Время Чёрной Змеи
Рыжая с красным пыль смешивалась с песком и поднималась в воздух. Она формировала какие-то завихрения и неведомые формы, разделялась и складывалась, и частички её танцевали некий сакральный танец. Заворожённые огромные глаза, чёрные как южная ночь, не могли оторваться от этой картины. Силясь прочесть что-то неведомое, словно видя там какие-то знаки, женщина всем телом потянулась в сторону нарождающейся пыльной бури.
- Маа! Ями!
Протягивая крохотные ручонки, к женщине ковыляла смешная девочка, она спешила к матери, семеня шустрыми ножками. Видимо, кроха поняла, что скоро на поселение надвинется песчаная буря, и лишь её мать не прячется от разгневанной стихии. Значит, совсем скоро появится и мужчина. И скорее всего, снова будет недоволен. Подхватив девочку на руки, мать поспешила в сторону дома, но всё же была недостаточно быстра. Навстречу шёл высокий худощавый человек, размахивал руками и что-то гневно кричал. Конечно, кричал.
- Эээ, эба, нахай нухт амау хэтхэ майя!
Ты снова покинула дом, женщина, ты оставила своё дитя, тебя снова где-то носит, и всякий раз неизвестно куда ты уходишь. Я накажу тебя женщина, я привяжу тебя, по закону и по совести. Ты не приносишь пользы моему дому, женщина, я возьму другую жену, а тебя отправлю в Дау, женщина. Скорби, женщина, ты снова подвела меня.
И Ями опускает глаза долу. Потому что она не плачет, потому что уже снова придумывает как ей убежать от постылого крова. Потому что, оказавшись среди своих, трудно дышать. Потому что она не прячется от жара солнца и танцев пустынных песков. Она так много думает, а не умеет этого сказать. А кому сказать? Люди вокруг, словно глиняные горшки. Они поклоняются своим идолам, и сами становятся идолами, застыли и забились в свои норы и копошатся там ,словно земляные свиньи.
И шаг становится всё тише и медленнее, стараясь отодвинуть от себя узкое пространство несвободы, не спеши, разве спешат приговорённые к расправе?
Время растянулось патокой и вечер наступил так нескоро, зато ночь обрушилась в один миг и мужчина притянул к себе тонкое жилистое тело Ями. Она не спорила, она давно поняла, что один из способов усыпить бдительность хищника – утомить его. И потому впустила в себя змеиную гибкость и львиный порыв. Как змея смотрит в глаза, шипит и медленно вращает своё тело в гипнотическом танце, так и она будет выманивать его на зыбкую территорию, где властвует единолично. Тише, ты ничего не хочешь, кроме как внимать мне. И вот он уже как на ладони, трепещет и сдаётся. Время выпускать льва. Львы ленивы, они дни напролёт отдыхают в жарком мареве, но когда голодны, за секунду настигают свою добычу. И она выпускает льва на охоту. Быстро, пока жертва не успеет ощутить себя обесточенной и жалкой. Мужчина вздыхает, взор мутнеет и дух его несётся куда-то далеко, в сон снов, откуда он вернётся ещё совсем не скоро. Он знает и знает она, что другие женщины не берут на ложе из шкур тотемы своих животных предков. Оба знают, что сон снов едва ли не раз в жизни случается у мужчины и женщины. А Ями может унести его так далеко, к самим предкам, это сила змеи. Она может поглотить всё, что в нём есть, но Духи взамен дадут вождю племени что-то новое. Она знает, что в такие ночи сон племени будет особенно крепким, а её тело наполнится мощью и Ями сможет гулять под луной до утра, никто и не заметит. Он знает это, но не может побороть в себе слабости, всякий раз как в ней просыпается змея. Он знает, и она знает, как он боится её и как скрывает это от всего мира и прежде – от самого себя. И потому не ведёт под их кров новую жену. Девочка, маленькая и смышлёная, но совсем не похожая на мать. Уже спит так крепко, как могут лишь дети, уверенные в родительской защите и собственной безопасности. Глупая. Однако она привязалась к детёнышу, как львица к своему котёнку. Потому и брошенный мимолётный взгляд на тихое ночное обиталище – задержался на девочке чуть дольше.
