Сидя на полу, считать автомобили.
Падаль не умеет говорить.
Мои все укрытья вши духа разбили,
Я уготован, чтобы бойню повторить.
Когда бредёшь из липкого кинотеатра,
Влача звериные колбаски ног,
Врачи в говне валяют клятвы Гиппократа,
Вместо лекарств суя тифозный мне кусок.
И дефективные миротворцы так часто
Ограждают толпу от судьбы -
Конфискуют лезвия, бутылки: за мясо
Своих подопечных трясутся, скоты!
Возвращаясь с какого-то схода, где даже
Знакомые лица похожи на схемы,
Я слышу, что каждый из нас очень важен,
Хотя большинство - жидка гниль алым стенам.
Хотя большинство без носов вовсе ходит,
Непригодные, чтобы чуять плесень себя.
Так друг друга они по развалинам водят,
Лицевые просветы в заусенцах топя.
Я, конечно, не буду вполне упорядочен:
Собратья по плену рвут попытку поспать.
В ботинках неровных влезая в кровать,
Где я пал обездвиженный - сер и остаточен.
Посетители снов и фатальных раздумий
Мочегонные иглы мне сажают в глаза -
Корректной инъекции шипит бирюза,
Гармонии гибнут в докучливом шуме.
Но низ от пижамы сполз с низа живота.
Мой хер - инфантильность, презрение злое,
Вдруг дрогнул кровавым, мертвецким в людское,
В гостей ненавистных воткнулась струя.
Раскормленный болью и нравственным мусором,
Мой плод, ухмыляясь, толпу заразил.
Воняющий хлоркой и психотизмами, послед мой грехи ей все отпустил.
Я смехом полнею, хоть тело покусано...
...
У обшарпанных дверей инвалидная коляска.
Возвратился из барака, убиенный до конца.
Снова пущен на консервы, вырезано пол-лица.
На полу, в слезливой луже, молча плавает раскраска.
Что ж мне время, что ж мне эта твердь?
Здесь есть только две святыни.
Проступают на мыслительной резине
Лишь два слова: Боль и Смерть.