?
– Пока состоялись предварительные смотрины. Настоящая покупательница прибудет позже.  – И, помолчав, выпалила: – Но видела бы ты его!
 – Кого?
 – Смотрителя. – И через паузу, –  Станционного, – хохотнула Кира, припомнив одноименную  Пушкинскую повесть.
– И каков смотритель?
– Нет, Иннусь! Давай потом. Пей кофе, – решительно пресекла Кира дальнейшее обсуждение подробностей.


Когда за ним щёлкнул замок, Пётр Городецкий не сразу шагнул к ступенькам. Он словно медленно всплывал из омута. Зеленоглазая девчонка призывно глядела на него снизу вверх. И оттуда же, снизу, забавно розовели страусовы перья её  смешных тапочек.
– Не знаю, нашёл ли я квартиру для тёти Вали, но девушку – штучный экземпляр – определённо, – подвёл черту  Пётр.
Заехав к родителям, он отчитался о впечатлениях, расписав в красках достоинства и самой квартиры, и её месторасположения (дворик, сад, остановка рядом), хотя многословность не была для него характерна.
 – И что уж такого сногсшибательного можно отыскать в старой «однушке»? – иронично произнёс Андрей Петрович Городецкий.
Словно беззвучно отвечая на отцовский вопрос, Пётр перевёл взгляд с отца на мать.
– Петя, ты какой-то не такой сегодня, – заметила Наталья Николаевна, преподаватель русского языка и литературы. – У тебя всё в порядке, сынок?
– Всё в порядке, мам. Вы квартиру смотреть будете?
– Разумеется. Созвонись с хозяйкой, согласуй, когда сможешь привезти тётю Валю.
Пётр облегчённо выдохнул.
Его воля, он рванул бы за тётей Валей прямо сейчас, так не терпелось ему убедиться, не морок ли это, не мираж ли эта девушка?  Он не был ханжой, в его квартиру на семнадцатом этаже поднималась  не одна женщина. Но  интуиция (или сердце, или все сразу?) подсказывали, что этот случай – особый. Очень хотелось перезвонить ей, ещё раз послушать звучание голоса. Нет, довольно миражей!
И Пётр созвонился с тётей.
 

Кажется, Наталья Николаевна Городецкая, дама, умудрённая жизненным опытом не только семейных отношений, но и юношеских увлечений, сама прочла что-то между строк, насторожённая странными перепадами сына от немногословности до обратного. По крайней мере, когда через пару дней с супругом, Андреем Петровичем и сестрой Валентиной, в сопровождении сына она втиснулась в миниатюрную  Кирину прихожую, то прежде всего   внимательно  оглядела саму хозяйку.
Пока тётя Валя рассматривала плитку ванной, встроенный шкаф прихожей, нишу-альков для спального места (очень удобно!), а Андрей Петрович  оценивал надёжность балкона, Наталья Николаевна не без удовольствия отметила богатство Кириной библиотеки, словно её тоже выставили на продажу.
– Кирочка, а Вы одна здесь живёте? – последовал вопрос на грани тактичности.
– Да,  –  лаконично отозвалась Кира.
Пётр отметил, что розовых страусов сменили сегодня более строгие, тёмно-синего бархата тапочки с невысокой  танкеткой  и открытым мыском и … небольшими аккуратными пуховками. Они отлично стройнили  ногу, но …  Перехватив его ироничный взгляд, Кира едва не заплакала: вот же дались ей эти гламурные прибамбасы.  Как смешно, должно быть, она выглядит в его глазах.
– Вы позволите? – спросила между тем Наталья Николаевна, протянув руку к книжным рядам, явно чем-то заинтересованная.
 – Пожалуйста.
 – Скажите, а кухню Вы хотите забрать? – уточнила тётя Валя. – Она так замечательно оборудована.
 – Думаю, я могла бы её оставить. Всё равно она не впишется в другой интерьер.
 – Это было бы отлично! – Похоже, тётя Валя уже созрела.
 – Кира, а как Ваша фамилия? – Наталья Николаевна держала в руках сборник Кириных стихов, всё ещё сомневаясь в своём предположении.
 – Да, это мои, – всё так же лаконично отозвалась Кира, зардевшись.
И, похоже, в  этот раз каждый уже сделал свой выбор.
 