Но там, впереди, ждала настоящая жизнь. Жизнь, которую по каплям нужно было выцеживать из каждого дня, бороться за неё и приносить ей на алтарь то малое, что у неё было.
Не теряя больше ни секунды, женщин взяла в руки лишь кусок ткани - некогда одеваться, времени слишком мало, и перевязав смоляную копну волос, упорхнула в ночь. Воздух покалывал кожу, и тело с благодарностью пульсировало. Ями любила ночь именно за это – ни с чем не сравнимое чувство слияния себя и мира. Всё вокруг словно бы делилось с нею частичкой себя, а она в ответ с благодарностью приносила свою любовь, биение сердца и эти крошечные пупырышки немного озябшего тела.
Пустыню накрыло мерцающим покрывалом. Небо сегодня было не таким как всегда - в глухой непроницаемой черноте, то тут, то там мерцали сполохи зеленовато-синего цвета. Женщина с восторгом и радостью падала на колени, тянула руки вверх к невиданному доселе чуду. А потом, не выдержав торжественности момента, вскакивала и неслась вперёд, надеясь настигнуть схватить волшебное сияние. А после пускалась в пляс, и только великая Мать любовалась своей дикой дочерью.
Тело разогрелось, вся кожа, пышущая жаром, вдыхала мир… и Ями рухнула на песок, сливаясь с ним в любовной истоме, целуя каждую песчинку и хохоча, то тихо и нежно, то громко и заливисто. Где-то потерялись окрестности дома, растворилась вся чужая жизнь и была только она, только земля и небо.
Светало, пора было вернуться в реальность, и с тоской смотрела женщина на озолочённое песком тело. Пора надевать одежду, носить воду и прятать глаза. От себя самой. От всякого кто рядом. От неба и от земли, от песка и огня.
И она пошла в направлении дома. И вскоре забеспокоилась – утро наступало всё неотвратимее, но к цели она так и не приблизилась. Пески вокруг и не думали уступать место сухой выжженной земле. Она огляделась, и ничего, кроме бесконечного песчаного моря не увидела. Ну, чтож, по всей видимости, теперь ей уж точно несдобровать, накажут. Как пить дать, накажут. Идти было приятно, стопы касались песка с нежностью, каждый шаг нёс свой поцелуй огненному морю, и песок в ответ не обжигал, но обнимал её босые ступни. Пить не хотелось, неожиданно обрушившееся на неё счастье - просто быть - давало столько сил, что, казалось, можно взлететь. И больше не пугали грядущие тяготы, будь что будет. Женщина вверила себя судьбе и переставляла ноги так же легко, как песчаная газель. Купалась в золоте солнечного света, желая лишь одного – всей сутью своей впитать этот миг, этот день, этот полёт и эту любовь.