«Двушку» для Киры случайно приискала ещё одна  её приятельница. Люди приличные, квартира в хорошем состоянии, хотя и требует косметического ремонта. Вот только приличные люди, подцепив Киру на крючок приемлемой  цены, не испытывали ни малейших угрызений совести относительно задержки с оформлением сделки и выездом.
– Николай Иванович, добрый день! Это Кира. Можно слышать Галину Фёдоровну?
Кира давно поняла, что в этой семье всем правит супруга.
– Галочка спит, она устала сегодня.
Переговорив пару раз с Галочкой по телефону, Кира стала подозревать, что  та не случайно впадает в сонливость в самое неподходящее время суток. Ну, что же, у каждого свои слабости. Однако время идёт. Скоро август. Тётя Валя в нетерпеливом ожидании новоселья, что и понятно.
– Как продвигается Ваш ремонт? – робко пыталась придать ускорение хозяевам «двушки» Кира. Но её попытки упирались то в укладку ламината в «трёшке», то в замену душевой кабины, то в прочие священнодействия. Стена была непрошибаема.


 –  Может, ты никуда не поедешь? – лила воду на мельницу Кириных огорчений Иннуся. – Кирюш! Нам так хорошо с тобой!
 – Иннусь, не нуди! И так тошно. Боюсь, что пока Галочка прикрутит последний шурупчик плинтуса, терпение моих покупателей иссякнет. Мне так неудобно перед ними! А эта Галина Фёдоровна в последний раз прямо истерику закатила, когда я намекнула, что «не пора бы им пора».
 – Ну, и что хорошего в той квартире? У тебя так уютно. Уходить не хочется.
–  Там, по крайней мере, остеклённая лоджия. Всё меньше поводов для моих страхов.
 – А ты по-прежнему заходишься от высоты?
Скрипка завела «Песни далёкой земли». Не дослушав до конца, Кира выдохнула:
 – Алё!
– Кира, добрый вечер! – сердце учащённо забилось.
Пётр существовал для неё в отдельном от квартирного вопроса измерении. Теперь она частенько давала самостоятельные  отчёты по телефону тёте Вале. Наталья Николаевна тоже выражала своё профессиональное восхищение её стихами, прихватив Кирин сборник. Для общения с ним вроде бы и не находилось больше поводов. И вот!
 – Добрый вечер, Пётр.
Иннуся моментально наставила ушки, захлопала огромными кукольными ресничками, соорудила заговорщицкую улыбку.
– Не смею набиваться на приглашение. Но мне подумалось, что я задолжал Вам чашку чая.
 – Или кофе, – осмелела Кира.
 – Или кофе. Где, когда? Есть особые пожелания?
 – Есть одно местечко.
 – Жду наводку.
Но в голове Киры внезапно мелькнула идея.
– Нет, Пётр! А давайте-ка всё-таки Вы сами. Мужчина предлагает – женщина принимает. Или отвергает.


Наталья Николаевна Городецкая, отложив в сторону сборник Кириных стихов, задумалась, глядя в оконный проём уютной, хорошо обставленной гостиной. Она подумала про  своих учеников, по большей части считающих литературу бесполезным, допотопным хламом, вспомнила, как весь класс лёг на парты, когда на её вопрос «Кто являеются героями романа Толстого «Анна Каренина»» один из её недорослей ответил: «Дядька и тётка». И не важно, что «Анна Каренина» не входит в программу. Ответ был красноречив сам по себе. А у этой девочки какое лёгкое перо! Они бы могли подружиться. У них, наверняка, много общего.
 Наталья Николаевна мечтательно покосилась на супруга, чиновника среднего звена, вечно занятого скучными служебными вопросами, либо погружённого в мобильный телефон, подобно её собственным ученикам.
– Андрей Петрович, а как тебе показалась эта девочка – Кира? – сделала она попытку вернуть супруга к действительности.
 – Наташенька! Почему она должна мне показаться? Мы вообще-то смотрели квартиру для твоей Вали. Балкон показался мне надёжным. Кроме того, я выяснил, что дом идёт под капитальный ремонт – утепление стен, замена окон и, главное, балконов – на  надстроенные лоджии. Отличный вариант.
 – Кроме балкона ты, значит, ничего не рассмотрел? А девочка славная. Стихи пишет. Профессия хорошая. Образована. Ты видел, какая у неё библиотека? – чеканила Наталья Николаевна. –  А главное – она, кажется, глянулась твоему сыну. Петя ещё в первый раз вернулся такой задумчивый. Про эту Валину квартиру так озаботился – рассказывал, словно про новую модель из автосалона.
– И что ты от меня хочешь? – не отрываясь от мобильного, спросил Андрей Петрович.
 – Ты отец, или кто? – воскликнула, выведенная из себя, Наталья Николаевна. – Внуков тебе не хочется?
 – Наташенька, он – большой мальчик.  Нагуляется и заведёт. Дай парню почувствовать себя самостоятельным. Он не нарадуется, что заимел, наконец, свою квартиру и съехал из-под твоего надзора. Вот бы ещё и лифт там не работал – ты бы точно оставила его в покое. На такую высоту от тебя ведь не зря вскарабкался, – пошутил Андрей Петрович.
– Вот я и опасаюсь, что эта квартира – лишь повод менять девиц, как перчатки. А там окрутит какая-нибудь акула – вспомнишь моё слово!
Помолчав, продолжила с улыбкой:
 – Ты не находишь, что эти заминки с её обменом – знаки. Они очень кстати, эти заминки.
 – Что ты имеешь в виду?
 –Девочка так переживает, извиняется бедняжка. Зато есть повод лишний раз им с Петей пообщаться. А по мне – переехала бы она к нему, и всех делов! – улыбнулась Наталья Николаевна.
 – Ну, ты уж и поженила их! Наталья, отстань от сына!
 – Я его и не трогаю. Просто держу руку на пульсе.
 – Не пережми пульс то.
 

Несомненно, что первое впечатление, как правило, и оказывается самым безошибочным.  Либо заискрило, либо нет.  Когда Пётр привёл её в любимое «Амели», Кира лишь убедилась, что никакие дурацкие помпоны тапочек не способны помешать тому, что предначертано судьбой. 
– На «ты»? – предложил Пётр, едва они устроились за столиком, чокнувшись чашками с пенным латте.
Она посмотрела на его губы, и подумала: «Интересно, каково это, когда он целует?». Но вслух лишь произнесла:
– Принято, господин смотритель. На «ты»,  – читал ли он пушкинскую повесть – Бог весть. Но чувство напряжения ушло, стало тепло и спокойно.
И вот, уже месяц, как тянется эта эпопея с обменом.  Она таки испытала вкус его поцелуев. И довольно скоро. В первый же вечер, после «Амели», в машине, она узнала, как можно раствориться  в дыхании, в объятиях, в нежном прикосновении губ, которые становятся настойчивыми и властными, и не откликнуться на их зов, и отвергнуть их невозможно. 
Стояли последние жаркие августовские дни, она по-прежнему спала в своём алькове при распахнутом балконе, но мысль о бездне не посещала её.  Она представляла надёжные и нежные  Петины руки, и мерно колышущаяся тюлевая штора навевала сон. Яблоневый сад, тоже, должно быть, спал. В дрёме она ощущала, как бретелька шёлковой ночной сорочки скользит с плеча, и казалось, что он сейчас прикоснётся губами к изгибу её шеи, дохнёт в мочку уха, разгоняя тысячи проворных мурашек.    
Но двойственность ситуации, этот клубок личных и деловых отношений сдерживал Киру, мешая целиком отдаться разгоревшемуся любовному пожару. Она жила ощущением, что привязала его и его родственников к себе этой злосчастной  сделкой.  Потому тянула паузу, не подпуская его слишком близко.