Солнце достигло своего пика в полдень, а женщина всё не приблизилась к дому. Однако на незначительном расстоянии впереди заметила странной формы каменный остов.Заинтересованная, она ускорила шаг в направлении удивительного строения. И действительно, это было грубое, но на вид очень прочное нагромождение валунов. Они образовывали полукруг, а в центре, по всей видимости, было полое пространство. Крыши у строения не было. Был плоский длинный валун, прикрывающий более мелкие камни, но сверху над ним различалось что-то вроде надстройки. Дрожа от нетерпения, она прикоснулась к строению. Шероховатый камень был приятно прохладен, а её раскалённая кожа словно обожглась об этот внезапный холод. Но было приятно. И она приникла всем своим телом к каменной плоти и поцеловала маленькую трещинку у входа строения. Ями готова была поклясться, что на поцелуй ей ответили и камень задышал. Тогда она робко вошла в пещерный лаз, поразившись непроницаемой глухой тьме вокруг. Камни прилегали друг к другу настолько плотно, что ни один солнечный луч не попадал сюда. Будто колыбель, тихая и прохладная, встретила женщину темнота. Но здесь совсем не было тихо. Что-то зашевелилось у ног. Ями обмерла от ужаса и внезапного осознания – это змеи. Скользкие тельца ползли вверх по её телу, нисколько не боясь, не стесняясь. Как будто знакомились… Как могла она поговорить с ними? Лишь ответив на их танец своим, змеиным. И снова во власти неведомой тоски, обретения чего-то важного, ведомая музыкой своего сердца, она задвигалась. Где заканчивалось тело человека и начиналась чешуя змей? О том не ведал никто в этом акте священного взаимодействия. Но танец закончился с приходом новой ночи. И, лёжа на земляном полу, дыша тяжело и сладко, даря глухим стенам свой тихий стон, она вспомнила о доме. Змеи, покуда хватало глаз, повсюду были они. Укрывая всё её тело, они касались её так нежно, как никогда не касался мужчина. Тело всё ещё помнило каждый момент прикосновений и фиксации священного союза. Она была рождена для этого. Она была сотворена в этом мире, чтобы познать. Чтобы ощутить. Теперь она это точно знала и больше мир не станет прежним, но ей этого и не нужно было. Теперь тьма более не была непроглядной, она была плотной. Воздух влажный и вкусный, касался её и тонкими лучиками энергии пробегал по дрожащей от возбуждения коже.
Пора было вставать и змеи послушно освободили место для выхода. Ями встала, гордая и прекрасная, сама чёрная как гадючья кожа, сверкающая, как чешуя речных гадов. Облизнула губы и словно первый раз почувствовала их вкус. Провела рукой по коже и снова поразилась, как струится под пальцами тело. Гладкое и нежное, как кожа её дочери. Львёнок. Как она?
И женщина-змея покинула своё убежище. На этот раз она шла домой без страха. Что она надеялась там обнаружить? Она вообще больше не надеялась. Пустынная гюрза приходит и берёт свою добычу. Кобра смотри в глаза, и никто не смеет ослушаться её пожеланий. Больше не было ни больно ни страшно. Но что-то важное осталось там. Что-то из-за чего она покинула свой новый дом. А вот и знакомые места. Песок сменялся выжженной землёй, с трещинками и припыленными тропинками. Но было тихо. Вот уже подойдя к жилищам людей, она не услышала ни звука. И приблизившись к собственному очагу, поняла, почему. Девочка сидела с улыбкой на лице, широко отрытые глаза теперь вечно будут смотреть вот так – удивлённо и озадаченно. И улыбка радостного предвкушения никогда не покинет эти губы. Жаль, встать и встретить мать ей помешает стрела, торчащая чуть пониже горла.
- Аннэ , хитхэ май, аннэ, йомма, йами, лаааай,лааай. Камиэм эйнэ матхэ айнэ…
Пела она, прижимая к себе остывшее детское тело. Отныне делать здесь было нечего. Но и живым тоже нечего делать на земле, которой теперь вечно будут владеть мёртвые.
В центре селения горел монументальный костёр. Как одна худощавая женщина смогла принести каждого убитого сюда, и где взяла столько дерева трав? Она не думала, она полностью вверила себя горю. И оно, горе, вело её по мрачному пути. Оно, горе, знало погребальные песни и травы, освобождающие дух от мёртвой плоти. Горе подарило им последнюю милость. И горе сожгло всё вокруг. В каждом очаге горе зажгло негасимое пламя. Отныне не будет живых на земле мёртвых. Горе танцевало у костра и не могло надышаться смрадом горящих тел, у горялихорадочные красные глаза, а в дыму и копоти дарит оно последний танец духам родичей. И дух маленького львёнка стремится ввысь, гонимый дымом смолистого дерева.