– Что такого особенного в этой квартире? – спросил Пётр, когда Кира почти со слезами в голосе рассказала про свою очередную неудавшуюся попытку расставить с Галиной Фёдоровной  все точки над «i» в вопросе переезда. Они сидели на уединённой скамье, на  площадке  над самым озером, кроша батон флотилии сбившихся в сиплый, жадно бьющий крыльями, ком уток. Зеленоголовый перламутровый селезень вспорхнул из воды  им под ноги и заглядывал теперь  в Кирины руки нагловатыми бусинами маленьких глазок. Такой нигде не пропадёт. Истая Галина Фёдоровна.   
– О, не начинай хотя бы ты, пожалуйста! Мне так неудобно перед твоими родственниками. Вы бы уже давно нашли что-нибудь другое, не свяжись с моим двойным обменом.
 – Не бери в голову. Всех всё устраивает.
Он решительно забрал  остатки батона из Кириных рук, одарил уток и спросил:
– А не хочешь ли взглянуть на другую квартиру? Не сошёлся же свет клином на единственной «двушке».
 – Какую другую?
 – Едем! – уже не предложил, а решительно встал он, подавая ей руку.
Когда он подвёз её к высотке, Кира недоверчиво взглянула на него.
 – В этом доме?!
– Идём, – распахнул он сперва дверь автомобиля, а затем так же уверенно – дверь подъезда, открыв замок домофона своим ключом.
Лифт поднимался непривычно долго. Они молча стояли друг напротив друга, и зеркало отражало её молчаливое ожидание и его  непроницаемую загадочность.
 – Проходи,  – пропустил он её вперёд.
В квартире царил лёгкий полумрак. Косые лучи солнца освещали просторные, полупустые комнаты сквозь полупрозрачность органзы оттенка благородного ковентри.  Хороший вкус.
 – Не разувайся – я не держу женских тапочек, – кажется, пошутил он, но прозвучало несколько натянуто.
 – Я учту, – попыталась она вернуть ту его фразу, из их первой встречи, и вдруг ощутила, что он, как и она сама, страшно волнуется.
 – Вот тех, розовеньких, со страусами, тут явно не хватает – всё ещё пытался он разрядить атмосферу.
 – Это что – твоя?
 – Осматривайся.
 – А какой тут этаж?
 – Семнадцатый.
 – Шутишь!
 – Идём смотреть на закат.
 – Неужели ещё и западная сторона?
 – Есть и восточная.
 – С ума сойти!
Когда он шагнул на лоджию (стёкла в пол!), увлекая её за собой, она успела лишь подумать:
– Кира, что ты делаешь?!
Но увидела небо, и эти перистые завитки облаков немыслимого розового, окаймлённые лиловым и оранжевым, эту бледную предзакатную марь, и поняла, что если мечты сбываются, то вот Оно – свершение её мечты!
 – Только держи меня крепче, Петя! Я смертельно боюсь высоты.
 – Я всегда буду держать тебя крепко, Кирюша. Но для этого ты всегда должна смотреть мне в глаза.
 – Я ведь не шучу, Петь! У меня – фобия.
 – Ты хочешь сказать, что эту квартиру тоже придётся менять?
 – С чего бы?
 – Мне кажется, что без тебя мне тут делать будет нечего, – вроде бы шутя, ответил он.
Но сказано было слишком много, чтобы продолжать, не обдумав.
– Мне, наверное, пора, – неуверенно произнесла она.
– Разве ты не хочешь встретить рассвет?
И закат, и рассвет, и ночь между, соединившая их – всё оказалось неземным, как и положено на семнадцатом небе.
Утром они сидели на другой, восточной лоджии, встречая не самый ранний рассвет, укутавшись одним пледом. Он держал её на коленях, бережно, словно маленькую, только что изловленную в лесной чаще нимфу.
 – Тебе обязательно сегодня на работу?
 – О, да! Особенно в таком виде, – улыбнулась она. –  На её ногах, подобно девочке Пеппи, красовались не чулки, но его тёплые, Бог весть откуда извлечённые,  полосатые носки – тапочек  на самом деле не было.
 – Я отлучусь по делам? Ненадолго. Не сбежишь?
 – Не сбегу. Приготовлю тебе что-нибудь пригодное к употреблению. Кулинарка я – так себе.
– Лучше поспи. Ночь была короткая.
 – Ладно.
 

Кира всё-таки решила приготовить омлет с помидорами под сыром, пошарив по холодильнику. Она уже взбила яйца с молоком, когда щёлкнул замок и хлопнула дверь. Звякнули о деревянную поверхность ключи.
 – Ты так скоро? – выбежала она в прихожую.
Перед ней стояла  фигуристая  блондинка на шпильках, с большой клетчатой сумкой в руке и миниатюрной – через плечо. Макушку её венчали солнцезащитные очки – неизменный атрибут  девиц со скудным воображением, не расстающихся с этим аксессуаром даже в пасмурную погоду.  Роскошные волосы рассыпались по плечам, почти достигая талии (нарощенные, похоже).
Пауза затянулась, они сверлили друг друга взглядами. Кира в хозяйской рубашке и носках выглядела замарашкой-домработницей.
– Ты кто? – первая прервала паузу беспардонно вторгшаяся особа.
 – Я – Кира. А Вы, простите?
– Быстро же Петя утешается, – не отвечая, фыркнула девица и решительно направилась к шкафу. Отодвинув створку, деловито сняла с плечиков пару женских вещей, достала из глубины пару туфель и … тапочки.
 – Что, не обзавелась ещё своими? – иронично посмотрела на Кирины носки?
– А Вас это волнует? – обрела, наконец, Кира дар речи.
– И где он таких находит? – фыркнула девица уничижительно. И, ещё раз критически осмотрев Киру, подытожила:
 – Ты тут долго не задержишься. А впрочем – удачи! И привет Пете!
Захлопнулась, звякнув автоматическим замком, дверь. Повисла тишина.
Кира  стояла в оцепенении. Сердце её, казалось, ещё чуть- чуть – и разорвётся.
 – Банальный бабник! – вспышкой полоснуло мозг.
И она бросилась отыскивать свою одежду, сбрасывая на ходу ставшую ненавистной рубашку, носки. Подобно своей предшественнице,  захлопнула дверь и спустилась на бесшумном, холодном и  равнодушном лифте со своего семнадцатого неба на грешную землю.  Скорее, скорее прочь отсюда!  Не видеть, не слышать, не знать!


Добравшись, наконец, до дома, первым делом она дала волю сдерживаемым слезам, глядясь в зеркало ванной, смывая жгучую солёную  горечь ледяной водой из-под крана. Нос  и глаза мгновенно распухли. Ну и уродина! Размечталась! Сиди в своей норе до скончания Мира! Никаких обменов!  С неё довольно.
 Из нутра  сумочки потекли «Песни далёкой земли». –  Петя. Да, он теперь для неё – далёкая земля, чужая и враждебная. Кира отключила телефон, вышла на балкон, положила ладони на перила, сделала  глубокий вдох-выдох.  Поздно вспомнила про спасительное упражнение! Сад тихо дышал, чуть трепеща листвой под лёгким ветерком, словно приветствуя Киру, радуясь её возвращению. Зелень успокаивала, блики прохладного,  уже почти осеннего солнца дрожали в изломах веток.  Яблоки, обильные в этом году, пригибали их к земле, добродушно поглядывая на Киру, будто говоря:
– Не печалься, всё пройдёт.
Засвистел соловьём квартирный звонок. Ну и противный, оказывается! Подошла на цыпочках к двери, глянула в глазок: не Инна ли? – Нет! –  Он.
Пётр всё мучил и мучил её соловья, затем постучал:
 – Кира, открой! Я знаю, ты дома.
Она молчала, стараясь не дышать. Хотите знать правду? – Ей очень хотелось открыть.
– Объясни хотя-бы, что случилось!
Молчала. И он, наконец,  ушёл. –  Кончено.
 – Иннусь, ты дома? Можешь зайти? – позвонила она своей жилетке с третьего.
– Ревёшь, что ли? Сейчас буду.
Через две минуты пискнул соловей.
– Ты чего цветами разбрасываешься? – спросила Инна, входя с белоснежным букетом невесты. – Кого ты бортанула?
 – Смотрителя квартиры.
 – Вот как! Я что-то пропустила?
 – Целую жизнь. Кофе будешь?
Под кофе она, наконец, выговорилась, рассказав историю своего взлёта на небеса номер семнадцать  и падения вниз. Аромат роз в сине-белой вазе делал разрыв лишь явственней и больней. Она завидовала этим цветам, побывавшим в его руках. И она не могла забыть его губы…
 – Да, не даром говорят: «Чем выше поднимаешься, тем больнее падать»,   –  философски изрекла Инна.
 – Это не про то.
 – Не важно. Годится и для этого.  Скажи, а как там, на семнадцатом этаже?
 – Классно там, Иннусь, – дрогнул Кирин голос.
 – Что будешь делать с обменом?
 – Не знаю. «Я знаю, что ничего не знаю». Сократ.
– А с Петром что? Может, стоило выслушать?
– Позвонит и перестанет. А может, и не позвонит.