Она не ушла, покуда не развеял ветер прах каждого, кого проводила она сегодня на пастбища предков. А потом ощутила голод. И отдалась голоду, как и горю, знающему больше, знающему тьмы утрат. Голод вёл рысью, не танцуй, женщина-змея, наточи свои клыки и пусти по ним яд, пришло время познать, что будет дальше. Сколько времени бежала она по сочащейся жаром земле, сама не ведала. Опомнилась когда увидела леопардовые шкуры свои на земле перед чужим жилищем. Голод верно вёл. Пусть его утолят те, кто достоин. Мужчина не слышал, как бесшумно отодвинулся полог и скользнула внутрь чёрная тень, только почувствовал на своём горле смертельную хватку. И лишь когда тронула глаза белая поволока, змея с утробным рычанием впилась в откинутое горло. Голод требовал жизни. Голод требовал отнять жизнь. Голод требовал живой плоти и живой крови. И он её получил.
Так же бесшумно как накануне, Ями покидала место своего воздаяния. Теперь она шла в неизвестность и темноту, озарённая лишь светом своего пылающего сердца. Плыла, касаясь ступнями земли всё так же легко. И кровь противника придавала ещё больше сил её телу.
И лишь вновь, переступив порог змеиного жилища, смогла позволить себе слёзы. Она рухнула на пол, и, разрываемая неистовой болью, выла, пока не пропал голос, а потом слёзы текли из глаз, но и они иссякли. И сердце продолжало кровоточить, и не было лекарства от этой боли.
И тогда пошёл дождь. Ями вышла к небу, и стена ливня хлынула на неё - ледяная, очищающая. Поток воды словно бы смывал с её тела и души всю шелуху, всё что отныне было лишним. Всё, что не было её. И она отдавала ливню свои слёзы. Она не ждала больше ничего. Да ничего было и не нужно. Вновь взошло солнце и чистое её тело высохло, и как горшокпечи, стало твёрже, звонче и ещё прочнее. В пещере по-прежнему сумрачной и прохладной, что-то изменилось. Сначала она не уловила, но потом поняла, здесь был Кто-то. Новый запах будоражил её ноздри и Ями осмотрелась. Там, где прежде спала она, вольготно раскинулось мускулистое чешуйчатое тело. Невероятных размеров змей пожаловал к ним в гости. Или это Ями к ним пожаловала? Они двигались навстречу друг другу, без страха, но со взаимным интересом. И гибкое змеиное тело в доли секунды обвило тонкий женский стан. Женщина чувствовала, как бьется его сердце, как под тонкой кожей пульсируют сосуды и как течёт по ним кровь, как его дыхание пахнет прохладной водой и белыми лилиями. Она со стоном откинула голову, подставляя беззащитную шею и доверяясь безусловно своей судьбе. И вкушала, как самое изысканное лакомство, боль от его укуса. Таяла от блаженства, ощущая его клыки в своей плоти, содрогалась и сгорала в огне страсти, пожираемая его ядом. Кричала, умирая, и благословляла самый бесценный из всех даров…
Темнота стала ещё яснее. Теперь были видны не только очертания горной породы внутри укрытия, но и цвет самого камня, его структура. Там, где расслаивались пласты породы, и тянуло свежим духом пустынного ветра. Она всё ещё лежала на земле, и всё так же заботливо укутанная тёплыми змеиными телами. Дышала с ними единым дыханием, и уже её руки ласкали змеиные тела, как она ласкала их. Зрение сфокусировалось именно на том участке породы, который немного отходил от основного монолита кладки. Оттуда как раз и тянуло свежим ветром. Туда она и направилась, бережно убрав со своего тела песчаных змеек. Действительно, струйка воздуха оказалась вполне себе ветерком, даже порывом ветра. Потому что там был лаз. Узкое отверстие вело прямиком наверх, и женщина со змеиной ловкостью проскользнула именно туда. Камни тут и там выступали вокруг, создавая подобие ступеней, и вели всё дальше. И наконец, лаз вывел её на самую вершину мегалита. Лаз выходил прямиком на плато камня, озарённое солнцем. Своеобразные колонны подпирали сводчатую крышу, куполом укрывавшую всё строение. И сама площадка представляла собой нечто наподобие каменного кармана. Женщина озиралась вокруг восторженно и с нескрываемой радостью, ведь теперь её дом стал ещё загадочнее и прекраснее. Высота была довольно внушительной и позволяла обозревать огромный участок окрестной земли. И если кто-то приблизится к обиталищу, она непременно увидит и примет меры. Не знала какие, но знала, что примет. А в самом тёмном и глубоком участке кармана она увидела того самого Кого-то, и была абсолютно уверена в том, что он улыбается.