Но через пару дней, когда Кира, сидя на работе, пыталась вникнуть в суть нудного встречного искового заявления, словно гром грянул средь ясного неба – позвонила сама Галина Фёдоровна:
 – Кира, мы переезжаем завтра. Можем оформить всё хоть через день. Документы готовы.
И, сделав вдох-выдох, теперь позвонила Кира.
 – Валентина Николаевна!  Освободили, наконец, мою «двушку». Можем оформлять договор. Я сразу продаю и покупаю. Передача денег – у нотариуса.
И так, обратной дороги нет.  Согласованы все детали, собраны воедино все нити этого сложного квартирного клубка. В назначенный час Кира ступила в фойе нотариальной конторы.
Все были уже на месте, главные герои и группа поддержки: Галина Фёдоровна, Николай Иванович, Валентина Николаевна, Наталья Николаевна, Андрей Петрович. Его не было.
Сделки состоялись, деньги из сумочек Валентины Николаевны и Киры последовательно  перетекли в сумку Галины Фёдоровны; обменялись расписками.  Всё. Вот, Кира, ты и владелица «двушки».  Оговорили с Городецкими, что они ещё немного подождут, пока Кира перевезёт своё добро. Ей хотелось завершить всё поскорее и забыть эту историю. Когда прощались, Наталья Николаевна сказала:
 – Кира, я рада, что мы с Вами познакомились. И ещё: то, что порой видится очень сложным, на поверку оказывается очень простым. Поверьте моему опыту.
 Кира вышла на улицу.
 – Привет, – Пётр стоял у входа. – Тебя можно поздравить?
 – Спасибо, –  изо всех сил постаралась не заплакать. Было больно видеть его. Сразу вспомнился закат того вечера, нежность той ночи, радость утра.
 – Поговорим, наконец?
И она, словно сомнамбула, шагнула к нему, села в машину. Молча они доехали до знакомой высотки, молча поднялись на семнадцатый.
– Так что здесь случилось, Кира?
– Пока тебя не было, заходила за тапочками моя предшественница.
– Что-то в этом роде я и предположил, – выдохнул Пётр с облегчением. –  Кира! Нет никаких предшественниц! И никаких последовательниц. Мы расстались с ней в тот же вечер, как познакомились с тобой. Я так захотел.  Ничего серьёзного и не было. Прошлое – в прошлом. Те наши с тобой закат и рассвет – начало нового, единственно настоящего. Неужели ты не почувствовала этого сразу, в прихожке своей «однушки», смешная девчонка в розовых «страусах»?
Больше слов не последовало. Он просто, властно и по-мужски,  не дал ей возможности возражать. А его губы всегда были для неё бесспорным аргументом.
 – Идём-ка лучше со мной. Надо успеть завершить до заката одно дело.
И он увлёк её на знакомую лоджию.   
На круглом стеклянном столике лежал алый бархатный футляр. Пётр раскрыл его. Колечко сверкнуло в лучах любопытного солнца, и он спросил:
 –  Ты наденешь его?
Чего ещё было ожидать от неё после  поцелуя в прихожей? И Кира протянула руку. Колечко скользнуло легко, без усилий, словно всегда было на её пальце.
– И не забудь: завтра нам перевозить сюда твои тапочки.
– Ты забыл сказать ещё кое-что.
– А я разве не сказал? – Я люблю тебя, Кира Каньшина!


Через два месяца Кира сменила фамилию на «Городецкая». Поспешно? – Как знать. Время покажет. А «двушку» снова выставили на продажу.

13.09.2023