- Ишшшсса майссса ауссси рэссс иххха
Как она поняла, о чём речь? И была ли это речь? Но приняла произошедшее с восторгом. Скоро ты будешь понимать, о чём я думаю. Отдыхай.
Змеи могут обходиться без еды и воды неделями. Они редко охотятся и много спят. Сон снов, то самое место, где гостит их дух. Там они познают великую мудрость и носят её в себе, пока не найдут, кто готов будет её принять. Она, Ями, выжила. Изменилась её речь и мысли, глаза привыкли к темноте и зрачки стали серебристыми и засияли в чёрном мороке. Тело словно текло и сливалось с каждой частью того мира, что она касалась. Оно ,тело, могло чувствовать всё вокруг, любой предмет, на который направлено внимание. Что угодно, кто угодно, всё вокруг – несло знания и самом мире, о его невидимой части, о свойствах камней и трав, языке растений и животных. Вот почему все боятся змей, потому что они знают всё об этом мире, но не говорят, храня свой священный союз с Великой Матерью как драгоценную святыню.
И женщина свернулась в кольцах Кого-то, приникла поцелуями к его коже, глубокая нежность разливалась в её сердце и любовь, что была не ведома ранее. И те же ощущения, она точно знала, испытывал Ишша, так вот как его зовут… И слившись в одно, они покинули мир явный, чтобы погрузиться в сон снов, черпая там великую силу и мудрость.
Время не линейно, точно знала женщина-змея, мы есть только здесь и только сейчас, но есть только там и только тогда. И единственный способ познать что либо – это познать что-то в здесь и сейчас. И принять блаженство самой чистой природы и в познании испытывать его - и от познания испытывать блаженство. Ей больше не нужно было покидать свой дом. Откуда только узнали люди о её логове? Иногда самые отважные приходили к ней. Все они хотели увидеть сон снов, и приносили с собой воду, мясо и сочные плоды. Ей больше не приходится убивать. Змеи едят так редко, как это возможно. И нападают редко. Но если уж пришедший испугается, то это будет тот самый раз. Песчаные змейки всё так же нежны и всё так же ласкают они её тело, даря ей то, что никогда не смогут люди. Всё так же, она даёт им впрыснуть себе яд, чтобы они не убивали друг друга. А она проникает в суть каждой из них, с упорством сумасшедшего отыскивая каждое потаенное свойство яда, называя его соком жизни и даром смерти. И нет ей равных ни среди кого - в искусстве оживить, и в искусстве умертвить.
Зима в этом году сурова как никогда, и пришедшие к ней люди не принесли почти ничего, однако принесли мальчика, покрытого язвами и холодным потом. Племя обитало там, где она велела больше не селиться людям. Там живёт смерть, вы виноваты сами. Она уже не помнит человеческую речь, но умеет передать, чтобы они поняли. Голосовой аппарат человека устроен так примитивно, что большую часть звуков передать не в состоянии, это звучит так убого, что она предпочитает смотреть сразу в сердце. Мальчик синеет, а рубцы на его коже прибрели тлетворный зелёный цвет. Она берёт его на руки и уносит туда, наверх, куда никому хода нет кроме неё и Ишша. Он придёт сюда спустя двадцать лет. И вы не скажете ему об этом. Я сама приведу его.
Лето было как никогда жарким, песок пустыни раскалился настолько сильно, что даже ей, алебастровой гюрзе, было горячо ступать по нему. Женщина смотрела на свои ступни, покрытые наростами, подобными чешуе. За все эти годы тело претерпело такое количество трансформаций, но стало от того ещё прекраснее, ещё нежнее и желаннее. У человеческих женщин кожу покрывают мелкие волоски, у них есть складки и морщины. Её же тело, столько раз лежащее на раскалённом камне, обласканное солнцем, пропитанное травами и ядами – лишилось волос, морщин и складок, кожа стала сиять даже в темноте, словно отшлифованная. А стан, прежде тонкий, от частого голодания стал изящнее глиняных кувшинов. Ями проснулась с мыслью о том, что наконец дошла до пика. Она не умела уже сказать или подумать этого человеческими словами. И сами мысли поменяли свой формат и структуру. Отныне они были словно лёгкие горячие ветерки над пустыней – пролетели, сдвинули пласт песка, да и унеслись в неведомые дали. Ишша понял всё лишь по беглому взгляду, за это время их мысли срослись как те горные породы, что создали каменное жилище. К чему речь, даже змеиная, когда ты осознаёшь его мысли в своём разуме, как только они коснулись его? И Ями вытянулась во весь рост, растекаясь рядом с телом огромного змея, свилась вокруг него и целовала его кожу, вдыхая напоследок его запах. Она выбралась из ставшего таким родным каменного кармана и , цепляясь за выступы породы, полезла на самый верх почти отвесной скалы. И совершенно не удивилась, обнаружив там ждущего. Женщина плавилась от солнца, жаждущего испепелить её плоть, смотрела в змеиные очи и хрипела
- Ишша реку айээ эсссэ хххуа лассс лассс
Поцелуй в последний раз, последний раз
Только истинно любящие способны на такую нежность. Те, для кого любовь есть глубокое уважение к любимому, и единственное желание – помочь в его Пути. Не держать и отпустить, в едва уловимой надежде однажды встретиться где-то среди звёзд. И этот поцелуй отдавал всё это – сладость, власть и поражение, тоску и принятие, боль утраты и всё это было единым – любовью. Ями уже не чувствовала ничего кроме жара. Жидкий огонь вонзился в неё и расползался щупальцами, неимоверное наслаждение волнами укрывало её, и последний стон окрасил собой угасающий полдень…
Змеи не любят путешествовать днём, их время – глубокая ночь. И пещерные змейки увидели два остывших сплетённых тела, когда Луна осветила пустыню. Так принято в традиции – тех, кого любят, не отдают ни земле, ни огню, их забирают себе, чтобы частица милого существа никогда не покинула тебя. И песчаные змейки приступили к трапезе. К утру здесь не останется ни одного следа от огромного пустынного змея и чёрной гюрзы. А потом они погрузятся в сон, долгий сон до зимы, пока их не разбудит Лазурная Анаконда и мужчина с северных племён, умерший здесь двадцать лет назад и ими же спасённый…
В этих семьях не рождались девочки последнюю сотню лет! И вот такое чудо! Девчонка со смоляными кудрями, разве же такие бывают на севере? А глаза какие – черные, и зрачок серебряный, вертикальный. Из чуди что ли? Айна, шаман, дочери не нарадовался, любить будет, как кувшинку нежную беречь. Не посвятит в Ремесло, будет внуков ждать. Ой как не хочет чтобы болела девчонка. Так думала старая повитуха. Но девочка не плакала, когда родилась. Засмеялась, да схватилась за отцовский талисман – змею с ястребом…